Котята были маленькими настолько, что могли поместиться в ладонь, но Брухо не рисковал трогать их своими черными руками, как будто это могло им как-то повредить, как будто от рук могло оторваться немного тьмы и осесть в котятах, запачкать им жизни. Чернота с его рук действительно порой оседала где попало, но только если он рисовал совсем недавно, и сейчас котятам ничего не грозило. Вместо них Брухо держал за руку Смальту; рука эта была тёплая, удивительно хорошо подходившая его собственной: белая, меньше размером, но с более крепкой хваткой. Такими руками выживали, выцарапывали себе место в Доме, но такими руками еще собирали травы, перекладывали их бережно, такими руками еще гладили его по голове и плечам, и эта двойственность нравилась Брухо сильно.
Он не ожидал, что Смальта заговорит, думал, они так и будут молча стоять и смотреть на котят, чувствуя одно и то же благостное спокойствие, какое бывает только рядом с крошечными пищащими комками, у которых еще даже не открылись глаза, а потому они были абсолютно беззащитны и абсолютно безопасны. Она заговорила, и Брухо едва заметно вздрогнул, словно вынырнул из этого ощущения, и повернул голову, склонил ее едва заметно к плечу, разглядывая профиль Смальты. Вопросы, которая та задавала, причиняли Брухо тупую, застарелую боль, которая разливалась в нём и затухала где-то в кончиках пальцев, где-то на кончике фантомного языка.
Брухо замотал головой: Смальта говорила что-то невозможное, что-то, что все называли кощунством и ересью, и чем-то, чего никогда не будет, и он ей не верил. Как остальные могли его принять, если его не принимала даже Семья. Та Семья, которая знала его еще совсем мальчишкой, та Семья, в которой он вырос и которую знал всю жизнь, та Семья, которая теперь не обращала никакого внимания на его подношения, на попытки найти что-то, какой-то способ, пусть невозможный, пусть опасный, который мог заслужить ему прощение.
Перестав мотать головой, Брухо ударил себя раскрытой ладонью по груди, сложил два кулака друг на друга, приложил один кулак к груди и склонил голову. Все жесты — торопливые, словно он боялся, что кто-то подсмотрит, хотя кроме котов подсматривать тут было некому, а те уже и так всё видели. Брухо соображал стремительно и продолжал жестикулировать так же нервно и быстро: похлопал себя по карманам, словно искал какую-то вещь, а потом протянул раскрытую ладонь Смальте, помотал головой, повторил ту же цепочку жестов, и вновь, и вновь, и вновь, и вновь; сколько даров он носил Семье за эти годы? Десять? Двадцать? Пятьдесят? Много, гораздо больше, чем мог вспомнить или посчитать, но этого было недостаточно, этого было всегда недостаточно. Его вина перед Семьей была больше, чем всё, что он носил до сих пор. Наконец, Брухо несколько раз сжал-разжал кулак у груди, мотнул головой, зажмурившись. Утёр лицо рукавом, задышал беззвучно, приоткрыв рот и подняв лицо к потолку.
Смальта так говорила про остальных, как будто они были ему важны, а они не были важны. Из них вот только она была важна, но она была особенной, другой, она зацепилась за него неожиданно и прочно, словно кошка когтями, вспрыгнув на плечи, и теперь Брухо уже не мог представить, что когда-то рядом с ним не стояло Смальты. Семья же была в его жизни задолго до Смальты, остальных, Питомника, котов, задолго до всего. Семья так долго была его всем, что он до сих пор не знал, как умудрился выжить четыре года вне ее и не умереть от тоски.
[nick]Брухо[/nick][status]протагонь[/status][icon]https://i.postimg.cc/Nj7D35pp/brujo.jpg[/icon][sign][/sign][LZ]<a href="https://swmedley.rusff.me/viewtopic.php?pid=119839#p119839">IDENTIFICATION CARD</a><div class="lz-hr"></div><b>Брухо</b>, кот, прикидывающийся человеком, или человек, прикидывающийся котом; бывший хозяин кошачьего питомника, искатель и чернорукий колдун[/LZ]
