Когда становится известно, что Пеллеон собирается на переговоры, организованные при посредничестве джедайского ордена, Габриэль только приподнимает бровь и организовывает сопровождение.

Переговоры – дело хорошее, особенно когда с их помощью можно что-нибудь выторговать, но никто не ждет от Гонщика оценок, не в этот раз, и он ими не делится. Задача явно имеет повышенную степень важности, поэтому он летит сам и берет с собой самых опытных своих офицеров. Опытных, возможно, пока еще не в использовании Силы, хотя кое-чему он успел их научить, но обладающих самым обычным житейским опытом имперских военнослужащих. Дисциплина, внимание, способность выполнять приказы, способность засечь форс-сканирование и попытки воздействия на правителя.

Все остальное не так уж важно. Чаще всего увидеть – достаточно. Дальше в дело могут вступить и бластеры, и другие… специальные средства.

Не обязательно быть самым сильным Одаренным в помещении, чтобы помешать другим форсам сделать какую-нибудь глупость.

Люди Гонщика, а их трое, на фоне делегации не выделяются. Обычные офицеры, один приставлен к Пеллеону адъютантом, остальные сами по себе.

Пограничный Сиф-Юван не вызывает у Гонщика добрых чувств. Это дыра. Пусть делегации размещены со всем возможным комфортом, а встречи происходят в роскошных зданиях правительства планеты, Габриэль постоянно хмур и даже мрачен.

Новый джедайский орден, вот как.

Явно прореспубликанский, иначе и быть не может.

Мало им было проблем с Орденом Рен, мало было этого Сопротивления, которое творило в Галактике что хотело, мало было съехавшего с катушек героя Альянса в лице Антиллеса, теперь джедайский орден подвезли.

С другой стороны, может, и хорошо, что все эти Светлые ребята теперь будут где-то в одном месте. Условно одном, потому что за ними не заржавеет расползтись по Галактике. Они наверняка уже.

С третьей…

…Когда объявляют длинный перерыв между заседаниями и высокие договаривающиеся стороны отправляются на отдых и обед, Габриэль идет на открытую галерею, опоясывающую здание по кругу, и долго курит крепкие местные сигареты, опершись на каменную балюстраду.

Вид на город красивый. Город откровенно туземный. Это здание самое высокое в округе, и самое охраняемое. Сигареты пахнут вишней и шоколадом. Ветер тянет дым прочь, и запах если и остается на форме, то едва-едва.

Обычно Габриэль не курит, но день сегодня тяжелый. В молодости он вообще не курил, даже не тянуло, а потом в армии избегал этого. Курить рядом с Вейдером – все равно, что зря перегружать фильтры реанимационного костюма. Да и, опять же, не хотелось.

Сегодня почему-то хочется.

Наверное, только это и показывает – даже ему самому – насколько ему не хочется делать то, что он делать собрался.

Когда очередная сигарета доходит до фильтра, Габриэль гасит его и щелчком сбрасывает вниз, потом ослабляет свои тщательно выстроенные ментальные щиты ровно настолько, чтобы его аура в Силе отдавала Тьмой, и отдавала Тьмой сильно.

Он буквально светится в Силе, и от этого, наверное, перекосило бы любого встреченного джедая из этих юнцов и не-юнцов… из кого там теперь состоит Орден?

Он идет по галерее к той части здания, где разместили республиканскую делегацию, и ведет активный поиск в Силе. Нужный оттенок присутствия обнаруживается в совершенно неожиданном месте, и Габриэль, дернув щекой в короткой неприятной улыбке, идет туда.

Это не столько комната отдыха, сколько спортзал, причем не военный, а самый обычный, для местных работников и чиновников, которым вздумалось вести здоровый образ жизни.

Люк Скайуокер здесь, и Габриэль останавливается, едва перешагнув порог и заслоняя своей фигурой дверной проем. Он затянут в черную форму штурмового корпуса, на груди у него полковничьи знаки отличия. Световой меч тоже при нем, хотя его и не видно глазами.

Интересный способ провести обеденный перерыв.

— Чего хочет Орден? – коротко спрашивает Габриэль так, словно имеет полное право задавать такие вопросы, да еще с такой властностью и такой уверенностью в праве на ответ.

Он мог бы начать с приветствия, но они сегодня уже здоровались в общем зале, если можно так назвать формальное неопределенное приветствие, адресованное всем и никому, и дипломатическое донельзя.

Звездная система из мячей под потолком выглядит так выверенно и безмятежно, что это почти вызывает раздражение.

Желание чем-то разбить эту упорядоченность почти мальчишеское, и Габриэль легко подавляет его, оставив искрить где-то на дне души, на самом краю сознания.

Его список претензий к Республике после начала новой войны был уже длиной в парсек, но до сих пор он не осознавал, сколько за этим чувств.

Скайуокер выглядит очень спокойным. Даже расслабленным.

Желание подойти к нему и как следует тряхнуть – без всякой силы, просто взяв за одежду у горла – Гонщик тоже подавляет, и если золото и мелькает в его синих глазах, то лишь на миг.

Где-то за стеной безукоризненного контроля, выверенного годами службы в императорском дворце, он в бешенстве.

Удивительно, что понимает он это только сейчас, глядя на джедая и его упражнения в телекинезе. На уровне Скайуокера это даже не упражнения, это развлечение, способ отвлечься.

Скайуокер кажется исключительно спокойным.

Республика начала эту войну под мелочным предлогом, убив уйму разумных на верфях и атакованных планетах, а джедаи на памяти Гонщика всегда выступали на стороне Республики (что само по себе не удивительно), и сейчас две этих сущности, Республика и Орден, легко сливаются в его восприятии в одно.

И даже эти переговоры наверняка только способ протянуть время, чтобы республиканское правительство успело подготовить новый удар.

Разве может быть иначе? Когда было иначе?

— Какой ценой? – так же коротко и тяжело спрашивает он, и пространство в спортзале едва ощутимо звенит. Отзвук бешенства все-таки прорывается в Силу с этими словами, короткий и яркий, как сполох огня в густом мраке, и так же мгновенно гаснет за щитами.

Внешне Габриэль выглядит холодно и замкнуто – образцовый имперский офицер.

Уровень того, до какой степени это неправда, они оба понимают. Но сторонний наблюдатель счел бы этот диалог исключительно корректным.

С поправкой на высокомерную холодность имперца.

«Сколько еще войны и крови наших подданых нужно Республике, чтобы она сочла, что задача выполнена?»

Гонщик в такой ярости – от всей этой войны, и от спокойствия Скайуокера тоже, что совершенно упускает из вида нюансы. Почти непростительно для Тени.

Мячи падают и подпрыгивают снова, и раз, и два, и раскатываются во все стороны. Теперь Гонщику иррационально хочется поднять все это обратно.  Кажется, ему просто хочется делать что-то Светлому вопреки. Неважно что.

Проблема в том, что если он сейчас прикоснется к любому из мячей в Силе и просто стукнет им об пол, как в детстве, мяч пробьет потолок.

Габриэль отходит от дверей и идет вглубь спортзала, как ходят крупные дикие коты – обходя собеседника по небольшому полукругу и не выпуская его из виду. Несмотря на форменные сапоги, ходит он бесшумно. Он всегда ходит бесшумно, наследие военного прошлого – броня Теней, оснащенная стелсом, требовала от них особой походки. Можно сколько угодно оставаться невидимым, но если ты шумишь как пьяная банта, смысла в этом нет.

Цену словам джедая Габриэль знает.

Орден мог сколько угодно говорить, что ценит жизнь любого разумного. Это никогда не мешало Ордену их убивать. «В силу высшей целесообразности». Все остальное у Гонщика возражений не вызывает. Он верит Скайуокеру, потому что в курсе — Светлые вообще склонны решать проблемы самопожертвованием.

Если бы это был чемпионат по сарказму, Габриэль сказал бы это вслух, но он только останавливается неподалеку от джедая и подбирает один из мячей.

Он хорошо понимает, насколько силен Люк Скайуокер. По крайней мере, представляет себе. Он долго работал с Вейдером, он учился у Вейдера, и знает, в частности, что его ментальные щиты, способные представить серьезную проблему для иных одаренных, для Люка скорее полупрозрачны.

Его это не смущает.

Его смущает мягкость и спокойствие магистра. Такое, словно они действительно не враги.

Ярость самого Гонщика тяжелая, сложная и многосоставная. В ней целый коктейль из мотивов, причин и следствий.

Они так долго воевали в прошлом, и вот теперь, когда мир наконец-то устаканился и все получили то, чего хотели – нужно было начать новую войну?.. Республике чего-то не хватало?..

(По мнению Гонщика, теперь уже не хватало хорошей затрещины).

А еще жизнь Габриэля была достаточно хороша, чтобы не хотеть возвращаться к военной форме и в строй, пока в небе над его родной планетой не появились республиканские Звездные Разрушители и не сделали это неизбежным.

Это тоже бесит. 

Еще очень злит, как отвратительно Республика выбрала время для атаки.

Мало им было того, что на арене космоса появился Первый Орден и устроил республиканцам Хосниан, уничтожив целую звездную систему, столичную планету и большую часть Сената? Видимо, мало, раз они провели трогательную траурную церемонию и четыре месяца спустя сами напали на соседнее государство. Нашли врага, конечно. Далеко ходить не пришлось.

Вынужденный союз с Первым Орденом его, кстати, тоже бесит. Орден, на его вкус, слишком похож на плохую подделку под старую Империю, и Гонщик воспринимает это чем-то сродни личному оскорблению. Не говоря уже о недавних покушениях Ордена на Империю нынешнюю.

Заботиться о государстве Гонщика, как ни странно, научил именно Главком. Вейдеру, кто бы что ни говорил, было дело и до Империи, и до ее подданных. Мир, Порядок, защита и благополучие – это были не пустые слова, и правитель из него вышел бы отличный… если бы дожил.

Впрочем, это личное мнение Габриэля, основанное на личном же опыте, и он им обычно не делится. Но современная Империя со столицей на Бастионе, пожалуй, ближе всего к тому, что хотел видеть Вейдер – и поэтому еще атака на нее бесит его особенно сильно. Не только потому, что это государство, в котором ему довелось жить, но и потому, что это государство получилось в итоге таким как нужно. Не без минусов, но достойно.

В общем, у Гонщика миллион причин быть злым, и все они кипят внутри. Гуманизма среди них нет, зато есть очень много задолбанности, раздражения и досады.

Он крутит мяч на пальце – без всякой Силы.

— О, я знаю, что могло бы помочь, — вкрадчиво говорит Габриэль. Тон у него сейчас очень Темный, словно в противовес мягкости Люка. Может, так оно и есть. Мягкость магистра не раздражает Гонщика – цепляет чем-то внутри, и ему это не нравится. От нее ярость перестает быть тяжелой мощной волной и начинает дробиться. В этом есть что-то неправильное. Он должен быть зол. Потому что у него есть все причины для этого.

— Если мы сейчас вернемся в зал и заставим чиновников договориться как следует. Но ты не позволишь мне влезть в мозги Нанаоду, а я не отдам тебе Пеллеона. Тупик?

Он знает, что это отнюдь не патовая ситуация, и все, предложенное им, скорее все тот же сарказм.  Хотя скажи сейчас Люк «да, давай», и его предложение мгновенно может обрасти деталями и конкретикой.

С сарказмом Гонщика так часто бывает.

— Зачем вам потребовалась Империя, вам мало было проблем с Первым Орденом? – уже серьезно спрашивает он и перехватывает мяч для броска. Кольцо соблазнительно виднеется на стене.

Гонщик уже поднимает руки с мячом для броска, но вдруг замирает как статуя – или как до крайности чем-то заинтересованный зверь. Он так и смотрит на Люка, и в Силе висит уже не ярость, а исключительное внимание и глубокий интерес.

Это мгновенное переключение с одной эмоции на другую, словно кто-то щелкнул выключателем.

Люк и щелкнул.

Когда у Габриэля есть выбор, впустую злиться или что-то делать, он всегда выбирает второе. Он любит конкретику и толковые, практичные решения, и готов тут же развить мысль, но спустя долгие пару секунд понимает, что Скайуокер шутит. Его разочарование отражается даже в Силе, но оно такое. Слабое.

Что уж там, если бы войну можно было остановить решением двух правителей, можно было бы уже идти в зал, на ходу обговаривая детали.

— Так убеди его, — ворчит Гонщик, имея в виду обычное человеческое убеждение, и кидает мяч не в кольцо, а джедаю в руки.

Искушение придать мячу то еще ускорение он успешно подавляет. Вступать в открытые конфликты с сыном Вейдера он не хочет, и не потому, что силы неравны, а потому, что это сын Главкома, и беспричинно воевать с ним Габриэль не собирается. Злость на Республику – причина недостаточная.

Другие имперские форсы, в частности Маарек Стил, наверняка сказали бы очень много нелицеприятного по поводу ностальгических чувств у командира Теней, но Гонщик, по традиции, чужое мнение видел в гробу.

Он знает, что, если потребуется, убьет любого джедая. Ну, хотя бы постарается. Но создавать такую необходимость своими руками – ход, достойный выпускника детских яслей.

Особенно когда в спину дышит Инквизиция Первого Доминиона и где-то рядом маячит Орден Рен.

— Я ни в чем не уверен, — говорит Гонщик с неожиданной прямотой. – Иначе меня бы здесь не было.

Он кивает Люку на кольцо и телекинезом подтягивает себе в руки другой мяч.

— Сыграем? Только без Силы. Кто больше.

Никто не поверит, что они тут просто в мяч играли, но если когда-нибудь потом кто-то станет спрашивать – Габриэль, говоря об этом, скажет правду.

Хорошо иметь такую правду, когда попадаешь под форс-допрос. Хорошо иметь такую правду, когда ты мастер, а с другой стороны – бешеные магистры и мастера, и если ты попадешь к ним в руки, умение проходить форс-допросы – все, что тебе останется.

Самоуверенность Гонщика, обычно беспросветная, всегда уравновешивается его же пониманием рисков, иначе он не смог бы делать свою работу так долго.

И сейчас что-то подсказывает ему, что этот разговор на таком допросе он хотел бы скрыть.

Он еще не знает точно, что. Чутье.

Он не доверяет джедаям как таковым – еще не хватало! – но Люк Скайуокер дело немножечко другое.

И это ничего не значит. И может значить очень многое.

Смотря как упадут кости на огромной доске Галактики.

Гонщик на миг закатывает глаза. Он не прочь побросать мяч в кольцо, но бегать по всему залу ему лень.

— Кидай честно, — ворчит он, хотя это лишнее пояснение. Лучше было сказать что-то саркастическое, но Габриэль сходу не придумал, что. Ощущение присутствия настолько мощного Одаренного, да еще Светлого, заставляет его внутренне собраться и фокусироваться на важных вещах.

Хотя сарказм, вообще-то, вещь всегда важная.

Дело осложняется и тем, что Люк в Силе невыразимо похож на Вейдера.

На Светлого Вейдера. Эта двойственность режет и одновременно дергает чем-то внутри.

Габриэль взвешивает мяч на ладони.

Ладно.

Джедай не в худшей форме, чем он сам, а может и в лучшей, и игра без лишнего использования Силы – еще один способ это оценить.

Гонщик делает свой бросок, но попадает в край кольца. Мяч рикошетит к стене. Один-ноль в пользу Скайуокера.

Полковник недовольно морщится, но все-таки идет подбирать. Без Силы так без Силы. Никто его за язык не тянул.

— К счастью, эти дети в ближайшее время никому не свалятся на голову в виде штурмовой группы.

Тяжелая судьба подрастающего поколения его, как Темного, заботит в последнюю очередь. Сам он совсем недавно говорил Пеллеону, что для возрождения имперских форсов ему нужны взрослые, которые смогут сразу же встать в строй. Может, из них не выйдет магистров, но магистры и так штучный товар. А времени у Империи нет.

А вот Первый Орден, удивительное дело, считает, что времени у них – завались. Можно позволить себе выращивать боевую силу из детей.

К сожалению, Доминион очень силен, и у этой уверенности есть основания.

Лучше бы избавиться от него до того, как похищенные дети вырастут.

К еще большему сожалению, не все свои соображения о союзниках Габриэль может произнести вслух. Этот союз Империи нужен. Как минимум, пока идет война.

Проблема только в том, что когда война закончится, «союзник» примется за ослабленную Империю и попытается подгрести ее под себя.

— Джедаи веками собирали одаренных детей. Не понимаю, что тебе не нравится.

А вот это уже сарказм. Гонщик отлично понимает, что, и, возвращаясь к джедаю с мячиком в руках, тонко улыбается.

— Конечно, мы не доверяем друг другу.

В Силе висит такой же тонкий привкус неправды. Произнося это, Габриэль лжет – со всем своим отточенным ехидством.

Посторонний не поймет.

Он оценил фразу Люка – о, это внезапное желание поделиться тревогами, и с кем, с Темным, которому плевать на гуманизм – но ответил в собственной манере.

Люк и сам наверняка понимает, что если Доминион внезапно перестанет быть Доминионом и снова станет Орденом (если ему повезет) или ничем (если повезет его противникам), дети смогут вернуться домой.

По крайней мере те из них, кому есть, куда возвращаться.

— Если Республика не атаковала Бастион, — этому он почти верит (и потому, что Фел его убедил, и потому, что не чувствует в Силе лжи, хотя грандмастер мог обмануть его с той же легкостью, что ребенка), — тогда что за цирк вы устроили во время суда над Янсоном и зачем?

Он говорит «вы», потому что устроить такое с летчиком мог только джедай. Кто-то из ребят Скайуокера.

Высокий пилотаж по части контроля, не всем доступный. Жестокий. Но во имя высшей целесообразности даже Светлые совершают сомнительные вещи.

— Вам нужно было…

Нет, он не может найти причины сходу, и просто переспрашивает:

— Святые звезды, зачем?..

«Я допрашивал его», — звучит в это время в Силе. Габриэль ослабляет ментальные щиты ровно настолько, чтобы мысленный контакт стал возможен. – «У нас в плену. Тогда он говорил то же самое. Атака на Бастион – не республиканская. Зачем вы заставили его оболгать себя? Кого вы прикрываете? У вас есть тайный союзник?»

Это должно быть огромным секретом Республики, и он не ждет, что Люк возьмет и выложит ему все на тарелочке, но раз уж у них тут начался обмен откровениями, можно попробовать его продолжить.

Гонщик знает, что у него самого есть на обмен ничуть не менее интересная информация, и ощущением в Силе дает это понять.

Габриэль просто предполагает, что на месте Сиф-Ювана, то есть на месте спецслужб этой планетки, нашпиговал бы помещения, где ведутся переговоры, прослушивающими устройствами под самый потолок.

Просто потому что.

Порядка для.

И никогда не знаешь, где и когда найдется предатель, работающий… да хоть на тот же Первый Орден. Или просто разумный, который будет сильно себе на уме.

Так, в общем, куда спокойнее.

Габриэль задумчиво стучит мячом об пол. Отправляет его из ладони в ладонь, думает.

Грандмастер тем временем говорит, что цирк не его. Звучит он при этом, на вкус Гонщика, примерно как курсовой офицер в военной академии, обнаруживший, что курс за ночь успел нализаться в хлам и покрасить потолок казармы в розовые таечки.

А потом Скайуокер делает что-то невероятное. Такие вещи, наверное, и отличают грандмастеров от обычных разумных. Он просто берет и опускает щиты.

Габриэль замирает на месте, и мяч замирает – очень смешно, не долетев до пола. Мяч висит в воздухе, потому что Гонщик не хочет стука, не хочет шума и не хочет его сейчас ловить, он поражен до глубины души и смотрит во все глаза, потому что когда еще представится такая возможность?..

Люк не лжет.

Это потрясающе, но…

Если честно, джедай не мог придумать ничего лучшего, чтобы доказать полковнику, сразу и бесповоротно, что все сказанное было правдой.

Мяч падает с тихим, почти музыкальным стуком.

— Так воот оно что, — тянет Габриэль и чуть слышно свистит.

Ни хрена ж себе. Ни-хре-на-ж-се-бе.

Директор Хорн слетел с катушек и пошел по Темной дорожке. Это часто бывает со Светлыми, которых не учили иметь дело с Тьмой, не учили жить в ней и не растворяться в ней до конца, не учили держать ее обоюдоострое лезвие голыми ладонями и сражаться им, если потребуется.

Кто-то умный говорил, криффски давно, что Светлые – хрупкие.

От чего слетел Хорн, можно даже не гадать. Со Светлыми это происходит по любой причине, не предскажешь.

Габриэль подбирает мяч.

Правила вежливости требуют от него опустить щиты тоже, но нет особого смысла опускать то, чего для собеседника и так почти нет. Он все равно делает это – медленно, неохотно, с типично Темным «ну если вы так настаиваете», но это больше игра в насмешливость.

На самом деле он потрясен. И когда щиты опускаются, это потрясение мягкой волной заливает зал.

«Я не делал с ним этого в плену», — говорит он. Не потому, что хочет казаться лучше, ему плевать на весь спектр слова «казаться», он категорически предпочитает быть. Но это оценка степени того, насколько не туда провалился Хорн.

По меркам Светлых, конечно.

И если бы Гонщику потребовался такой допрос, он бы вскрыл Янсона и выпотрошил как пойманную рыбу. За погибших на верфях, за дурацкую эту войну, за все сразу.

Но у него есть принцип достаточного, и Тьма им не владеет. Он ее часть, но не слуга. Никогда не был. Хотя борьба за лидерство бывает жестокой.

И поэтому еще обученный Темный и внезапно павший джедай – это не одно и то же.

Но это сейчас неважно.

— Еще и опыты на детях, — повторяет он, пытаясь собрать мысли в одно внятное целое.

Грандмастер ждет, и Габриэль невероятным усилием воли возвращается к делу.

«Первый Орден мне не друзья», — говорит он в Силе, не раскрывая, впрочем, что среди имперских офицеров существует заговор, и беспардонно стягивая все одеяло (и всю ответственность, если это все-таки всплывет где-то у «союзников») на себя лично. – «И Орден Рен тоже. Если тебе они тоже не по вкусу, мы можем о чем-то договориться».

И лучше бы им, конечно, договориться. Потому что тихая война одного Темного мастера против целого Ордена Рен, впридачу к которому идет Инквизиторий Первого Доминиона, в котором тоже полно куда более сильных одаренных, может закончиться только смертью Темного мастера.

Гонщик на этой охоте не один – прямо скажем, не совсем один – но его теперешние ученики форсам Доминиона на один зуб, и даже среди имперских заговорщиков по части использования форс-возможностей главной ударной силой остается он сам.

Информацию про имперский заговор он скрывает, но то, что ему нужны союзники – и почему они нужны – очевидно и ему, и Люку.

«Мне удалось достать данные о том, кто возглавил Орден Рен после ухода Кайло Рена. Если ты во мне не уверен, я готов поделиться ими в знак серьезности моего предложения».

Про добрые намерения Габриэль не говорит. Джедай вряд ли поверит, что у Темного такие вообще бывают. И куда лучше слов говорит тот факт, что достать личное дело магистра Рен можно было только в результате диверсионной работы.

Маленькая, очень тихая война уже началась.

Гонщик почти лениво забрасывает мяч в кольцо. Оказывается, если думать о броске, то мяч по-прежнему летит в цель, отлаженные на Йинчорре системы наведения в голове отдельно взятой Тени еще не сбоят.

«А если уверен, то могу и не делиться, — с зеркальным ехидством отвечает Габриэль, прекрасно натренированный Вейдером во всех формах сарказма и черного юмора. – Можешь доверить мне, так сказать, самостоятельно использовать эту информацию на благо общего дела…»

В Силе слышится смех, хотя лицо Гонщика все так же хмуро. Он слегка валяет дурака, играет на публику, но в нем остается призрачная угроза – возможно только потому, что он несет ее в себе всегда. Так огромный кот способен мгновенно перейти от игры к охоте, и в ней тоже найдет игру.

Для него важно, кто победит в этой войне. Он вовсе не жаждет однажды увидеть свой дом республиканским, или вновь оказаться в роли зверя, которого гонят через половину Галактики «за все хорошее». Сейчас у него есть дом, во всех смыслах свой, и Империя, которая его устраивает, и он совершенно не собирается позволять Республике взять верх.

Так вышло, что Первый Орден не нравится ему больше, чем республиканцы образца 35 ПБЯ, и то в основном потому, что Первый Орден уже пытался убить правителя Империи Пеллеона и покалечил флот-адмирала Даалу, и всячески посягал на независимость Империи ничуть не хуже, чем республиканцы сейчас. Разница между ними была в том, что Первый Орден был сильнее, опаснее, беспринципнее, и располагал ощутимым количеством совершенно отбитых, на вкус Гонщика, Темных форсов.

А Темный Темному не друг по определению, не «свой», так не бывает. Два незнакомых Светлых при встрече скорее договорятся между собой, два незнакомых Темных скорее попробуют друг друга на зуб – в разных формах жесткости, и попытка убить будет находиться в этом списке не с конца.

— Два-один, — вслух поправляет Габриэль. – Я, к сожалению, не знаю всего на свете.

«Ты не поверишь, но я совершенно серьезно наслаждался отставкой и следил за ними больше для порядка».

Привычки у него такие, наблюдать за происходящим в Галактике.

— Я никогда не принадлежал к Орденам, поэтому о том, что в них делают с детьми, знаю только в теории. В Тени брали взрослых военных.

Габриэль крутит мяч в руках.

— Ты уверен в этом? – переспрашивает он каким-то особенным тоном, и тот же тон висит в Силе немым вопросом.

Мораль и этика Гонщика – мораль Темного, она позволяет ему очень многое, но с точки зрения кадрового военного и офицера опыты на детях совершенно однозначно классифицируются как терроризм.

Старая Империя делала много занимательных вещей, и Габриэль об этом в курсе, как и о том, что Первый Орден в своих попытках подражательства огромной снеговой лопатой сгреб худшее, что в ней было. С его точки зрения, конечно.

Предпочитать Империю – еще не значит, полностью одобрять ее прошлое.

Габриэль внимательно смотрит на то, что показывает ему Светлый. Он видел и более страшные вещи, просто давно. Ему хорошо знакомы и боль, и страх – и чужие, и собственные, и вот так, как сейчас – жертв, бьющихся в чужих руках. Все это часть его собственной Силы, так получилось когда-то, то ли при его рождении, то ли вскоре после.

И если он сейчас позволит себе пропустить через свою душу этот чужой ужас, чужую смерть, он не ощутит того же, что сейчас чувствует Люк Скайуокер.

Его эмоции будут другими.

Гонщик почти сочувствует Светлому, хотя гранд-мастер обеспечивает ему почти полный эффект присутствия, причем присутствия в шкуре умирающего мальчишки, но Гонщик в каждый миг помнит, кто он, и где он.

И потому еще, что они с мальчишкой очень разные. И даже тогда, когда были ровесниками, они были разными.

Именно поэтому он когда-то выжил на Йинчорре.

Сейчас, когда они с Люком временно находятся в сознаниях друг друга, эта разница ощутима для них обоих.

Гонщик знает, чувствует и помнит, что даже в таком возрасте его собственный страх всегда превращался в ярость. В нестерпимое желание дать сдачи, добраться до горла обидчика. Но, одновременно с этим, эмоции мальчишки ему хорошо знакомы.

Просто он был старше.

Ему было девятнадцать, и он был военным, курсантом, пацаном, которому просто нравилось кататься на огромной бронетехнике и смотреть, как его орудия разносят мишени на полигонах. Как это громко, мощно и круто, и как захватывает дух от того, что ты небольшую кнопку нажал вот здесь, а долбануло вон там, и все это доверили тебе, чтобы ты использовал это с умом. В девятнадцать это вызывает только восторг.

Артиллеристом он так и не стал. Он спас однокурсников от хищных зверей, вынужденно применив для этого Силу на глазах у половины Академии, и оказался на Йинчорре, не зная толком, ни куда отправляется, ни зачем.

На Йичорре бывало… всякое.

Его готовили как Тень, и Гонщик хорошо знает, что такое форс-допрос, и как проходить допросы обычные, с применением химии и пыток.

Так что нет, картинка ему не совсем незнакома.

Он не сразу понимает, что именно из своего прошлого вспомнил, невольно показывая это Светлому, но тут же отстраняется в Силе, упрятывая воспоминания подальше на дно души. Это не тема для обсуждения.

В реальности спортзала Гонщик смотрит на собеседника совершенно желтыми, залитыми золотом Тьмы глазами.

Такой взгляд придает ему еще большее сходство с кем-то из крупных кошачьих.

— Про Первый Орден ходит много дурных слухов, — Гонщик почти бесстрастно закидывает мяч в кольцо.

«Похоже, нам нужны данные из этой лаборатории. Я не понимаю, что они создают. Супрессанты ведь существуют…  Значит, что-то другое. После того, как они выкатили новую Звезду Смерти, я не жду от них ничего хорошего».

Гонщик протягивает руку и вкладывает в ладонь джедая чип. На чипе все данные на Анук Рен, которые ему удалось собрать до сегодняшнего дня. Улов мог бы быть и погуще, но в таком деле что угодно лучше, чем ничего.

Гонщик в очередной раз мимоходом думает, насколько хрупки Светлые. Шаг влево, шаг вправо – моральная травма.

Может, он не совсем справедлив конкретно к Скайуокеру, но общий принцип можно считать верным. По всем знакомым Светлым это заметно.

Не будем вспоминать о том, что для многих знакомых Светлых ходячая моральная травма это он сам.

«Звучит отлично».

Габриэль очень хотел бы знать, кто нанес удар по Бастиону. Теперь – вдвойне.

«Значит, договорились».

В реальном мире он ловит мяч, звонко отскочивший от пола прямо в руки, и жестко, куда жестче, чем звучал его мысленный голос, говорит:

— Слишком долгий, джедай.

Брошенный мяч пробивает щиток кольца и оставляет трещины в краске стены. Габриэль поворачивается и идет к выходу.

Достаточно.

Никто не должен даже заподозрить, что это был мирный разговор, а не попытка прощупать друг друга как следует. И уж точно никто не должен заподозрить, о чем именно они говорили.

— Если вы хотя бы дернетесь в сторону Бастиона, — повернув голову в дверях, на прощание говорит Гонщик. – Я сделаю все, чтобы вырезать ваш орден еще раз.

Он уходит, не дожидаясь ответа.

Если местные нашпиговали зал прослушкой, они услышали все, что нужно, и почти ничего лишнего. Если видеонаблюдением, что ж. Пусть попробуют вытащить что-то из этого разговора. Пусть строят догадки. Главное, чтобы не поняли, что произошло на самом деле.

…Главное, чтобы Люк Скайуокер как-то использовал полученные данные, а не сложил их в самый дальний архив по старому джедайскому обычаю.