— Готова? — Исса встречает Каре у дверей душа.

Каре смотрит на белую женщину хмуро и всем своим видом говорит о том, что если она к чему и готова, так это свернуть кому-нибудь шею. В свертке красной ткани она обнаружила довольно откровенный костюм танцовщицы. Костюм был, что и говорить, красивый и дорогой, но не вызвал у нее ничего, кроме отвращения. Даже если эта синяя муха не будет ее трогать, это все равно унизительно. А если ее обманули, и трогать он все-таки будет, то...

— Нет, — огрызается Каре.

На Иссу это не действует. Она открывает шкатулку, которую захватила с собой, и надевает на пленницу украшения: браслеты на руки и на ноги, кольца, бусы, серьги. Все это тяжелое, звенящее и такое же мерзкое, как и краный наряд.

— Теперь готова. Пойдем.

И они идут. Каре старается запомнить последовательность коридоров, лестниц и лифтов, но это почти бесполезно: кажется, белая женщина несколько раз возвращается к одной и той же развилке и ведет ее то правым, то левым коридором. Каре на всякий случай запоминает и это. Если представить это как звездную карту, то получается чуть лучше.

Из ржавого сумрака они вдруг выходят в обыкновенное жилое помещение. Нет, не совсем обыкновенное: очень богатое жилое помещение. В коридоре лежат ковры и висят на стенах большие картины, а когда они входят в одну из дверей, за ней оказывается... гостиная? Кабинет? Комната отдыха? Словом, что-то, подходящее для демонстрации богатства как нельзя лучше. Деревянная (ничего себе, даже пахнет деревом!) мебель, дорогие ткани, позолоченные светильники, всюду снова картины, статуэтки — словом, больше похоже на какую-нибудь музейную экспозицию про монархов старины, а не на современное жилище. И тем не менее — вот он, Квелло, разлегся в большом кресле, его и не видно почти.

— Очень хороша, — он встречает женщин довольным кивком. — Исса, ты свободна. Каре, подойди. Ты ведь никакая не Каролина, а? Я видел документы. И никакая не танцовщица...

Каре медленно подходит. На каблуках непривычно, когда она последний раз надевала каблуки? Лет... десять назад, на выпускной. Даже на какое-нибудь свидание всегда было проще сбежать в удобной обуви, а тут...

— Садись. Поешь. Что принесла тебе Исса, кашу с водой? Исса никого не любит, но женщин терпит.

На столе перед креслом стоит большая ваза с фруктами, названия которых Каре не знает, другая ваза — с какими-то маленькими пирожными и три бутылки темного стекла без этикеток. Стоят два винных бокала.

Каре садится на край подлокотника и качает головой.

Квелло хлопает по месту рядом с собой — садись ближе.

Карре не двигается.

Квелло повторяет жест требовательнее.

Каре пересаживается и замирает с прямой спиной и плотно сжатыми губами.

Квелло кладет руку — лапу? — ей на колено, убрав с него тонкую полоску алой ткани.

— Люблю красивых женщин. Жаль, я не могу собрать их коллекцию, как коллекцию вин или картин. В неволе вы быстро тускнеете, или дурнеете, или грубеете. Уже не то. Как цветы. Хороши только свежие, только в первый день. Ладно, чуть дольше — в первый месяц... иные даже первый год. Почему ты не ешь? Боишься?

— Нет, — Каре звучит твердо, но это дается ей непросто.

— Боишься. Я тебя не трону. Ни тебя, ни ребенка — если сама не захочешь, — Квелло гладит ее колено. — Не хочешь есть, так станцуй.

Каре не двигается.

— Станцуй и не заставляй меня повторять дважды, от этого у меня портится аппетит и настроение.

Каре не двигается.

Квелло подталкивает ее в спину, сперва легонько, потом настойчивей. Ей приходится встать, тогда он берет в руки пульт и включает музыку.

Каре стоит посреди комнаты столбом. Она умеет и любит танцевать, но... в этом... для этого... сейчас... Ладно. Она сама говорила Теммину, что они должны быть послушными. Так их не тронут, так они доживут до момента, когда выпадет шанс бежать. Каре начинает танец. Она закрывает глаза и представляет, что танцует для Теммина. Получается плохо, но с каждой минутой все лучше, главное — не открывать глаза. Звенят украшения и шелестит ткань, под босыми ногами мягкий ковер как мягкая трава. Где они? Пусть — где-нибудь у моря, пусть вечер и звезды, пусть он смотрит на нее так, как только он один умеет смотреть, пусть у них все хорошо и никогда не было этого дня...

Каре не знает, сколько проходит времени, но когда музыка обрывается, она чувствует себя очень уставшей.

— Посиди со мной еще. Расскажи что-нибудь и поешь, тебе нельзя голодать.

Каре молчит, но берет в руки какой-то фрукт и начинает медленно жевать. У него нет ни вкуса, ни запаха, она ничего не чувствует.

Так проходит еще сколько-то времени, не добившись от нее рассказов, Квелло треплется сам, потом вдруг смотрит на часы и решительно обрывает разговор.

— Теперь мне пора поговорить с твоим мужем, и если он не будет сговорчивым, тебе придется танцевать для меня весь день. Но я верю в его благоразумие. Ты останешься здесь, я запру тебя.

Вызвав помощника с новым датападом, Квелло возвращается в медблок, где два часа назад оставил Теммина. Исса зачем-то отстегнула Теммину одну руку — и вот, пожалуйста, посмотрите теперь на это.

— Так, значит, ты платишь за доброту женщине, которая решила тебя накормить вопреки моим распоряжениям? Ты не меняешься, Уэксли, — тойдарианец останавливается на пороге.

— Ничего. Она отдыхает в моем кабинете, там есть мягкая мебель, еда и вино. Хорошо, что ты не соврал мне, танцует она и правда хорошо, пусть и не профессионально.

Квелло кивком показывает помощнику на Теммина, Уго стаскивает простыню с ближайшей кровати и бросает пленнику — вытрись, мол. Рядом кладет новый датапад.

— За разгром в медблоке я с тебя тоже удержу, — тойдарианец внимательно разглядывает Теммина, прислушивается к интонациям и приходит к выводу, что вот теперь с его должником действительно все в порядке. — А теперь вытрись и принимайся за дело. Угробишь второй датапад — и жену свою не увидишь еще долго.

Уго заметно напрягается, когда Теммин освобождает вторую руку, и встает у двери с бластером на изготовку. Квелло если и напрягается, то этого не видно. В его голове все еще есть вариант, при котором Теммин пробует сбежать сейчас, а потом вернуться за женой, но это крайне сомнительный вариант. Будет ли ему за кем возвращаться?..

— Все то же самое. Разблокируй зашифрованные файлы, хочу проверить, не потерял ли ты сноровку.

Файлы были зашифрованы на на совесть: собственно, так, что после гибели их лучшего слайсера, никто ничего сделать с ними не может. Не то чтоб там было что-то важное — тогда он нанял бы спеца задолго до сегодняшней ночи, — а все-таки пригодится. Заодно и выяснится уровень, а то с его нынешними слайсерами не то что банк не обнесешь — и средней руки офисный компьютер не вскроешь.

В каждой хорошей команде есть свое слабое место...

Квелло ждет, потом берет датапад и внимательно рассматривает результаты расшифровки. Водит когтем по экрану, хмурится, кивает, бормочет что-то себе под нос тихим шепотом — не разобрать. Потом отдает датапад Уго, тот тоже смотрит, но скорее не на расшифрованный файл, а на то, не удалил ли чего Уэксли, пока занимался взломом. Например, его любимую игру с кайбер-кристаллами, где Уго дошел уже до четыре тысячи пятьсот тридцать седьмого уровня и почти построил звездный разрушитель.

— Годится, — Квелло скуп на похвалу, хотя и впечатлен скоростью. — Значит, сегодня займешься более серьезной работой. Нужно проникнуть в местную банковскую систему, собрать кое-какие сведения, вычистить несколько счетов, все в этом духе — точное задание получишь уже непосредственно перед началом работы. Попробуешь бежать, или кинуть меня, или что угодно еще — ну, ты помнишь, твоя жена все еще у меня. Что тебе нужно для работы?

— Зачем мне держать под прицелом тебя? — Квелло улыбается. — Я буду держать под прицелом её.

Тойдарианец давно заметил, как удобно брать в заложники детей, жен и матерей: при минимуме затрат ты получаешь максимум отдачи. Но давно ему не попадалась настолько удачная заложница. Настолько... действенная.

— Но пока у нас есть время до утра. Уго, подготовь дом.

Помощник кивает и скрывается за дверью, перед этим громко и выразительно шепнув боссу, что пленника следовало бы заковать в наручники обратно.

— А ты — хочешь посмотреть на свою жену? Я ее приодел. Подарил драгоценности. А то она ходит у тебя в обносках и даже не знает, как выглядят акивские фрукты. Если бы ты не задолжал мне так много, я бы даже выделил тебе процентов пять от выручки, чтобы ты сводил ее в нормальный магазин.

— И еще, — Квелло изображает что-то руками, — устройство для закатывания губы? Пойдем.

Он не надевает на Теммина наручники, но пропускает вперед себя и на протяжении всего пути ненавязчиво держит на прицеле. Тойдарианец, в отличие от Иссы, не занимается запутыванием следов, так что до комнаты, в которой осталась Каре, они добираются довольно быстро: коридор в два поворота, лифт наверх, небольшая лестница в десяток ступенек, еще один поворот по богато украшенному коридору и вот — нужная дверь.

В отсутствие Квелло Каре не теряет время и занимается изучением комнаты. Она успевает заглянуть за все шторы: окон нет, только голограммы. Она двигает статуэтки, открывает ящики стола идаже зачем-то заглядывает под кресло.

Она как раз простукивает стену под самой большой картиной, когда открывается дверь.

— Каждая птичка ищет выход из клетки, — Квелло не сердится, только качает головой. — Даже если там, за границами клетки, ее ждет голод и холод.

Каре резко оборачивается и застывает на месте, потому что видит рядом с тойдарианцем Теммина. И даже без наручников. Наверное, это все еще Заноза?.. Но взгляд... Взгляд другой.

Ей хочется чем-нибудь прикрыться, спрятаться, ей почему-то снова стыдно, хотя она и не сделала ничего плохого или даже неприличного. Хочется побежать навстречу Теммину, но вместо этого она отступает на шаг назад и неловко прикрывается шторой, такой же алой, как ее наряд.

— Ты вернулся, — Каре обнимает Теммина, прижимается крепко-крепко, кладет голову ему на плечо. Она не знает, плакать ей или смеяться, бояться или уже нет, радоваться или не торопиться с этим. Все предельно ясно, когда ты в небе, когда – бой. Воевать на земле она не умеет, не любит, не хочет. А в этот сегодняшний день уместилась уже целая маленькая война. – Знаешь, я познакомилась с Занозой. Мы даже поладили, кажется. Он смешной пацан, но добрый в душе.

С Занозой сложно, но Каре этого не скажет. Очень страшно, что Теммин однажды навсегда останется Занозой, но Каре этого не скажет. Она много чего не скажет ради его спокойствия, это спокойствие и так очень сомнительная штука.

— Эй, ты, сейчас будешь вешать обратно!!! – это Квелло за спиной Теммина возмущенно трясет бластером.

Каре невольно вздрагивает, но все-таки кутается в штору. Ей не холодно, ей скорее стыдно. Она бы с радостью надела такой наряд для Теммина, если бы он захотел, но вот сейчас ей стыдно стоять перед ним – в этом.

— Мне не холодно. Просто… открыто непривычно много всего, — она смеется, но смех выходит скованный и ненастоящий. – Со мной все хорошо, правда. Он меня не трогал, я только танцевала, он даже пытался угощать меня чем-то, только я не хочу есть. Рука уже не болит, но как вернусь… домой, обещаю заглянуть к Лоре, чтобы проверила. Ты согласился на него работать? Что с нами будет дальше?

«Как мы убежим?» — незаданный вопрос, но его легко угадать. Куда сложнее – найти ответ. Но теперь Каре не сомневается, что они сбегут, Теммин обязательно что-то придумает, он же мастер в таких делах. Просто нужно подгадать подходящий момент…

Каре слушает уверенный голос Теммина и впервые за всё время пребывания на Акиве чувствует себя более-менее спокойно. Теперь с ними всё будет в порядке. Всегда, когда слышишь такой голос в наушнике, слышишь «я иду» — всегда отступает страх, даже если он и был, и силы откуда-то появляется, и враги уже не такие непобедимые.

Вот и сейчас у них всё получится.

— Надеюсь, все так и есть... я не хочу в рабыни, — она звучит далеко не так уверенно, как ей хотелось бы. С Теммином не страшно, но все еще немного страшно от воспоминаний о том, что им пришлось пережить.

— Так и быть, новую штору куплю из тех денег, которые ты для меня раздобудешь, — недовольно ворчит Квелло, тщательно скрывая, что ему польстили слова Теммина. Он, безусловно, понимает, откуда, для чего и почему эта лесть, но приятно все равно. — Чего встали столбом, отдыхайте, пейте, ешьте. Скоро вернется Уго, и станет не до отдыха. Пользуйтесь, пока я добрый.

Опустив бластер, тойдарианец лениво разваливается в кресле, взяв в руки бокал. Беспечность эта обманчивая, он хоть и стар, но до сих пор обладает хорошей реакцией и острым чутьем.

Каре не торопится есть, пить и отдыхать, она все еще сжата в настороженный комок нервов, и в таком состоянии мысль о еде не вызывает ничего, кроме приступа тошноты.

— Я хотела тебе рассказать о том, что... обо всем, — слово «беременность» застревает в горле, — но потом, позже, если бы всё наладилось. Но, знаешь, на самом деле, если что, все это можно и... прекратить, потому что все как-то слишком непонятно в нашей жизни, и...

— Эй, я сказал, чтобы вы ели и пили, — окликает их Квелло. — Или сейчас твоя подружка снова будет танцевать для меня, а ты будешь смотреть.

— Ты у меня, конечно, самый умный, но не всегда, — Каре тихо смеется, упирается лбом в плечо Теммина, потом поднимает голову и быстро, порывисто его целует. — Давай попробуем что-нибудь поесть, вряд ли он будет травить нас перед ограблением, да?

Теммин не отвечает ей на вопрос, который она, в сущности, и не задала. Она пытается забыть о нем, об этом вопросе, потому что — ну зачем?

«Я люблю тебя» и «я хочу, чтобы у нас был ребенок» — это разные вещи, и первое далеко не подразумевает второе. Наверняка не подразумевает и теперь. Отсутствие ответа тоже можно считать ответом. Каре не расстраивается просто потому, что и сама еще не может решить, какой ответ она хотела бы услышать.

Ей придется разобраться в этом самой. Справедливо, если вспомнить, что и допустила это она сама.

Она подумает об этом когда-нибудь позже, а пока что Каре легонько тянет Теммина за собой к креслам и столу. У него сейчас и так много проблем, заставлять его думать еще и про ребенка...

Она тоже не будет думать.

Постарается не думать.

Каре садится подальше от Квелло, осторожно берет в руки незнакомый фрукт — так, как будто берет гранату без чеки. Фрукт ядовито-фиолетового цвета, и кожура его больше похожа на шерсть.

— У него вкусная мякоть, — немедленно рекомендует угощение Квелло. — Нужно разрезать пополам и есть ложкой.

Она откладывает в сторону фиолетовый фрукт и берет в руки ветку крупных красных ягод.

— Рекомендую попробовать, только будьте осторожны с косточками, — заботливо предупреждает тойдарианец.

Ветку с ягодами Каре тоже возвращает в вазу и берет маленькое пирожное с большого блюда.

— Это просто пирожное, — в голосе Квелло появляются ироничные нотки, — его можно просто есть.

— А что здесь еще вкусное? — Каре откладывает в сторону и пирожное тоже, но для того, чтобы взять фрукт из рук Теммина. Когда предлагает он, а не Квелло, еда выглядит не такой ужасной. К тому же, им действительно нужно поесть. Если они убегут — а они обязательно убегут, — то кто знает, когда получится поесть в следующий раз. — Такой тёплый мир. Наверное, красивый. Когда мы с... в общем, когда я была на Явине, там было тоже много диковинных фруктов, почти все очень вкусные. Но странные тоже были, у них кожура красивая, а мякоть как будто протухла. В общем... только у меня дома ничего не было, только пыльные грибы. В детстве ими было смешно кидаться, но пыльные грибы — это прямо не то, чем стоит хвастаться.

Чтобы отогнать беспокойство и разные мысли, Каре пытается заболтать себя и Теммина. Она пробует фиолетовый фрукт, и тот оказывается вполне ничего — сладкий, но не приторный, с приятным свежим запахом. За первой ложечкой мякоти в рот отправляется вторая, третья.

— Какие фрукты ты больше всего любил в детстве? Тут такие есть? — она перебирает то, что можно еще найти в вазе.

Квелло пока молчит, наблюдая за парочкой, и Каре старательно не смотрит в его сторону, чтобы не испортить себе аппетит.