12 марта 1943 года, ночь
Роман накрывает ладонь Янека своей ладонью, в другую руку берет свою кружку и медленно потягивает вино до тех пор, пока остатки его на донышке не становятся холодными. Он не двигается, чтобы не потревожить чуткий сон друга, и мысли, тоже понемногу впадая в сонное оцепенение, перекатываются в голове все тяжелее, все медленнее, все труднее.
Он думает, что надо бы выйти наружу, чтобы взбодриться, но тогда проснется Янек и уже, может быть, не уснет. А сейчас он так уютно сопит рядом, что будить его - просто преступление. Измучился ведь тоже, тоже простыл. Пусть спит, пока можно. Куда он потом пойдет один, налетит ведь на первую пулю просто от злости, от обиды, от тоски. Но не с собой же его брать. Не возьмешь. Пообещаться вернуться, может быть? Пусть ждет, а там привыкнет снова один, притерпится, успокоится.
Эта идея успокаивает Романа, и он сам не замечает, как проваливается в сон. Клонится, клонится набок, потом кое-как укладывается на лапник, находит руку Янека снова, притягивает его поближе к себе и окончательно проваливается в сон. Сначала он глубокий, мирный, без сновидений, но постепенно кошмары подкрадываются, подступают все ближе, и вот уже непонятно, что сон, а что явь, может быть это - явь?
Роман снова в подвале гестапо, снова руки его в цепях, снова все тело болит и так затекло, что он не может пошевелиться, он одеревенел, закостенел, ссохся кровавой коркой, как одна сплошная рана. Но это только самое первое, самое незначительное чувство.
Второе - Янек.
Янек лежит на полу и не шевелится. Сколько он уже лежит так? Долго, мучительно долго.
- Янек... - сдавленно хрипит Роман, которому плевать уже на всё: на Георга, на себя, на то, что будет дальше. Пусть они умрут вместе, пусть так, больше у них ничего не осталось. - Янек, не умирай, Янек, пожалуйста, не умирай...
Но тело на полу не шевелится.
Потом в подвал заходит Вальдфогель. Это тот же день, следующий, когда это?
Вальдфогель приводит с собой Янека, хотя только что тот лежал на полу мертвым - или нет, или это был сон? Приводит и приковывает рядом, и пытает его, и бьет, и не трогает Романа, и даже ничего не спрашивает, и запрещает говорить, когда он хочет что-то сказать.
В конце концов Янек кричит: это ты во всём виноват, ты, это ты, ты виноват в гибели отряда, в гибели московских диверсантов, в моей смерти - ты, ты, ты!
Роман закрывает глаза, но слова стучат в висках отбойным молотком.
Когда он их открывает - рядом уже нет ни поляка, ни следователя, но жена пана Рутковского стоит перед ним и держит за руки двух дочерей. Она говорит: вы свинья, вы предали нас, расскажите им все, и тогда они нас не тронут, расскажите, какая тайна стоит жизней моих дочерей, какая ваша сволочная тайна, какая? У него нет для нее ответа, и поэтому она плачет, а Вальдфогель насилует ее младшую дочь.
Долго.
До тех пор, пока она еще может плакать, кричать, биться в предсмертных конвульсиях под его руками.
Очень долго.
Роман думает, что сейчас умрет, но знает, что не может умереть. Не заслужил того, чтобы умереть.
Поэтому он вновь приходит в сея в темном подвале, где следователь гестапо вновь пытает полуживого Янека. Он нагревает лезвие ножа над свечой и подносит его к глазам пленника.
- Нет, нет, нет, нет!!! - Орловский рвется из цепей - мечется по земле, роняя кружку и раскидывая лапник - и кричит. - Не трогай его, ублюдок, не трогай, меня, меня, не его!.. - крик захлебывается отчаянным всхлипом.
[nick]Roman Orlovski[/nick][status]и ты встаешь, и на плечах твоих рассветы весны[/status][icon]https://upforme.ru/uploads/0018/1a/00/217/469991.jpg[/icon][LZ]<a href="https://swmedley.rusff.me">AUSWEIS</a><div class="lz-hr"></div><b>Роман Орловский</b>, он же - Рамин Зурабович Хварбети, советский разведчик, лидер партизанского отряда, действующего близ Варшавы[/LZ]
Отредактировано Karè Kun (10-11-2020 20:43:29)
