— Страшно.
Подтвердил Гена зло и посмотрел на Лейтнера, на его усмешку. Это не было признанием слабости, это было как выпад — ответить, когда противник думает, что ты молчишь. И ответить — прямо, как человек. Губы сжались в тонкую линию, а скулы кажется свело от этой усмешки майора, будто все он про Загорского понял.
Загорский думал, что Юрген его либо сам побьет — вон какой повод он ему дал! — либо прикажет кому, чтобы ручки не пачкать. Поэтому удивился, когда все ограничилось арестом в тесном карцере. Ну что же, может быть это и лучше.
Но благодарности к майору Гена не испытывал. Они были нужны друг другу, но это было исключительно деловое взаимодействие — за что тут благодарить?
А через три дня его вытащили на свет божий, поставили в группу с несколькими другими заключенными и увезли. Пока они еще стояли на плацу, Загорский в отдалении увидел других барачных. Смотрели. Поняли ли они, куда увозят? Смотрят ли они осуждающе? Он ведь ничего Юргену не рассказал о подполье. А мог! Но не рассказал. Знают ли они об этом...?
В диверсионной школе Загорский так ни с кем и не сошелся, он все время был чуть в стороне, да и не стремился обзаводиться знакомствами и раскрывать кому-то душу. Люди, собравшиеся здесь были ему противны. Мошенники, уголовники, предатели. Ну что же, это временная мера, когда он освоит всё, что он него требуется, то больше не придется видеть эти наглые морды.
А осваивал Гена с прилежанием и тщательностью, и нередко получал хорошие отзывы от преподавателей. И зависть от одноклассников. Они и так ощущали в Загорском чужака, а так он еще и превосходил их умственно — так по крайней мере нравилось Гене думать — вот они и злились. Но он нет, он решил не снисходить до мелких оскорблений. Более того, это было чревато наказанием. Немцы любили порядок.
Но однажды он сорвался.
Курсант «Табуретка», решив вероятно добиться хоть какой-то реакции от надменного и «что он из себя воображает» курсанта «Гуся» стал сперва оскорблять его, на что Гена хоть и злился, но сдерживался. Сдерживался он и когда «Табуретка» начал описывать качества Гениной матери, поэтому насмешник решил зайти с другого угла.
— Ну да кому она нужна.. А вот слышали, как Гусь во сне просит капусту? — и под ржание тот протянул. — Капусты...! Бедному малышу капустки не дали! Ахаха! Мамка все никак не придет и не покормит!
И вот тут Загорского будто муха укусила. Он сперва кинул в «Табуретку» стаканом с горячим чаем, а потом и сам кинулся с кулаками, уже не очень соображая, но желая только бить, и бить, и бить...
Гена пришел в себя, только когда их растащили в разные стороны охранники, надавали обоим тычков и распластали по стенкам. У курсанта «Табуретки» оказалась сломана рука, в крошево разбит нос и выбито несколько зубов, а у «Гуся» подвернута нога и поставлен большой фонарь под глазом. За драку обоих посадили под недельный арест на воде и хлебе.
После того случая Загорский старался держать еще большую дистанцию от остальных курсантов. Его и так кормили скудно, не в пример некоторым прочим, которым Гена завидовал черной завистью, но воровать еду с кухни опасался, а после драки и отсидки, рацион его все больше походил на лагерный. Выздоравливающий «Табуретка» ликовал, все решили, включая Гену, что голодовка это такое изощренное наказание за драку. Но просто в тот момент уже началась подготовка Загорского к его работе.
Пока еще он мог соображать, пришлось заучить свою историю. Это был тоже Геннадий, но другой. Какой-то лётчик, тоже штурмовик, Геннадий Васильевич Ланский, старший лейтенант, сбитый над территорией противника во время боевого вылета. Настоящий Ланский погиб еще в самолете, а документы его, форма и какие-то личные вещи теперь работали на его врагов.
Последние недели с Загорским занимались почти всегда индивидуально, с ним часто беседовал Лейтнер, впрочем, радости в таких встречах никто их них не находил, но худой мир, лучше хорошей вражды.
Последнюю неделю пришлось снова носить лагерное, ходить босиком, мало спать, а диета стала даже хуже, чем была у Загорского в лагере. Но он держался. Еще немного, и он сможет вырваться из
этой треклятой школы, как ранее он вырвался из лагеря. Так, шаг за шагом — к свободе..
Его отвезли в тот же лагерь, но в сам лагерь не завезли, а высадили у подкопа — в этот подкоп, через несколько дней хотели заманить заключенных, чтобы выявить неблагонадежный. От подкопа пришлось ползти, то и дело вжимаясь, вкапываясь в грязь. Конечно же за ним была погоня. Гена не знал, то ли кто-то с вышек его увидел и послал людей с собаками, и если поймают, то им же не объяснишь, что это все специально — не станут слушать даже, просто застрелят. В лучшем случае.
Поэтому все в нем собралось, все остатки воли были направлены на спасение. Чтобы лежать, чтобы вдавливаться в грязь, при малейшем шорохе, а потом рывками чуть продвигаться дальше, и снова залегать в грязь.
В последние недели он успел выучить местность близ Варшавы, да и саму Варшаву тоже, сейчас ему надо было ползти, идти, добираться до того сектора леса, откуда время от времени ловились радиосигналы партизан. Этот лес не прочесывали, партизаны нужны были абверу. И вот — ползти, ползти..
Когда Гена выбрался к партизанам, единственное что его поддерживало — это воля. Ничего, в лагере было хуже. Ведь — почти как сам бежал, вот она — победа!
Маленькая плитка шоколада, которую ему дали на всю дорогу, чтобы агент не околел по пути от подножного корма, давно закончилась. Таким его впервые и увидели часовые, грязным, таким тощим, что по лицу можно было бы изучать строение черепа, и на этом буром от грязи и пыли черепе только глаза горели.. Впрочем, стоило беглецу увидеть спасение, как силы покинули его. Пробормотав что-то вроде «храни вас бог» беглый узник потерял сознание и не приходил в него несколько дней.
[nick]Геннадий Загорский[/nick][status]он любил (себя) и страдал[/status][icon]https://forumupload.ru/uploads/0018/1a/00/67/116404.jpg[/icon][LZ]<a href="https://swmedley.rusff.me/viewtopic.php?id=277&p=2#p109229">AUSWEIS</a><div class="lz-hr"></div><b>Геннадий Загорский</b>, бывший капитан ВВС РККА, внедрен абвером в партизанский отряд под фамилией Ланский[/LZ]
