Каин выкуривает уже, кажется, целую пачку сигарет в день. Реклама говорит, что курение убивает, но представлял бы кто, что именно убивает на самом деле и как скоро убьёт...

Тогда бы ликов ангелов под золотыми куполами стало бы поменьше. Возможно, самих куполов стало бы тоже в разы меньше. Если пофантазировать, что кресты и шпили вдруг исчезнут с горизонта — о, как славно преобразился бы мир! Правда, одной эпидемии наверняка мало, чтобы природа настолько очистилась. Ну, в общем, ничего, скоро сможет и настолько — практически в ноль, а то и в минус.

Лично он ничего с этим делать не собирался. Зато собирался выкурить весь доступный табак, распробовать всё вино и, желательно, делать это в каком-то красивом месте, причём локаций он планировал менять часто. Сегодня у него вот — отличный вид на Иерусалим в закате, большая терраса, свечи, свежий бриз чуть треплет скатерть...

Романтика из кино, тьфу ты. Чуть зубы не сводит.

Вина он плещет в бокал щедро, не дожидается ни официантов с их полотенцами и трясущимися руками. Поздно уже экономить, пусть он и не начинал.

— Ту змею я, кстати, убил. Хочешь сумочку из неё, а? — он мерзко смеётся, поднимает в руках бокал, откидываясь на спинку кресла и закидывая ноги на край столика. Ботинки до зеркального блеска он теперь тоже начал начищать — как в последний раз.

Туфли так туфли. Каину, честно говоря, было особо без разницы, на что пустить шкурку несчастного пресмыкающегося, оказавшегося со своим гастрономическим интересом к птичкам не в то время и не в том месте.

— Чем больше тебя слушаю, тем больше мне нравится идея апокалипсиса, — он хмыкает, пригубляет вино. — Туфли повторяются, мужчины мелчают... Может и в самом деле — ну его, а? — Каин чуть покачивает головой, чувствуя, как чуть похрустывает шея. Никого сидячий образ жизни до добра не доводил, и их тоже не доведёт.

Он поднимает бокал, смотрит на солнце, уже касающееся линии горизонта, через густое бордо, и оттого закат в вине выглядит ещё более кроваво.

— Хотя закатов будет жаль. Красиво, — соглашается он и в пару глотков опустошает бокал. Как вода в песок, честно говоря, жажду — настоящую жажду — он давно утоляет совершенно иначе. Да и солнце видит разве что только так, потому что иначе оно заживо прожигает глаза, кожу... насквозь, в безумной агонии боли. Милость Божья, видите ли, Он не лишает его света дня окончательно и ждёт покаяния, оставляя путь к искуплению.

Ага, так он взял и пошёл. Побежал. Прямо сейчас. Каин морщится, хмурится от собственных мыслей, повинуется секундному желанию, какое обычно возникает всякий раз, когда такие мысли у него вдруг появляются — чуть замахивется запястьем и бьёт бокал о полированный мрамор пола этого дорогущего ресторана.

Осколки разлетаются красиво, мелко крошатся и блестят в закатном солнце и свечах как россыпи звёзд среди туманностей. Наверное, на них оборачиваются, но всё это не мешает Каину чувствовать себя — и вести — так, будто они здесь одни.

— Я голоден, Ли. У тебя в подписках только ничтожные мужчины и вавилонские блудницы, или есть какие-нибудь непорочные монашки? — он шутливо клацает зубами, улыбаясь шире. Некоторые человеческие мифы были настолько забавны, что он был иногда не против им следовать.

Наверное, Лилит и в самом деле может... ох, чего она только может вытворять. Каин облизывает губы.

— О, конечно, моя Госпожа, — он изображает кривоватый реверанс, насколько вообще возможно изобразить ревернас сидя, ещё и взгромоздив на столик ноги. Во всяком случае, такая выходка всё равно на сырьё для туфель не тянет, так что можно.

Рядом зазвенела стеклянная пыль из осколков — официант сметал с пола то, что осталось от бокала. Он же потянулся к смартфону, скучающе пролистал последние фотографии девушек, хмыкнул пару раз — рыженькие ему тоже нравились.

Вкус, как Каин мог судить по себе, у Лилз был хороший. Он пару раз остановился в скроллинге ленты, рассмотрел поближе их шеи — красивые, тонкие, он вполне мог представить себе, как под нежной кожей бьётся пульс и шумит кровь... пришлось сглотнуть слюну, слишком уж живо выглядело.

— Напиши сразу двоим — если приедут обе, то скучно не будет. Мне, во всяком случае, — он улыбается такой кривоватой, колючей улыбкой. Сложновато, конечно, если будет ещё кто-то свидетелем, конечно, спустя столько лет так и не научился оставлять свой ужин в живых... Ко всему прочему, в том, чтобы остаться наедине с тремя женщинами во главе с Лилит, тоже было какое-то своё суицидальное очарование.

Но почему нет, если они всё равно скоро все умрут?

Ой, тоже выдумает — распыляться... Каин, впрочем, не говорит этого вслух — с двоими хорошо развлекаться, и только. Всё, что потом, уже никак не хорошо, ни на долю, одни преумноженные вдвое проблемы.

В конце концов, всего, чему ему не хватит, ему вполне может дать Лилит. Однажды он рискнёт снова, да, как-нибудь, когда всё же убедится, что апокалипсис уже вот здесь, на месте, и надо потратить последние несколько часов агонирующего мира как-то особенно запоминающеся, прежде чем быть распылённым на молекулы ради очередной Его попытки создать райское местечко. Интересно, сколько нужно ещё попыток, чтобы получилось что-то стоящее?

Вот онлайн-сервисы такси, кстати, отлично получились. Никаких затейливых объяснений по телефону, куда именно нужно подъехать, никаких томительных ожиданий где-нибудь под дождём или снегом, чтобы не пропустить машину... Цифровизация — вообще отличная штука, всего-то шесть тысяч лет понадобилось подождать.

Каин сорвал с ветки на блюде пару виноградин и бросил их в рот, пока утыкался в смартфон, жуя. Честно-честно, он неплохо научился манерам, просто они были настолько хороши, что их не хотелось никому показывать — только держать при себе.

— Какие предпочтения на сегодня? Леа, судя по всему, ничего крепче шампанского в жизни не пила, — во всяком случае, в её ленте не было ничего, что могло бы намекать на что-то более тяжёлое из предпочтений. Если только в стаканах с водой в какой-то из сториз была отнюдь не вода... — Я — сама любезность, Ли, — он улыбнулся зубастой улыбкой во все тридцать два. Туфли из таких делать — только зря переводить хороший материал.

Каин только закатил глаза — его обворожительности вполне себе хватит и на Леа, и на саму Лилит, и на горничных. Он вообще на её недостаток не жаловался, хоть и использовал обычно по полной. За вино и их скромные тарелки он бросил на стол куда более нескромную стопку шекелей, не дожидаясь счёта — может, ифровизация этому миру и удалась, но наличные деньги обычно делают людей куда мягчее и сговорчивее, когда надо немного нарушить правила, будь то законодательство или правила приличия.

Текилу, напрмер, нельзя заказать, но можно. И не только текилу. Каин наконец спрятал в карман телефон, поворачиваясь к Ли всем телом — он краем глаза заметил, как водитель следит за ними в зеркало заднего вида, и поддразнивать его от этого хочется ещё больше.

Лилз так удачно обнажила изгиб шеи — он медленно провёл языком по чуть солоноватой коже, будто уже текилу пил, так, чтобы видеть, как крепче сжимают руки водителя руль.

— Ну, с этой скукой мы как-нибудь сейчас разберёмся, — Каин положил ладонь ей на живот, становясь так ещё ближе, — а всему остальному с чего бы нас волновать? Нам даже геены огненной не приготовили, так что никаких там вечных мук... в общем, любые фатальные неудобства будут ненадолго, — и всё это было очень, очень хорошо подкрепить долгим и ужасно неприличным поцелуем.

У Лилит было едва ли не всё, что только может желать мужчина — и Каин всё никак не мог понять, почему его отец мог отказаться от неё. Каждый жест, каждое касание — и выверено так идеально, что вряд ли можно найти и желать другую.

— Долгое мне наскучивает, — промурчал он в ответ. — За редкими исключениями, — или же потому, что Ли никогда долгой, одинаковой, скучной. Или потому, что здравый рассудок рядом с ней — а особенно тогда, когда она этого хотела — вдруг приказывал долго жить.

Главное, чтобы хоть рассудок, хоть навыки сохранил их водитель — а то будет нелепо не дожить до конца света, расшибившись в лепёшку на машине, потерявшей управление из-за того, что водитель думал тем, что у него между ног.

— Значит, Леа будет ждать сюрприз, и ей даже не понадобится переживать его последствия, — он оскалился так, будто прямо сейчас вцепится в кого-то вампирскими клыками прямо здесь. — И долго бояться — тоже... думаешь, я её выпущу, даже если она захочет уйти? — в его глазах мелькнуло что-то, что напоминало — это он придумал на этой свете убийства, впервые пролил кровь ближнего своего и привнёс жесткость в этот незапятнанный мир. Можно подумать, за тысячелетия он вдруг пересмотрел свои взгляды на жизнь и заделался гуманистом.

И ещё более глупо считать, что первенец Адама никак не унаследовал в худших проявлениях нравы родителя.

— Я бы и тебя отсюда не выпустил. Попросил бы свернуть в местечко потише, даже поделился бы с ним немного... — Каин коротко кивнул в сторону водителя. Толика мужской солидарности. Он спустился языком по декольте вниз, пользуясь тем, как удачно Лилз откинулась на спинке сиденья и как близко они были.

Нет, с ней он делать ничего не стал бы и не станет — потому что Лилит за такие выходки не будет дожидаться конца света и устоит ему ад на земле без всякой отсрочки.

Нет, пожалуй, с водителем, каким бы выдержанным и волевым он ни был — а вы попробуйте в такой ситуации вести машину — Каин не стал бы делиться. Слишком хорошо для человека вроде того, а вот для него самого — недостаточно подбирать крошки.

— Рискну. Где-то перед тем, как небеса рухнут на землю, чтобы не умереть так скучно и банально, — он хищно улыбнулся, пальцами впиваясь через шёлк в её мягкие, такие же шёлковые бёдра. Он её получит — просто сейчас это тоже будет скучно и банально. И совсем не так, как им понравится больше.

Тонкие бретели платья спадали с покатых плеч за мгновение.

— Я буду смотреть, а потом сожму ему шею, вот так, — он вроде бы нежно накрыл её изящную шею ладонью, однако пальцы сжались вокруг прочно. — Его предсмертные конвульсии, напряжение мышц... А потом он станет тёплым куском мяса с членом, только в моих руках. Но нет, нет, я пальцем не трону ни сантимера вашей кожи, моя Госпожа, если вам не будет угодно, — Каин смотрел в её приоткрывшийся шире рот в бесконечном вдохе, чувствуя близко прижатой кожей, как напряжён её живот, как мелко поднимается грудь — и руку с горла убрал, соскользнув вниз.

Нельзя приручать убийцу и думать, что на поводке он превратится в котёночка с пушистыми лапками и мелкими зубками.

— Можешь делать с Леа всё, что захочется — она всего лишь еда в красивой упаковке, а в еду я предпочитаю максимально горячую, так, чтоб сердце билось часто, кровь текла сама собой... для остального у меня есть ты, — и со «всем остальным» Ли отлично справлялась.

Когда Ли садилась вот так, обжимая его коленями, сверху, то Каин однозначно приходил к выводу, что его отец — слепой дурак. Или слепой мудак. Или и то, и другое вместе — всё это было очень про Адама.

Доказывать что-то в таком положении, желать свой полной власти над женщиной... нет, точно нужно быть безумцем — потому что она сама могла отдаться, и это было даже более красиво, желанно, слаще, чем требовать от неё и брать силой.

— А что, если я не хочу кусать тебя по-настоящему? Мне нравится, как ты стонешь, когда я прикусываю твою кожу, а не крики боли, — и если его подбородок был в надёжной хватке тоненьких пальчиков — одного из тех, что был опасно близко к губам, он коснулся кончиком языка, а потом и обхватил мягко губами, посасывая, прикусывая — то руки вполне себе возвращались на бёдра и подталкивая её ближе, не стесняясь оталкивать в сторону ткань и добираться до любого кусочка теплеющей под прикосновениями кожи. — А хочу я, чтобы ты сняла с себя это платье, иначе я сорву его с тебя по кусочкам. Пусть все видят, хотят, но ты достанешься только мне, пока у них будут только фантазии, как они тебя нагнут, — Каин любил ревность, пестовал её в себе, как и зависть, однако завидовал в этом конкретном случае только себе.

Какие-то слова, честно говоря, Каин пропустил мимо ушей — потому что было куда больше того, что стоило его полного, незамутнённого внимания.

— Может... Может быть, — выдыхает он, но чтобы всё — всё это — продолжалось, он был готов согласиться с чем угодно, хоть в розовый лак на сатанинских копытах. Нет, толика правды в этом была, так как представить себе, как будет ему без Лилит, он мог только в рамках весьма ёмкого определния «тоскливо». Пусто, наверное, тоже, пусть он и не был уверен, что сердце у него было, а не та самая зияющая дыра вместо него.

Хотя, пожалуй, если он что-то чувствовал, помимо похоти и голода, то пустоты там было не так много — во всяком случае, не одна она.

Ещё один плюс шёлка, помимо его тонкости и подаливости — рвётся он настолько же хорошо, насколько он лёгок и мягок. Особенно, если это едва видимые бретели — и шёлк красивыми складками, блестящим вихрем слетает по гладкой коже. Может, эти «голые платья» и хороши, но Каин ужасно старомоден и предпочитает голых женщин, а не платья.

— Хочу так, как только ты умеешь, — и он даже поможет ей, расстёгивая пуговицы на своей рубашке — потому что с брюками у неё самой получится куда жарче, слаще.

Каин прикрыл глаза — так чувствовать каждое её движение ещё лучше, ярче, острее. Уж в чём-чём Лилит не было равных, так это...

Мысль ускользает так же в сторону вместе с ней, не оставляя после себя ничего кроме эха собственных фантази, распалённых так быстро — и так быстро оставшихся жаром с жаром наедине. Точнее, с её изящными ногами, которые единственные остались в ближайшей досягаемости.

Пусть отказ у Ли значил обычно дело решённое, приговор обжалованию не подлежал, но сложно удержаться от того, чтобы не гладить эту сатиновую кожу — хоть бы и на лодыжках с этими чёртовыми туфлями, которые ощутимо своим каблуком врезались в кожу. Надави — и почувствуется ещё сильнее.

И всё это совсем не могло отвлечь от того, чтобы пожирать её освобождённое от шёлка тело. Жаль, что совсем недолго — машина мягко затормозила. Даже удивительно для водителя, который стал всему этому невольным свидетелем, но, кажется, был совсем не против.

Не скрывая разочарования на лице, Каин порылся в бумажнике, вытащил пару сотенных зелёных купюр и небрежно протянул из-за спинки кресла водителю.

— На чай, — тот взял их подрагивающими руками, заметно порозовевшими. Давление, разгулявшаяся кровь... Каину — услада для ушей.

Готовая закуска. В хороших ресторанах принято подавать аперитив, не так ли? К тому же, эйфория от укуса поможет ему расслабиться, вон какой напряжённый.

И хорошенько подзабыть этих пассажиров вместе с прелестями Лилит. Ну, да, ревновал, тоже мне проблема.

Он быстрым движением придержал крупную голову у подголовника сиденья — пока клыки не вошли в кожу как в масло и первый глоток горячей, солоноватой крови не коснулся его языка. Водитель размяк в кресле — а Каин будто чуть протрезвел.

Не упиваться до смерти этими полноватыми бесформенными мужчинами, пропитанными запахом пота и дешёвого освежителя воздуха в салоне, было легко, не то что молоденькими фигуристыми девочками в постели. Он слизнул случайную бордовую каплю с уголка губ, пристально глядя на Лилз.

— А я люблю аппетит подогревать, — она не одобрит, скорее всего. Но раз уж она сама его таким сделала, то претензии можно отправлять только отражению в зеркале.

перед тем, как толкнуть от себя дверь, Каин рубашку застёгивать не стал.