Дюк действительно спасает его от продолжения бесполезного спора. Кей идет за ним несколько шагов к кромке леса, потом сравнивается. Здесь тихо, никого нет, можно спокойно говорить, не беспокоясь, что кто-то услышит — вероятность минимальная.
Ник звучит как кто-то, кого Кей должен знать, но еще не вспомнил. Он просчитывает варианты моментально: если это кто-то, кого знают они оба, значит, с наибольшей вероятностью кто-то с работы, из имперской разведки. Если этот кто-то знает, что Дюк жив, значит, это кто-то завербованный им в повстанцы, если этот кто-то знает, что Кей жив, значит, это кто-то, кому Дюк доверяет достаточно, чтобы рассказывать. Но просто так Дюк по старой разведческой привычке никому не доверяет, тем более подобную информацию. Следовательно, Ник должен быть как-то вовлечен в какое-то из его дел вокруг этого проекта. Внутри или снаружи? Этого Кей просчитать не может: слишком мало вводных.
— Внутри или снаружи? — спрашивает он вместо ответа. Молчит мгновение, затем поясняет: — Я просчитал, что это кто-то из имперской разведки, пошедший по твоим стопам. Не уверен, насколько далеко по ним. Но очевидно достаточно, чтобы рассказывать обо мне. Поэтому: внутри или снаружи?

Отредактировано K-2SO (03-10-2021 19:00:56)

Этого Кей просчитать не мог. Он пробегается взглядам по лаконичным строчкам сообщения. Ему бы вспомнить этого Ника — и тогда он мог бы просчитать его, как и всех остальных, кого знает, но Кей не помнит его в упор. Удивительно, как человеческая память способна хранить лицо продавщицы из супермаркета на первом этаже и при этом начисто стирать любую информацию о ком-то, кто служил рядом, словно он был слишком мелким и неважным, чтобы его запоминать.
— Кто еще может пострадать, кого могут взять? Сколько у тебя агентов, где они? Кто из них критически важен для миссии?
«Критически важен» — это когда у тебя есть колыбельная в зубе.
Кей крутит вероятности, складывает их так, иначе, по-другому, еще по-другому, проворачивает в уме диаметрально противоположные варианты развития событий. Скариф. Станцию. Ондерон. Набу. Все точки между ними. Все следующие шаги: свои, Дюка, Кассиана, Иви, командования местных повстанцев, Империи. Ошибкой был не Лурре, разумеется, ошибкой был Скариф. Слишком громко, но так было нужно — тогда он думал, что так было нужно, а сейчас думает — могли и обойтись. Кассиану и Иви ничего не угрожало, все фатальные вероятности не подтвердились, даже самые реальные. Лурре — это лишь ошибка, следующая из другой, а может, соседняя, не связанная до этого, а теперь связанная.
Но это всё работа над ошибками, это можно просчитать в фоновом режиме за ночь. Нет, нет, ночью он теперь видит сны. Значит, сегодня до конца дня.
Шантаж, почему они идут на шантаж? Если проект развивался, то за это время мог уйти далеко вперед. Зачем он им нужен? Чтобы не оставлять образцов врагу? Маловероятно, они должны понимать, что Восстание никогда на это не пойдет, и даже не из высоких моральных побуждений, а потому, что у них нет на это ресурсов. Кей видит базу прямо перед собой, и она не выглядит как место, где можно наделать себе партию высокотехнологичных киборгов. Да и в кого они бы их подселяли? В тела протокольных дроидов? Смешно. Нет.
Шантаж — слишком интересная тактика.
— Он должен понимать, что это не подействует, — наконец, выносит свой вердикт Кей. — На тебя. На меня. Не подействует. Следовательно, это что — предупреждение? Теперь мы знаем, что они знают. Сложно просчитать, я совсем его не помню. А может, уже просто не знаю. Коммандер.

Кей складывает эту информацию к остальной, весьма скудной. Ничего не слышал несколько лет. Возможно, Ник впрямь считает, что Дюк мертв. Нет. Скариф снижает эту вероятность слишком значительно, чтобы пренебрегать ею. Но предупреждает Ник не его, предупреждает он именно Кея, здесь Дюк прав.
— Начинай ждать. Сам знаешь: если есть дно — с него обязательно постучат, — Кей трогает Дюка за плечо, сжимает пальцы и выпускает.
Можно было бы спросить, что на Ринале, но Кей слишком занят подсчетами. Из его фоторецепторов смотрит программа. Сам он вместо леса видит перед собой целую информационную карту в пространстве. Раньше он любил собирать такие по особо сложным миссиям, где надо было предугадать шаги противника на много, много месяцев вперед, отследить мельчайшие взаимосвязи, свести всё в единую стройную картинку. Это занимало долгие часы, но хорошо расчищало голову и помогало сориентироваться в горах информации. Сейчас это занимает минуты, иногда секунды. Правду говорят: с возрастом всё ускоряется.
Иногда насильно — но какая разница.
— Хессби и Чезвиг ходили на станцию за данными. Затем Берав ходил на Скариф за данными. Первая операция несанкционированная, вторая несанкционированная, обе мы перехватили, обе ничем не закончились для заинтересанта. Станция — очевидно, более безопасный путь, там никого не должно было быть: ни нас, ни тем более имперцев. То, что мы очутились там, лишь совпадение. Он провалился, следующий логический шаг — Скариф. Он провалился. До этого штурмовики прилетали на корабль, где я дрейфовал, но я всякий раз их убивал. Однако штурмовики — это необязательно имперцы. Ты побыл штурмовиком на Скарифе. Штурмовик — это кто угодно, кто хочет выглядеть, как Империя. Кто этот заинтересант? Кто третья сторона? — Кей мысленно окидывает взглядом свою карту, соединяет ниточки в одной точке, украшенной большим вопросительным знаком. — Что тебе известно о судьбе проекта после событий на станции? Нет. Не проекта. О судьбах тех, кто был наименее с ним связан, но наиболее в нем заинтересован. Таркин, Кренник — люди такого порядка. Это первый вопрос. Второй вопрос: насколько быстро и безопасно ты можешь навести справки о Нике?
Кей возвращается в реальность и фокусирует фоторецепторы на лице Дюка.

— Теперь я тебя помню, это кое-что упрощает. Вздумаешь умирать — оторву тебе голову.
Необходимость продумывать вероятности и складывать информацию в цельную картинку помогает справиться с клокочущей злостью достаточно быстро, и Кей тихо смеется. Угроза несерьезная, но хорошо, что ее никто не слышит.
— Много справок не нужно, собери мне просто по верхам, сколько сможешь безопасно, остальное я дострою. Не забывай, я и раньше так умел, а теперь во мне больше вычислительных мощностей, чем во всей технике этой базы вместе взятой. Стоит мне вспомнить его — и я смогу просчитывать, — Кей осекается.
Предупреждение. Ниточка. Зацепка. Вычислительные мощности.
Картинка пересобирается под другим углом, и Кей останавливается и несколько секунд молчит, чуть склонив голову к плечу. Со стороны может показаться, что он увлеченно разглядывает дерево за спиной Дюка.
— Ты говорил про «неустаревшие модели». Насколько они похожи на меня?

Дюк так неловко отвечает, словно боится задеть его, но Кею это сейчас совершенно неинтересно: перед ним развёртывается, сплетается воедино новая модель событий. Его собственные чувства отступают так далеко на второй план, что их будто и нет.
— Как давно они научились делать цифровые модели? Насколько ты можешь судить.
— Два-три года?..*
— Интересно, что они делают с оригиналами.
Два-три года — это любопытно. И хорошо. Если бы Дюк ответил что-то в стиле «пять-шесть лет», то Кей бы насторожился. Но сейчас он просто кивает сам себе и продолжает:
— Представь, что у тебя потерялся дроид. Обычный астромеханик. Ты представляешь себе заложенную в него программу личности — она стандартная, таких моделей полно на рынке, но тебе нужен именно этот. Может, ты на него наклеил свою любимую наклейку и не готов с ней расставаться. Или денег на нового нет. Или ты переживаешь, что если этот астромех попадет не в те руки, то кто-то получит доступ к информации, которая для него не предназначалась. Как любой разумный, то пойдешь искать его по определенному алгоритму. Сначала ты проверишь все места, где он логически может находиться. Затем места, где ему делать нечего, но куда у него есть доступ. Затем ты попробуешь связаться с ним — активировать маячок или что-то, что может помочь установить его местоположение. Если все эти методы не покажут результата, что ты сделаешь следующим? Ты постараешься создать ситуацию, в которой ты хорошо представляешь, как будет действовать заложенная в астромеха программа личности, а потому можешь предсказать, что будет происходить и где его ждать. Конечно, твоего астромеха могли украсть джавы, и тогда в этом нет никакого смысла. Но если нет, если твой астромех просто решил зачем-то поиграть с тобой в прятки — тогда это абсолютно разумный план.
Кей делает паузу, позволяя объяснению улечься в голове Дюка.
— Все, что могу просчитать я, могут просчитать и они. С погрешностями, но в целом — достаточно достоверно. Пока часть меня — это имперская программа, это все равно что играть в сабакк, показывая оппоненту свою руку перед каждым ходом. Это сообщение — мы даже не знаем, отправил ли его настоящий Ник или кто-то просто подписался. Даже если данные о нем совпадут, мы не сможем этого подтвердить. Только если спросить. Мы очень предсказуемы для них, я и даже ты. Для кого-то вроде Таркина — легко, он военный с молодости, знает нашу породу. Я думаю, это такая ситуация, в которой что бы мы ни сделали, мы все равно будем в проигрыше.

*с согласия и за авторством Квинты

Кей ничего не отвечает: может, и знали. Может, не знали. Может, он всё усложняет, а изначальная задумка на самом деле гораздо проще. Может, ее и вовсе нет. Может, это настоящий Ник по-настоящему предупреждает его из каких-то своих соображений. Единственное, чего Кей не может понять — это сути угрозы. Кто еще может пострадать? Иви здесь. Кассиан здесь. Дюк здесь.
Единственный оставшийся вариант — Целес, но этот шаттл давно покинул ангар.
Глупо рассчитывать, что после стольких лет его будет это заботить. Кей думает об этом несколько мгновений, пока вопрос Дюка не вырывает его из размышлений. Вопрос этот никак не привязан ни к чему в их диалоге, хотя Дюк весьма элегантно, практически бесшовно переходит к нему.
— А есть, что рассказывать? — после секундной заминки уточняет Кей. Качает головой. — Я имею в виду, мы ничего не делаем. Просто знаем. Так что нет, пока не хочу. Лучше давай займем Кассиана этим таинственным сообщением и послушаем, что он скажет. Когда у разумного голова забита делом, гораздо сложнее искать подтверждение своим догадкам.
Да и есть ли смысл рассказывать? Что Кассиану с этого знания? Только вот узнает Кассиан — узнает и Иви, они теперь как сообщающиеся сосуды, в прямом и переносном смысле. Хотя Кей автоматически просчитывает ее реакцию, от мысли о том, что Иви тоже будет знать, ему все равно становится как-то неуютно. Не то чтобы после ухода Целес у него наступил целибат, скорее просто не до того было, Иви маленькая была. То, что иметь дел с мамой она не желает, Кей уже выяснил — но все же. Все же.
— Однако сейчас у него голова забита планом Иви, и мы не сможем сделать этого, пока не убедим саму Иви, что не существует такой силы в природе, которая способна заставить меня, — Кей тычет пальцем в ту сторону, откуда они пришли, ищет слово, машет рукой. — Только не говори мне, что ты с ними заодно.

— Квалифицированный психотерапевт?
Звучит как-то угрожающе.
Звучит так, будто Кей только что самонавёлся на всех, кто хотя бы минимально попадает под это описание на базе, и в течение суток этих разумных не станет.
Он даже встаёт как-то чересчур прямо, ровно. На вытяжку. Как будто у них тут парад. Только на параде смотрят строго перед собой, а Кей смотрит вниз, на Дюка.
— Последний квалифицированный психотерапевт, с которым я общался, сейчас летает звёздной пылью на месте станции. Как ты думаешь, — тон у Кея такой мягкий, каким говорят только очень страшные угрозы, — что я сделаю с любым следующим квалифицированным психотерапевтом, которого встречу?
Какое-то из воспоминаний поднимается изнутри, неприятно скрежеща, но Кей игнорирует его. Ему не нужно помнить в деталях, чтобы знать, что он проходил кондиционирование, что с ним работали методично и ему просто повезло, что недостаточно долго, чтобы это по-настоящему въелось. От самого этого словосочетания внутри него все переходит в режим чрезвычайной ситуации: квалифицированный психотерапевт. Это предложение едва ли лучше, чем план Иви. Да и от кого оно звучит — от Дюка? Ладно Иви, ладно Кассиан. Но Дюк? Нет вероятности того, что он не понимает контекста.

Кей молчит ровно минуту.
— Да пошёл ты нахер.
Иви он так сказать не может, а Дюку — может. Приятно.
Кей отступает на шаг, указывает пальцем на него, потом в сторону Кассиана и Иви:
— В гробу я это всё видал. И дурь, и мозгоправов. Через мой труп. И даже не думайте ходить следом.
Чаща — вот она, достаточно просто идти вперед и не останавливаться. Кей и идёт. Долго. Гораздо дольше, чем нужно, чтобы база Восстания скрылась за деревьями.

В какой-то момент — звучит так, словно в нем нет точного счетчика расстояния между ним и базой: в километрах, в часах — Кей останавливается и просто стоит. Какая-то его часть, безусловно, понимает, что профессиональная помощь необходима. Не дурь, которую предлагает Иви в качестве защитного механизма для окружающих, а психотерапевт, которого предлагает Дюк. Другая его часть занята тем, что бесконечно рационализирует то, почему это невозможно. Начиная с того, что дроиды — а для разумных на базе он все еще дроид — не ходят к психотерапевтам, и заканчивая тем, что говорить — это вспоминать, а вспоминать — это прямая опасность для окружающих и особенно этого самого психотерапевта. Кей рационализирует так долго и увлеченно, что в конце концов и сам начинает верить: это не он отказывается. Это просто обстоятельства такие. Он просто бережет глупых разумных вокруг, вот и всё.
Но возвращаться и объявлять об этом самим «глупым разумным» вовсе не хочется, и Кей продолжает стоять, словно инородная статуя среди царства зелени, дерева и всего органического.
Несколько раз он принимается просчитывать вариант того, чтобы просто оставить все и уйти, но каждый раз быстро бросает. Дюк — ладно. Кассиан — ладно, хотя убьется ведь ненароком. Но Иви — стоит подумать про Иви, и любой план, любые аргументы рассыпаются. Он сам говорил, что она сильная девочка и что угодно выдержит, но это ведь теоретические модели. Это не означает, что стоит проверять на практике, что именно входит в «что угодно».
За трое суток Кей не зарастает и даже не особо покрывается пылью. По стандартному галактическому календарю сейчас зима, но тут — какое-то вечное лето на излете последнего месяца, когда уже думаешь про холода, но еще ходишь в легкой одежде. Кора деревьев вокруг покрыта зеленым мхом, листва неторопливо шуршит. Кей думает, что просто подождет, когда что-то в нем перещелкнет обратно, но оно не перещелкивает. Возвращаться как не хотелось, так и не хочется. Даже трое суток спустя.
Варианты того, что его придут искать, Кей тоже просчитывал — конечно, никого из них не остановит его строгое, брошенное Дюку «и даже не думайте ходить следом». Поэтому когда его датчики ловят признаки приближающегося разумного, Кей отмирает и оборачивается.
Следит за силуэтом меж деревьев. Мужской.
Кассиан? Кассиан.

Кей поворачивается целиком. За три дня с Кассианом ничего не могло случиться на базе, но он все равно привычно окидывает его взглядом на предмет повреждений или подозрительных элементов, на которые стоит обратить внимание. Ничего. Кассиан выглядит здоровым и даже каким-то отдохнувшим. Это хорошо, это правильно. База создана для того, чтобы отдыхать и набираться сил перед следующей миссией, даже когда вся галактика у твоих имперских ботинок, и тем более — когда ты вынужден не только делать свою работу, но и ежечасно выживать, будучи повстанцем. Прежде Кей об этом не думал.
Интересно, почему за ним пришел именно Кассиан. Расчет? Монетку бросали?
— Мой постоянный способ решать проблемы — убивать тех, кто их создает. Статистика за последние несколько лет, — мрачно отвечает Кей, но остается стоять на месте, пока Кассиан не подходит ближе. — Я отлично впишусь на Джеду судя по тому, что о ней говорят в голонете. Глядишь, стану любимым дроидом Со Герреры.
Никаких подобных планов Кей не имеет, а если бы имел — его бы стоило проверить на предмет неисправностей процессоров, потому что окончить свою жизнь ручным псом Герреры непохоже на предел мечтаний адекватного человека. Да и пустыня никогда не была местом, где Кей чувствовал себя хорошо. Нет. Если уж сбегать, то на Вардос, на Корусант, куда-то, где толпы большие и уровней много. Где не отличить день от ночи, потому что огни горят одинаково ярко в любое время суток. Где так много всего, что один странноватый дроид не привлечет особого внимания.
Но так далеко Кей эти варианты не просчитывал и сейчас думает об этом отвлеченно, праздно.
— Она расстроилась?

Пригрозил? Кей складывает руки на груди. Это, интересно, ее собственное описание ситуации или то, как это выглядело для Кассиана? Пригрозил. Последнее, что он стал бы делать — это угрожать собственной дочери. Но металл неспособен передавать эмоции, а браслет так и лежит забытый на базе, поэтому вся гамма чувств, которую Кей испытывает по поводу этого одного маленького слова, так и остается неизвестной миру.
— Стыд и шантаж не сработают на мне.
Какое-то время Кей молчит в ожидании, что Кассиан поймет, что этот разговор окончен, и уйдет.
Абсолютно непонятная ему динамика группы: каким образом они вдруг так единодушно оказываются настроены против него, все до единого. Даже Кассиан. Расчеты расчетами, а видеть подобное единодушие воочию задевает его неожиданно сильно — словно никто из них не останавливается, чтобы даже на секунду задуматься о том, что они ему предлагают. Видят цель и не видят препятствий. Это хорошо, когда надо залезть на заброшенную станцию или на Скариф. Плохо, когда вот так.
Поняв, что так легко этот разговор не закончится, Кей продолжает:
— Если ты думаешь, что я не осознаю необходимость лечения в долгосрочной перспективе, то я осознаю. Как ты мог заметить, я заточен на анализ вариантов будущего. Своего в том числе.

Отредактировано K-2SO (11-10-2021 15:28:49)

Половина вариантов этого будущего заканчивается тем, что на базе остается разный процент живого, но в любом случае меньший, чем был до того, как ему срывает крышу.
Кей наблюдает за тем, как Кассиан взбирается на нижнюю ветку одного из деревьев и устраивается там, словно какая-то птичка. Теперь смотреть на него приходится не сверху вниз, а снизу вверх. Кей подходит ближе, останавливается на расстоянии вытянутой руки от свисающей кассиановой ноги. Все расчеты говорят, что отделаться от него можно только одним-единственным способом — очень сильно его обидев. Но это не то, на что Кей готов пойти.
— Не существует такого будущего, в котором Иви ставит внутрь меня эту систему, — очень большое усилие воли уходит на то, чтобы сформулировать это без слова «дурь». — Я мог дать залезть мне внутрь раньше, но теперь — нет. Даже ей. Следовательно, существует только два варианта. Тот, в котором я не получаю помощи вовремя. Дальше есть спектр вариаций, от того, где мое состояние замирает на плато, до того, где оно со временем ухудшается, но все их объединяет вероятность того, что однажды у меня сорвет крышу, и никого из вас не окажется рядом, чтобы что-то с этим сделать. С первым вариантом закончили. Второй — психотерапевт.
Так проще. Безэмоциональное, простое раскладывание проанализированного по полочкам, совсем как раньше перед миссией, когда Кассиан мог озвучить ему любое количество информации и попросить просчитать вероятности. Кей всегда считал безукоризненно — настолько, насколько ему позволяли данные.
— Опустим детали про то, что дроиды не ходят к психотерапевтам. Есть два варианта, при которых это будет безопасно для психотерапевта — либо если вы меня обездвижите, либо если нас будут разделять миллиарды километров, но и тогда самый беспроигрышный шаг — это обездвижить меня. Важная ремарка: когда я говорю «обездвижить» — я не имею в виду краткосрочно на время сессии. Я имею в виду обездвижить на всё время работы, необходимое для того, чтобы исправить меня.
Формулировка эта — «исправить меня» — причиняет ему боль, и Кей даже не пытается скрывать ее в голосе; просто продолжает, как дроид. Бесчувственная дюрасталь.
— Иначе я наврежу либо этому человеку, либо себе, либо нам обоим в произвольной последовательности. Сколько эта работа займет времени? Месяц? Год? Неизвестно, невозможно просчитать. Но знаешь, что-то мне это напоминает. Туда я тоже шел с мыслью, что вскоре выберусь, — Кей вытягивает перед собой руку, разглядывает ладонь, потом вновь складывает руки на груди. — Только я обрел малейший призрак контроля над собственной жизнью, как вы предлагаете мне добровольно отдать его обратно. Причем единогласно. Даже ты.

Кей уже собирается сказать, что дело не в том, о чем они будут говорить, а в самом факте того, что с ним в одном помещении будет человек, от которого он не будет — не может — ждать ничего хорошего. Одно дело — понимать что-то головой, и совсем другое — весь его предыдущий опыт, от которого простыми рациональными размышлениями не отделаешься. Возможно, им нужно было действовать в обратном порядке. Сначала сдать его психотерапевту, а затем уже включать эмоции и возвращать воспоминания. Но думать об этом уже поздно. Он уже подбирает слова об этом — как Кассиан выбирает для него пару невозможных вопросов.
Кей склоняет голову к плечу и разглядывает его. Юный. Но умный. Далеко пойдет.
— Если быть до конца честным, — медленно говорит он. — То нет. Убивать приятно.
Это не звучит как-то особенно. С той же интонацией можно было сказать, что черкать на бумаге приятно. Или что гулять по лесу приятно. Или что угодно еще, чем занимаются люди, которые хотят хотя бы ненадолго ни о чем не думать. Люди, которые устали. Люди, которые потерялись. Люди, которых очень тщательно отбирали. А потом долго, долго с ними работали.
Хорошо, что здесь только Кассиан.

Кассиан молчит и только смотрит на него. Кей молчит тоже: а что тут еще добавишь?
Он действительно ожидает, что на этом аргументы закончатся, и Кассиан просто кивнет, слезет с ветки и уйдет обратно на базу, как сделал бы любой нормальный человек, которому только что сообщили, что убивать — это, вообще-то, приятно. Впрочем, любой нормальный человек не пошел, а побежал бы от него как можно быстрее, потому что Кей все еще имперский охранный дроид модели KX. Мало для кого признание о том, что убивать приятно, выглядело бы настолько органично.
Но Кассиан не кивает, не слезает и не уходит. Он открывает рот и продолжает задавать вопросы. Неудобные, дурацкие вопросы. Кей вдруг ловит себя на том, что злится, потому что ответов на эти вопросы у него нет. Кто контролирует его? Он сам, конечно же, больше некому. Но половина «его самого» — это имперский код, система, заточенная на то, чтобы убийство и любые другие действия по приказу были для него не просто допустимыми, но приятными. Даже желанными. Только если с приказами у Кея изначально не задалось, то вот убийство — это другой вопрос.
О, как сильно он ненавидел все миссии по ликвидации целей. Именно поэтому.
Всю жизнь он учился не срывать злость на окружающих и себе, и даже в чем-то преуспел. Настолько, что психиатрическая комиссия считала его пригодным для службы в разведке. Каждая миссия по ликвидации была лакмусовой бумажкой. Каждую он выполнял безупречно, не было ни единой, которую провалил бы. Всякий раз после этого садился и проверял, работал ли достаточно холодно и бесстрастно, как профессионал — или было в этом что-то большее. Всякий раз заключал, что нет, это была просто работа. Никакого особого удовольствия, всего лишь задача, которую надо выполнить. Но на станции все его усилия пошли прахом, весь его аккуратно выстроенный самоконтроль сточили с него грубой стамеской, а он даже не особо сопротивлялся. Поддаваться импульсу всегда проще и приятнее, чем сопротивляться ему.
Кей очень хорошо представляет, как можно так потянуть Кассиана за ногу, чтобы он потерял равновесие, упал и был убит в течение секунд. На всякий случай он делает шаг назад — теперь ему не достать до Кассиана, просто вытянув руку вперед.
— Безусловно, есть вещи, которые они заложили в меня. Но не все, что ты видишь — результат работы злобных имперских ученых. Иногда они просто взращивали то, что уже было, и не могу сказать, что мне не нравилось, — сухо говорит Кей.
Он уже немного говорил об этом с Дюком. О том, что не хотел бы, чтобы Иви и Кассиан знали его таким — тогда он просто сформулировал это иначе, мягче. Сейчас формулирует как есть. Если Кассиан настаивает, значит, готов знать, что общается не просто с жертвой бесчеловечного эксперимента, но и в чем-то — самую малость — энергичным соучастником. Выбор у него тогда был паршивый: либо страдать, либо попытаться умереть, либо начать получать удовольствие. Видят звезды, он страдал и пытался умереть много раз. Очевидно, недостаточно хорошо. За это ему очень стыдно.
— Во всем мне нет ни единого живого места, которое можно было бы «трогать». Я никогда не буду готов вернуться к разговорам обо мне и о том, кем я стал. А может, и всегда был, — Кей неловко замолкает и отступает еще на шаг назад. На всякий случай.