— Я хочу остановить эту войну, — говорит Ведж и делает глоток кафа. – Никому не говори. Вообще никому, включая Кре`фея. Возможно, я снова буду делать вещи, которые… покажутся неожиданными, неправильными или даже преступными. Но сейчас меня устраивает мой статус, и все, что обо мне думают в Республике и в Империи. Я сделал очень большую ошибку…
Он сглатывает свое нежелание говорить дальше и продолжает после короткой паузы.
— Я должен был поступить иначе. Но прошлого уже не изменишь, а в настоящем идет война, и я не собираюсь идти под трибунал, пока мы не закончили драться.

— Я не знаю точно, что такое справедливость, Айрен, — Рэм поднял глаза от стакана, улыбнулся одной стороной лица. – Все таскают это слово, перекидывают как мячик, и каждый имеет в виду что-то свое. Я так, просто… Может, я хочу, чтобы мои друзья детства могли выходить из Невисека. Чтобы они могли поступить в свои университеты и стать теми, кем хотели стать. Может, я хочу знать, как моя мать сошла с ума. Тогда я не понимал, что произошло, а сейчас я знаю, что ее симптомы были практически идентичны тому, что бывает после применения некоторых допросных препаратов. Жутко про это думать, но я не могу не думать… А может, я хочу что-то сделать с тем, что я позволил себе быть палачом целых несколько месяцев только потому, что пытался найти в имперских базах данных хоть какой-то намек на то, куда они отправили остатки моей группы.

Ран Батта никогда не хотел быть героем. Никаким. Ни в каком виде. В том, что он делал сейчас, было нечто героическое, и поэтому на зубах оставался тошнотворный привкус не пафоса даже, а самоубийственности происходящего.

Гонщик исповедует принцип достаточного. Не путать с аскетизмом.
Иногда и взгляда достаточно.
А иногда – залпа с Имперского Разрушителя.