Весь его дом (даже какой-то мелкий зверёк, с которым возился последнюю неделю Вэлин) спал, и Корран с удовольствием бы поскорее тоже присоединился к сонному царству, занырнул бы, как в море с головой, под тёплое одеяло и такой же тёплый бок Миракс в тёплый сон до утра. Не так много, конечно, ему поспать, но даже немного лучше чем обрывочные попытки в полусидячем положении. Да и сон дома всё равно позволял ему расслабиться куда больше, а мерное дыхание жены делало всё это ещё более уютным. В общем, очень хотелось, вот-вот бы, распрямить спину на мягкой постели...

То, что кто-то звонил в дверь в такое позднее время — странно, но если это какой-нибудь агент по продаже дроидов-уборщиков, то Хорн сам сделает из него и дроида, и уборщика. Он прислушался к тишине — к счастью, никто не проснулся, и, к счастью, ночной визитёр не нажимал на кнопку звонка как ополоумевший. Фигуру человека в капюшоне (или тем более лицо) на визоре камер наблюдения он разгадать не мог, но и тревоги не ощущал, что в какой-то мере тоже странно — хорошие люди в ночь не приходят.

Но он всё равно вышел на улицу, как можно тише прикрыв за собой дверь.

Да, лучше бы у крыльца стоял торгаш со своими пылесосами. С ним Корран понимал, что ему стоит делать. Что делать с Люком Скайуокером — наверное, даже Силе не известно. Он спустился к нему, чувствуя босыми ногами ещё тёплый камень, но зябкость ночи пробиралась через тонкую ткань одежды. Он оглянулся по сторонам — на случай, если за мастером-джедаем кто-то шёл. Конечно, никто не шёл, однако за годы он обзавёлся достаточным градусом паранойи.

— Если ты просто шёл мимо и решил зайти поздороваться, то мог позвонить по комлинку, — почему Скайуокер, о котором часто шептались как о мёртвом или изгнаннике (или о мёртвом изгнаннике), вдруг сейчас стоял около его дома, и как ему надо на всё это реагировать, Хорн не знал. Уже почти десять лет он не принадлежал Ордену, думая о всех, кто там оставался, как и о Разбойной — каждый был ему другом, в той или иной степени, но этот кусок жизни он считал завершённым, как главу в большой-большой книге. С Люком их общая точка стояла на Иторе.

Не то воспоминание, которое им нужно воскрешать. Он достаточно заплатил за Орден, за собственную ошибку, чтобы больше не возвращаться к этому. Или, раз Скайуокер был перед ним, недостаточно, недостаточно, чтобы оставить его в покое?

Корран долго смотрел на лицо Люка и думал, что время отпечаталось на нём куда сильнее, чем могло бы. Было ли это поводом для жалости к нему? Конечно, каждого в галактике можно было (где-то и нужно) жалеть — кого за поцарапанный пальчик, кого-то за драму серьёзнее, но вот со Скайуокером... он не знал, стоит ли. Похоже на замкнутый круг.

— Нуждался? Помощи от меня, чтобы ты ни попросил, немного, — он с горькой иронией искривил губы. — У меня было время подумать, — десять лет — большой срок, чтобы достаточно разобраться, разложить по полочкам. И вид у него был совсем не тот, чтобы считать его настроенным поспорить.

И совсем не тот, чтобы звать его в дом. Хорн уселся на одну из ступенек крыльца — попробуй ещё сдвинуть его.

Он же пришёл явно не поговорить о курсе кореллианского кредита к республиканскому. Кореллианнин только глубоко вдыхает и выдыхает. Он слишком устал за день, чтобы разбрызгивать вокруг себя и без того скудные остатки сил и энергии.

— Люк... Почему, — даже, наверное, это звучит как «нахрена», — именно ко мне ты пришёл? У меня есть работа, семья, я вернулся к тому, что у меня получалось, — он привык к своей идеально собранной мозаике мира вокруг, и Скайуокер её сейчас здорово портил. Того гляди, ещё разобьёт.

Ну, спасибо и на том, что Ордену помогать не надо. Правда, это порождало другие вопросы — если не Ордену, то кому тогда? Из всех имеющихся слагаемых, оставался Люк, но тот, кажется, большой мальчик и вполне себе самостоятельный... Корран слушал, слушал, смотрел сначала куда-то себе под ноги, а потом будто пытался высмотреть в земле не то клад, не то залежи полезных ископаемых.

Понимать? Каждый понял то, что пережил, по-разному. Хорн тоже боролся, просто делал это теперь иначе, отступив на шаг назад. Или это была старость, когда хочется всё меньше носиться по галактике за идею, а больше тянет к ровной земле под ногами, к понятной жизни, где из рисков — подвернуть ногу на нерасчищенной от снега и льда дорожке у дома. Он тоже думал, что заскучает в этой благости, но, к собственному удивлению, он ею проникся и полюбил. Оказывается, галактику можно и не спасать, а просто жить, представляете? Звучало фантастически, но в самом деле было.

Корран позволил тишине повиснуть между ними, прежде чем хоть что-то сказал. Не говорить же ему, что он очень рад за него, за Киру, но теперь он может идти дальше на свой вечерний променад?

— А я не хочу, — выпалил он на одном дыхании. — Если они придут, я буду защищать свою семью, свой дом — как поступил бы любой муж и отец на моём месте, джедай он или нет. Все мы когда-нибудь умрём, и я хочу умереть дома, в старости, в окружении внуков и правнуков, зная, что хотя бы в этом небольшом кусочке галактики я сделал всё, чтобы он стал немного лучше, — он поднял голову к небу, рассматривая звёзды над головой в чёрном небе — Кореллия была достаточно разнообразной, яркой, чтобы заменять тысячи миров. Как по его мнению, у него были вполне понятные желания, как для человека, который дорого заплатил за свою жажду спасти всех и разом.

Лучше бы Скайуокер сейчас взял в охапку свою дочь и использовал каждый день, чтобы быть с ней, а не бродяжничать от планеты к планете. Но вряд ли этот его совет будет той помощью, которой он хотел.

Сложно сказать, что именно задевало его больше — что-то конкретное или всё сразу. Люк, конечно, может и мягкий человек, но при более пристальном рассмотрении напоминал ему по характеру воду: та хоть и кажется бесформенной, текучей, безопасной, но стачивает камни до гладкого песка и, замерзая, крошит горы. Иногда стоит напоминать себе, какие сарлакки водятся в тихих омутах, и что Скайуокер умеет быть упрямым в попытках своих убеждений. А упрямый Хорн не любил, когда на него действовали так же упрямо — он ведь, кажется, уже сказал своё «нет».

— А много ли было в двадцать девятом? — раздражённо парирует он, зло сверкая глазами. Да, его там не было, но он знает. Трудно найти кого-то, кто не знал, но Солусаров перед глазами было предостаточно, чтобы сделать выводы получше всех журналистских расследований — что Тионн, что Кама он знал достаточно хорошо, и от него плохо скрывались все их изменения и изломы внутри.

— Напомнить тебе, чем заканчивается этот единственный выход? — Корран, может, и сидит ниже учителя, но себя так определённо не чувствует. — Может, на Иторе ты и не стал меня останавливать, но сейчас ты делаешь всё то же самое. Хочешь помощи? — вопрос звучит почему-то не как предложение или согласие, он такой же колкий, как и весь тон его речи. Они никогда не говорили вслух о том, что было за всей красивой словесной мишурой спасения планеты ценой одной жизни, а вышло... да ничего не вышло. — Вот тебе совет, Люк — иди к Кире, к Бену, к Маре и проведи с ними столько времени, сколько сможешь. Потому что когда у тебя не получится никого защитить, то, что ты был с ними так мало, перевесит всю остальную боль, — он тоже поздно понял, сколько сил у него ушло не туда.

И, пожалуй, он уже не верил, что Люк Скайуокер может кого-то защитить.