Каре улыбается: у Каре всё как всегда, всё в порядке, без эксцессов, без дурацких мыслей и ненужной хандры. Каре смеется: за завтраком стол ее эскадрильи шумит поздравлениями, а потом и не только их стол, ее поздравляют, дарят подарки, она на сегодня совершенно свободна ото всех дел и предоставлена сама себе. Вот только что с этим делать? Куда пойти? К кому? Можно было бы на весь день завалиться в капсулу симулятора, но всё занято. Еще можно завалиться спать — и именно эту идею Каре решает осуществить.

Лучше бы ей выпало дежурство, но дежурство сегодня у Джесс и кого-то еще, они вылетели еще до завтрака. Лучше бы улететь на какое-то задание, но на задание улетел По: ладно, это тоже хорошо, ему нужно летать, иначе он совсем пропадет. Лучше бы... что? Лучше бы вернулся Теммин, вот что. Он говорил, что вернется, что успеет, и они слетают в какой-нибудь дурацкий парк аттракционов, если им повезет получить увал. Она уже и не помнит, почему именно парк аттракционов, но это наверняка какая-то очередная дурацкая шутка Уэксли, которую она подхватила.

Почему она вообще так много думает о нем? Почему без него так плохо? Хуже и хуже с каждым днем. И снятся такие сны, что лучше бы не спать совсем. Как сегодня, например. И если она уснет — снова вернутся эти сны... Каре вздыхает. Садится на кровати и сидит так пять, десять, двадцать минут, раскачиваясь из стороны в сторону. Надо придумать себе какое-то занятие, но ничего не приходит в голову. Все валится из рук. Это первый день рождения без мамы. А еще без По, без Джесс, без Теммина... без Лоры, хотя Лора еще вернется в комнату и устроит ей взбучку за унылое выражение лица.

Как раз в этот момент дверь открывается, и Каре резко падает на кровать, зарывшись носом в подушку. Если повезет, то Лора поверит, что она спит. Если не повезет, то она успела увидеть ее маневр, и теперь уже не отвертишься.

Каре слушает, как Лора ходит по комнате, как шуршит чем-то вкусным и как садится к ней на кровать. Она дышит тихо-тихо и не шевелится, чтобы ничем себя не выдать, но уже не знает, хорошая ли это идея. Вот сейчас, допустим, подруга поверит ей, уйдет работать дальше, и что тогда? Снова несколько часов в одиночестве. Удивительно, ей всегда казалось, что на базе просто невозможно остаться одной, ты постоянно кому-то нужен или кто-то нужен тебе, так и бегаешь между ангаром, симуляторами, кухней, дежурствами, брифингами, медблоком, кантиной, заданиями, душем, кроватью, снова ангаром и так по кругу. Но вот иногда — сегодня — случаются такие оглушающе пустые дни.

Лора говорит, что принесла пирожные. Каре тихо смеется в подушку и поворачивает голову набок, открыв глаза.

— Эй, это запрещенный прием! Что-то из твоих медицинских штучек? Когда бакта не может помочь пациенту, ему предлагают пирожные и вирренское? — свесившись с кровати, она достает из тумбочки пластиковые стаканчики кислотно-оранжевого цвета со смешными рисунками каких-то мультяшек. Кажется, она их притащила из какого-то увала в компании Уэксли. У нее есть хоть что-нибудь, что не напоминает про него? Сегодня, наверное, нет. Просто такой день, просто надо его пережить. — Спецзаказ? А то моя праздничная каша отличалась от моей обычной каши только лишней ложкой сахара. А, еще Иоло притащил шоколадку. То есть, здоровенную шоколадищу с семенами какого-то непроизносимого растения, и еще она лилового цвета, я не рискну есть ее в одиночку, вдруг что?

Каре отдает Лоре стаканы, потом достает и разворачивает диковинную сладость и кладет ее рядом с пирожными. Пахнет вроде неплохо, шоколадом и какими-то душистыми ягодами, летом. На Ди’Куаре у них было лето, а здесь только белая соль. На Ди’Куаре у них все было относительно ничего… а потом началось и вот — продолжается до сих пор. Все они потеряли друзей, у Лоры погиб брат, у нее… нет, у нее никто не погиб. Не должен был, не мог, не имел права, слышишь, ты, Синий-один?

— Спасибо, что заглянула, а то я расклеилась немного. Ты сама-то будешь? — Каре кивает на стаканчики. — У тебя смена всё?

— Ладно, если что, у вас же там есть всякие отрезвляющие штуки, один укол — и через пять минут ты очень трезвый и очень злой! — Каре тоже подносит палец к губам и делает большие глаза — мол, я знаю, это страшная тайна, и очень боюсь. На самом деле, она не знает, есть ли у медиков такие штуки, но легенды ходят. Кого-то, кто испытал это на себе, она тоже не видела. То есть, Уэксли, конечно, как-то рассказывал ей — вернее, показывал сценку в лицах — как это было с ним, но ведь тут все сказанное дели надвое. Крифф, это что, она опять о нем? Да ну, мозг, прекрати, это не смешно! — Но, думаю, нам ничего такого не понадобится. Спасибо!

«Поцеловавшись» стаканами, она делает осторожный глоток, потом еще один, потом берет пирожное и с удовольствием откусывает сразу треть. Лора как раз желает ей какие-то жуткие вещи, так что приходится поскорее прожевать, чтобы выразить ей своей протест.

— Эй, нет, от этих парней на крестокрылах одни проблемы! — Каре так возмущенно взмахивает руками, что едва не роняет и стакан, и пирожные, и всё. — Могу предположить, что чем лучше такой парень летает, тем меньше у него мозга, серьезно, кто-то должен написать об этом научную работу и выявить связь! Не хочешь? Станешь всемирно известной! — она запоздало вспоминает, что брат Лоры тоже был летчиком, но раз уж та сама завела этот разговор... Слишком сильно она огорчена состоянием По, исчезновением Теммина, прочими неприятностями.

Чтобы как-то скрасить эту несправедливую жизнь, Каре быстро доедает пирожное. Жизнь и правда становится немного лучше.

— Давай лучше загадаем мне какого-нибудь нормального, чтоб ждал на земле, не ругал, любил, не изменял, красиво ухаживал, занимался чем-то не слишком опасным для жизни... пф, нет, все не то, я же свихнусь с ним от скуки! Ну как тут решить, что лучше, скажи мне, а? Вот твой идеал — он какой?

— Помню, да, я бы влюбилась, если бы знала его чуть похуже, — Каре фыркает, вспоминая всю их «совместную» жизнь от Академии до сегодняшнего дня. Нет, его женщина, кем бы она ни была, не должна знать о нем и половины всего вот этого вот. Наверное, с ней такая же ситуация — ее однажды полюбит кто-нибудь, кто совсем ее не знает. Однажды. Только зачем ей кто-то и зачем ей однажды, если она сама, кажется, совсем пропала здесь и сейчас. Ну нет, нет, нет, это просто беспокойство принимает такие дурацкие формы. Беспокойство за друга, не больше.

Лора не хочет разговаривать про свой идеал, но зачем-то хочет разговаривать про Снапа. Она переводит тему настолько явно, что Каре даже не пытается ее в этом упрекнуть. Хотя стоило бы, у кого тут сегодня день рождения, в конце концов, кого тут надо холить и лелеять, а не выводить на откровенные разговоры? Но да ладно, откровенность так откровенность. Она к нему откровенно равнодушна, вот!

— Нет, он не такой, как я говорю. И не такой, как ты говоришь. Он отличный друг, надежный напарник, с ним весело дурачиться и в то же время с ним спокойно в небе, но он же такой, — Каре взмахивает кистью, изображая то ли ветер, то ли легкое помешательство, — непостоянный человек. Да это и хорошо, какое уж постоянство в войну. В конце концов, если до сорока с лишним лет он не женился, значит, уже не женится. В общем, знаешь, есть мужчины, заводить роман с которыми — только всё портить. Лучше быть хорошими друзьями, чем закрутить какую-то сомнительную интрижку и разругаться.

Каре говорит очень уверенно, ей самой нравится, как она говорит, сразу хочется поверить себе и успокоиться. Мол, вот, вот, послушай разумную женщину и одумайся, и, кстати, эта разумная женщина — ты. Потом приходит следующая мысль: какое все это имеет значение, если он не вернется? Ужасная мысль. Она запивает ее остатками вирренского из стакана и заедает странной шоколадкой. Шоколадка вкусная, но не очень-то помогает.