Ура! Нам 8 (ВОСЕМЬ!) лет! Давайте поздравлять друг друга и играть в фанты! (А ещё ищите свои цитаты в шапке - мы собрали там всех :))
Ищем самого спокойного и терпимого рыцаря Рен в этом безумном мире
Ищем медицинское светило, строгого медика, способного собрать мясной конструктор под названием “человек” и снова отправить его на работу.
Ищем самого отбитого мудака по мнению отбитых мудаков для Джин Эрсо.
Ищем подрастающее имперское солнышко, которое светит, но не всем.
Ищем генерала Дэвитса Дравена, командира самой задорной разведки в этой Галактике.
Ищем талантливого ученика и личную головную боль Магистра Рен.
Ищем генерала разведки, командира самой отбитой эскадрильи эвер, гениального актера, зловредного пирата и заботливого мужа в одной упаковке.
Ищем По Дэмерона, чтобы прыгнуть в крестокрыл и что-нибудь взорвать.
Ищем лучшего моффа Империи, по совместительству самую жизнерадостную сладкую булочку в галактике.
Ищем левую руку мастера Иблиса, самый серьёзный аргумент для агрессивных переговоров.
Ищем имперского аса и бывшую Руку Императора, которая дотянулась до настоящего.
Ищем сына маминой подруги, вгоняет в комплекс неполноценности без регистрации и смс.
Ищем майора КорБеза, главного по агрессивным переговорам с пиратами, контрабандистами и прочими антигосударственными элементами.
...он сделает так, как правильно. Не с точки зрения Совета, учителя, Силы и чего угодно еще в этой галактике. Просто — правильно. Без всяких точек зрения.
...ну что там может напугать, если на другой чаше весов был человек, ценность которого не могла выражаться ничем, кроме беззаветной любви?
— Ну чего... — смутился клон. — Я не думал, что так шарахнет...
Выудив из кармана листок флимси, на котором он производил расчёты, Нексу несколько секунд таращился в цифры, а потом радостно продемонстрировал напарнику:
— Вот! Запятую не там поставил.
Он тот, кто предал своих родных, кто переметнулся на вражескую сторону. И он теперь тот, кто убил своего собственного отца. Рука не дрогнула в тот момент. Кайло уверял себя, что все делает правильно. Слишком больно стало многим позже.
Дела, оставленные Кайло, походили на лабиринт, где за каждым поворотом, за каждой дверью скрывались новые трудности, о существовании которых в былые годы рыцарства Анук даже и не догадывалась.
Ловушка должна была закрыться, крючок – разворотить чужие дёсны, намертво привязывая к Доминиону. Их невозможно обмануть и обыграть. Невозможно предать до конца.
Ей бы хотелось не помнить. Вообще не помнить никого из них. Не запоминать. Не вспоминать. Испытывать профессиональное равнодушие.
Но она не закончила Академию, она не умеет испытывать профессиональное равнодушие, у нее даже зачёта не было по такому предмету, не то что экзамена.
— Ты ошибаешься в одном, Уэс. Ты не помешал ему, но ты так и не сдался. Даже когда казалось, что это бесполезно, ты показывал ему, что тебя нельзя сломать просто так. Иногда… Иногда драться до последнего – это все, что мы можем, и в этом единственная наша задача.
Там, где их держали, было тесно, но хуже того – там было темно. Не теснее, чем в стандартной каюте, а за свою жизнь в каких только каютах он не ютился. Но это другое. Помещение, из которого ты можешь выйти, и помещение, из которого ты выйти не можешь, по-разному тесные. И особенно – по-разному тёмные.
— Меня только расстраивает, на какое время выпал этот звёздный час. Когда столько разумных ушло из флота, не будет ли это предательством, если я вот так возьму и брошу своих?
Не бросит вообще-то, они с Разбойной формально даже в одном подчинении – у генерала Органы. Но внутри сейчас это ощущается как «бросит», и Каре хочется услышать какие-то слова, опровергающие это ощущение.
Лучше бы от своих, но для начала хотя бы от полковника.
Да и, в конце концов, истинные намерения одного пирата в отношении другого пирата — не то, что имеет смысл уточнять. Сегодня они готовы пристрелить друг друга, завтра — удачно договорятся и сядут вместе пить.
Я хотел познакомиться с самим собой. Узнать, что я-то о себе думаю. Невозможно понять, кто ты, когда смотришь на себя чужими глазами. Сначала нужно вытряхнуть этот мусор из головы. А когда сам с собой познакомишься, тогда и сможешь решить, какое место в этом мире твое. Только его еще придется занять.
Сколько раз она слышала эту дешёвую риторику, сводящуюся на самом деле к одному и тому же — «мы убиваем во имя добра, а все остальные — во имя зла». Мы убиваем, потому что у нас нет другого выхода, не мы такие — жизнь такая, а вот все остальные — беспринципные сволочи, которым убить разумного — что два пальца обсморкать, чистое удовольствие.
В готовый, но ещё не написанный рапорт о вражеской активности в секторе тянет добавить замечание «поведение имперцев говорило о том, что их оставили без увольнительной на выходные. Это также может являться признаком...».
Джин не смотрит ему в спину, она смотрит на место, где он стоял еще минуту назад, — так, словно она просто не успевает смотреть ему вслед.
Лея уже видела, на что он способен, и понимала, настоящей Силы она еще не видела. Эта мысль… зачаровывала. Влекла. Как влечет бездонная пропасть или хищное животное, замершее на расстоянии вытянутой руки, выжидающее, готовое к нападению.
Как удивительно слова могут в одно мгновение сделать всё очень маленьким и незначительным, заключив целый океан в одну маленькую солёную капельку, или, наоборот, превратить какую-то сущую крошку по меньшей мере — в булыжник...
Правда, если достигнуть некоторой степени паранойи, смешав в коктейль с каким-то хитрым маразмом, можно начать подозревать в каждом нищем на улице хорошо замаскированного генерала разведки.
Эта светлая зелень глаз может показаться кому-то даже игривой, манко искрящейся, но на самом деле — это как засунуть голову в дуло турболазера.
Правда, получилось так, что прежде чем пройтись улицами неведомых городов и поселений или сесть на набережную у моря с непроизносимым названием под небом какого-то необыкновенного цвета, нужно было много, много раз ловить цели в рамку прицела.
— Знаешь же теорию о том, что после прохождения определенной точки существования система может только деградировать? — спрашивает Уэс как будто бы совершенно без контекста. — Иногда мне кажется, что мы просто живём слишком долго, дольше, чем должны были, и вот теперь прошли точку, когда дальше все может только сыпаться.
Кореллианская лётчица в имперской армии Шара Бэй была слишком слабая и умерла.
Имперка Шара Бэй такой глупости решила себе не позволять.
— Но вы ведь сказали, что считаете жизнь разумных ценностью. Даже рискуете собой и своей карьерой, чтобы спасти меня, хотя видите меня впервые в жизни. А сами помогаете убивать.
Осталась в нем с юности некая капелька того, прежнего Скайуокера, который, как любой мальчишка, получал удовольствие от чужого восхищения собственными выходками.
– Многие верят в свободу только до тех пор, пока не станет жарко. А когда пахнет настоящим выбором, драться за нее или подчиниться… большинство выбирает не драться.
— Ну… неправильно и глупо, когда отец есть, и он тебя не знает, а ты его не знаешь. Это как… — он помолчал, стараясь перевести на человеческий язык свои ощущения. – Ну вот видишь перед собой некую структуру и понимаешь, что в одном месте узел собран неправильно, и работать не будет. Или ошибка в формуле. Вот я и исправил.
Кракен искренне верил в то, что все они — винтики одного механизма и не существует «слишком малого» вклада в общее дело, всё машина Восстания функционирует благодаря этим вот мелочам.
— Непременно напишу, — серьёзно отвечает она и говорит чистейшую правду, потому что у неё минимум сто восемьдесят изящных формулировок для каждого генеральского рявка от «не любите мне мозги» до «двести хаттов тебе в...» (пункт назначения варьируется в зависимости от степени генеральского раздражения).
Минутой раньше, минутой позже — не так важно, когда они умрут, если умрут. Гораздо важнее попытаться сделать хоть что-то — просто ждать смерти Кесу… не нравится.
— Что-то с Центром? – вдруг догадывается он. Почему еще штурм-коммандос могут прятаться на Корусанте по каким-то норам?.. – Планета захвачена? КЕМ?!
— Я верю в свободу.
И тут совершенно не врёт. Свобода действительно была её верой и культом. Правда, вместе с твёрдым убеждением, что твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого.
— И в то, что легко она не даётся. Остальное...Остальное, мне кажется, нюансы.
Проблема в том, что когда мистрисс Антиллес не думает, она начинает говорить, а это как всегда её слабое звено.
Star Wars Medley |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Star Wars Medley » Завершенные эпизоды » Таймлайн ABY » [22.VI.34 ABY] Вы мне не рады? А придется!
Aaron Lars (NPC), Tollak Unan, Ianto Trevalie
Время: вечер
Место: Финализатор
Описание: и вот после всех своих приключений Толлак приходит в себя в медблоке «Финализатора». Какая встреча!
[nick]Aaron Lars[/nick][status]Я прав или… я прав?[/status][icon]http://f4.mylove.ru/s_BKOO_15ymS_15ymS2WkwIDBaDJ.jpg[/icon][LZ]<a href="https://swmedley.rusff.me">IDENTIFICATION CARD</a><div class="lz-hr"></div><b>Аарон Ларс</b>, медик ПО[/LZ]
По пути в палату Аарон листает карту майора Унана на экране датапада и приходит к выводу, что Новая Республика, на его счастье, до сих пор не изменила старым и проверенным методам ведения допросов, а значит все проходит в штатном режиме. Пациент уже провел достаточно времени в медикаментозном сне, все анальгетики и седативные назначены корректно, к восьми часам по стандартному времени он должен проснуться, ощутить радость от возвращения домой, страшную сухость во рту и обнаружить, что обе кисти перебинтованы так тщательно, что взять стакан с прикроватной тумбочки не получится.
Аарон открывает дверь палаты полдевятого, решив, что полчаса мучительного бодрствования – достаточное время, чтобы обрадоваться кому угодно, кто прольет свет на сомнительное будущее Толлака. И кто подаст воды, конечно же.
— Какая встреча! – Ларс ухмыляется так довольно, сложно только что узнал, что в медблок вернулся его старый друг, которого он не видел вот уже лет… пять? То есть, он его видел, конечно, но в основном на медосмотрах или с какими-то незначительными повреждениями, но так, чтобы прийти поваляться на своей любимой койке – нет, это майор давно не заходил. Да вот как майором стал – так и перестал заходить, а то и раньше. Не любит, не ценит, не радует новыми интересными случаями. – Я-то думал, майор Унан наконец-то получил должность, не предполагающую посещение медблока. А нет, смотри-ка, и с командованием случается!
Он берет в руки стакан и протягивает его Толлаку. Не пытаясь, впрочем, его напоить, а так: мол, пользуйся моей добротой, если есть желание. После того коктейля, что он вычитал в карте, желание наверняка присутствует. Причем куда более жгучее, чем может погасить один стакан.[nick]Aaron Lars[/nick][status]Я прав или… я прав?[/status][icon]http://f4.mylove.ru/s_BKOO_15ymS_15ymS2WkwIDBaDJ.jpg[/icon]
Столько лет прошло, а запах все тот же. Толлак от запах и просыпается. Голова у него пустая, легкая, где-то внутри гуляет ветер. Это все от лекарств и от того, как хорошо без боли.
Он не уверен до конца, но палата, кажется, та же самая. В конце двадцатых он проводил в медотсеке столько времени, что в конце концов стал тут почти своим, его всегда помещали в одну и ту же палату, на одну и ту же койку. Иногда он просыпался, и на спинке койки висела старательно выцарапанное на бумаге объявление: «Дней с попытки Толлака Унана умереть: 0». Иногда там был не ноль, так он знал, сколько времени был без сознания.
Теперь объявления нет, на тумбочке рядом просто стоит стакан, и Толлак полчаса, не меньше, гипнотизирует его, потому что взять не может. Его руки куда больше походят на руки, но это не значит, что можно так просто взять и начать ими пользоваться.
Он почти готов позвать кого-то на помощь, когда наконец-то заходит Ларс. Ларс тоже остался еще с тех, прошлых времен, когда его чинили только затем, чтобы он мог отправиться на следующую самоубийственную миссию.
Ларсу Толлак улыбается:
— Да, это я чтобы был повод увидеться все и устроил.
Он облизывает сухие губы. Язык во рту кажется огромным, распухшим, он цепляется за него и щеки. Придерживает кое-как — руки кажутся какими-то ужасными клешнями, но даже так он хочет ими пользоваться; Толлак всегда что-то трогает, что-то пробует, куда-то нажимает, что-то держит, без рук он чувствует себя частично слепым и слегка глухим. — стакан, он жадно пьет из рук Ларса, крепко сжимая край стакана губами, чтобы тот не вздумал его убирать. Почти закашливается, когда вода идет не в то горло, но так глупо Толлак умирать не собирается.
— Можно еще? И еще вот это, — он поднимает правую руку и смотрит на нее так, будто она возмущает его сразу всем. — Скоро можно будет снять? Так, чтобы все работало. У меня ведь будут снова работать пальцы?
Лора сказала, что да, но откуда ей было знать? И потом, медики Первого Ордена конкуренцию вряд ли потерпели бы, потому о том, что у него уже есть одного мнение на этот счет, и что и мнение, и человек, его давший, ему ужасно нравятся, он умалчивает.
— Ларс, ведь будут? Как раньше, даже лучше?
— Здесь висела мемориальная табличка, — доверительным тоном сообщает Аарон и забирает быстро опустевший стакан. — В твою честь. Но с последним ремонтом куда-то пропала. Варвары, понимаешь, не ценят традиций. А воды нельзя.
Ларс берет в руки ладонь Толлака, которую тот так возмущенно рассматривает, и доже рассматривает ее, только без возмущения, а с прохладным любопытством. За бинтами, впрочем, все равно ничего не видно, забинтовали хорошо, плотно. Поэтому руку он очень быстро отпускает.
— Это я сниму сегодня, только тебе это не поможет. Тебя не опускали в бакту, к тебе вообще не применяли пока никакого лечения, кроме местной анестезии и средств, нейтрализующих влияние всего того, что тебе вкололи в КорБезе и после. Скажи мне большое человеческое спасибо за то, что это не лотирамин. Из-за того, каким количеством взаимоисключающих медикаментов ты сейчас напичкан, общую анестезию тебе нельзя еще сутки-двое. Если пустить тебя поплавать в бакту, твои руки... ну, твои руки сгодятся для того, чтобы открывать ими холодильник, я думаю, то неплохо.
Он вопросительно и выразительно смотрит на пациента: мол, для начала будь счастлив и этому. Но Аарон слишком любит свою работу — слишком хорош в своей работе, — чтобы позволить кому-то выйти из медблока в таком состоянии. Говорят, многими врачами движет сострадание. Но им, например, движут перфекционизм, честолюбие и интерес к своей работе. Поэтому в скором времени майор хоть на валакорде играть сможет, если пожелает.
— Поэтому я не буду опускать тебя в бакту сейчас. Вставай, пойдем в операционную и для начала все сломаем заново. Тебе понравится, я могу включить расслабляющую музыку и даже повесить шторку, чтобы ты ничего не видел, — Ларс усмехается и первым направляется к двери. Нет, музыку вряд ли, а вот шторку и правда можно организовать, иначе от него Толлака придется увозить к пси-техникам, а кому нужны лишние проблемы? [nick]Aaron Lars[/nick][status]Я прав или… я прав?[/status][icon]http://f4.mylove.ru/s_BKOO_15ymS_15ymS2WkwIDBaDJ.jpg[/icon]
Толлак послушно говорит:
— Спасибо.
Но он понимает — рано обрадовался. Хаос из нелепо торчащих пальцев еще с ним, просто его прикрыли, сдерживают бинтами. И Ларс считает, что без него этот хаос не обойдется. Толлак быстро прижимает руку к груди, как делал это в КорБезе. Рука не болит. Он вообще почти ее не чувствует. Он чувствует только страх и жажду.
С жаждой он справится, напившись с Янто. Со страхом тоже, но на всякий случай Толлак думает, что, возможно, ему стоит сходить к пси-технику. Эта мысль помогает удержаться от паники, потому что к мысли прилагается воспоминание, как он расписывал кадету о кошмарах и обыденности плена и пыток.
Хорош опытный разведчик, ничего не скажешь.
Толлак выдыхает, отрывает руку от груди, встает.
— Ломай, соглашается он.— Только сохрани мне мои пальцы. Не хочу, чтобы от протезов визжали все рамки в космопортах
Он кое-как улыбается, идет — где находится операционная, он помнит еще очень хорошо.
— А какой сейчас день? Мне нужно в систему Адумар, как можно скорее. Или хотя бы передать им приказ.
Ларс не должен такого знать, но Толлаку все еще сложно удерживаться и не говорить.
— Я ведь еще могу приказывать? Меня ведь спасли — спасли?
— У Научного Корпуса, я слышал, есть какие-то разработки на этот счет, — Ларс пожимает плечами и продолжает идти по коридору. — Чтобы не пищать. С другой стороны, в таких протезах можно провозить разные вещи. К протезу прилагается разрешительный чип, а что там, в протезе — это разве кто проверит? — он говорит это таким тоном, словно проводит пиар-кампанию протезов. В некотором роде так и есть, он никогда не против что-нибудь кому-нибудь спротезировать. Особенно высоким чинам, тогда можно закупить что-то высокотехнологичное и передовое.
До операционной близко, так что через несколько метров они оказываются в комнате с акустическим душем. Дальше — трехслойное антисептическое поле, через которое их медленно, очень медленно провозит лента траволатора.
— Я не знаю, можешь ли ты приказывать. Но я не получал никаких особых распоряжений на твой счет, так что после операции можешь попробовать. Сейчас двадцать второе число, вечер, и эту ночь ты проведешь здесь, хочется тебе этого или нет. Завтра после осмотра я, скорее всего, дам тебе рекомендации и отпущу, появишься на осмотры еще несколько раз, и если будешь хорошо себя вести, то вскоре забудешь о переломах.
Наконец они проходят все ступени дезинфекции и оказываются в просторном светлом помещении перед операционной, где вдоль одной стены стоит несколько кресел, вдоль другой — двое носилок и дроид-ассистент, который оживает при появлении Ларса.
— Переодеть, уложить на второй стол, зафиксировать запястья, — распоряжается Аарон.
Белый дроид, похожий на человека без лица, приближается к Толлаку.
— Следуйте за мной, не прикасайтесь к оборудованию, не предпринимайте попыток покинуть помещение, передвигайтесь параллельно черным линиям на полу, следуйте моим указаниям и указаниям доктора Ларса. [nick]Aaron Lars[/nick][status]Я прав или… я прав?[/status][icon]http://f4.mylove.ru/s_BKOO_15ymS_15ymS2WkwIDBaDJ.jpg[/icon]
«Зафиксировать запястья» после того, как Ларс рассуждал о протезах так, как он рассуждает обо всем, бросающем в дрожь, звучит не очень хорошо. Толлак и сам знает, как Научный Корпус делает штуки, которые не могут пищать. Пока металлические, но он подозревает, что их главная цель — добиться того, чтобы у них не пищало не только ничто, но и никто. Работать так им, наверное, сразу станет легче. И расход анальгетиков уменьшится. Ему жутко, но он не спорит. У них и правда хорошие врачи. Если его пальцы можно исправить и выпрямить, они будут исправлены и выпрямлены. А если нет, то зачем ему кривые?
Толлак старается не думать об этом. Он начал не думать еще пока они бесконечно ехали. Лучше думать о том, какой бесконечный получается день. Все еще двадцать второе, вечер, он все еще может успеть с Адумаром. Можно отдать приказ сейчас, а вылететь утром, как только Ларс отпустит его. Но чтобы он отпустил, надо его не злить. Даже если они хотят фиксировать руки и рассуждают о протезах. Будто бы им мало Сеймура. Ну нет, Толлак, конечно, смотрит на шефа как на пример, но это за ним он повторять вовсе не хочет.
Он дает дроиду переодеть себя, неловко поднимая и опуская руки. Руки кажутся какими-то деревянными, но это скоро изменится. По крайней мере, Толлак очень надеется на это. Он идет за дроидом по черным линиям, ложится, куда надо, ждет.
Ему и так трудно шевелить руками, потом он чувствует, как просто не может сделать это. Он дышит и пытается оставаться спокойным, но все равно думает снова и снова о КорБезе. Как он тоже не мог убрать руки, потому что Хорн всегда возвращал их на край стола и бил, бил...
Толлак нервно вертит головой, насколько может, бегает глазами, пытаясь найти что-то, за что можно зацепиться, чтобы не думать про КорБез.
— Ларс? Ларс, ты там? Тут? Можешь... — Толлак запинается, но решает, что ничего такого тут нет. Он только что из плена, ему можно. — Можешь говорить со мной? Пожалуйста?
Ларс дополнительно дезинфицирует руки, потом ждет, пока второй ассистент оденет на него халат, шапочку и маску. В таком виде он направляется в операционную вместе с этим вторым ассистентом. Там Толлак уже подготовлен к операции: дроид не только зафиксировал его запястья, но и сделал несколько инъекций: дополнительный анестетик, седативное и далее по списку. Все, что необходимо для операции под местным наркозом. Аарон предпочитает операции под общим, потому что тогда пациенты покладистые и не треплются, но выбирать не приходится.
Он действительно ставит перегородку между ними, которая проходит на уровне локтевых сгибов пациента. По другую сторону перегородки ассистенты включают яркий свет, звенят инструментами, пока он собственноручно разматывает бинты. Под бинтами почти спал отек, и пальцы выглядят... плохо выглядят, что там говорить. Несуразное красно-фиолетовое нечто, которое ему предстоит исправить. Ларс смотрит на это как художник на некрасивую картину, но художник ничего не смог бы сделать, только нарисовать заново, а он — может.
— Я могу говорить с тобой, — немного подумав, соглашается он. Тем временем ассистенты замирают по обе стороны от него, и каждому достается по одной руке. — О чем ты хочешь поговорить? Расскажи мне, что у тебя нового за эти пять лет. Не женился? Не обзавелся домом у моря? Что-нибудь интересное? Кого последним убил? Что там хорошего на Кореллии? — он бездумно набрасывает вопросы, чтобы пациент ухватился за любой из них на свое усмотрение и говорил, раз ему это необходимо.
Руки Толлака тем временем тоже дополнительно дезинфицируют, потом укладывают на дюрастиловые пластины и максимально разъединяют, отделяя друг от друга специальными фиксаторами. После этого наводят на них рентгеновский аппарат, и Дарс с интересом наблюдает за его экраном. Некрасиво, как некрасиво. Он бы сам что-нибудь сломал тому, кто так испортил их майора. [nick]Aaron Lars[/nick][status]Я прав или… я прав?[/status][icon]http://f4.mylove.ru/s_BKOO_15ymS_15ymS2WkwIDBaDJ.jpg[/icon]
Ларс не отвечает сразу, и какое-то время Толлак просто чувствует, как его руки трогают, разматывают, укладывают. Ему не больно, анальгетик работает хорошо, но все еще жутко. То, что он не может шевелить пальцами, цепляет его на неожиданно глубоком уровне. Он столько раз почти умирал, и смерть его почти перестала пугать. Но беспомощность пугает.
Он не знает, что с этим делать, но успокаивает себя. Ему и не надо ничего делать — все сделает Ларс, и все будет хорошо.
Про Кореллию и задания говорить не хочется, женитьба, дом... Все это кажется каким-то таким далеким. Будто кроме Первого Ордена и тех, кто дорог ему здесь мало что вообще имеет значение.
Но о чем говорить, находится сразу же. Слова спрыгивают с языка быстрее, чем Толлак успевает подумать о них и заговорить о чем-то другом.
— Я влюбился. Вот совсем недавно. И мы, наверное, никогда не будем вместе. Ты влюблялся когда-то, Ларс?
Толлак говорит с осторожными паузами, чтобы не пропустить тот миг, когда пальцы начнут ломаться снова. Не знает, почему ему так важно чувствовать это, но важно.
— Ты какой-то слишком драматичный. Она тебя не любит или ваши семьи враждуют уже четыре сотни лет? Я такую книжку читал, там все умерли в конце.
Судя по безразличному голосу, Аарона в этой книжке интересовал исключительно состав яда, который приняла героиня, потому что это ж надо было в столь юном возрасте ухитриться раздобыть моментально действующий смертельный яд без разных интересных воздействий, обеспечивающих предсмертные мучения. Словом, он уже в старшем школьном возрасте обладал пытливым умом и слегка деформированной моралью, потому что попробуйте вырасти в семье врачей и не деформироваться.
Но он не только разговаривает, но и под контролем рентгена наносит на кожу метки в тех местах, где сейчас необходимо будет сломать кости. Под воздействием бакты небольшие костные мозоли успели образоваться, но они еще новые, мягккие — хорошо, не будет проблем с подвижностью в дальнейшем и не потребуется долгая терапия.
— А я-то? Да вроде было пару раз. В младшей школе сильнее всего, сначала я кидался в нее карандашами, а потом таскал цветы из школьного зимнего сада. Потом случилось страшное — она переехала, и с любовью не сложилось. Потом в академии тоже влюблялся, а она изменила мне с каким-то лейтенантиком из флотских. С тех пор большой и чистой любви я предпочитаю маленькую и грязную. Так в чем там заключается твоя большая драма?
Ларс заканчивает чертить схему на руках Толлака, рентген-экран отъезжает в сторону, чтобы оба ассистента могли расположиться удобнее, активировать подходящие манипуляторы и приступить к ломанию костей. Ларс наблюдает за ними внимательно, молча: как бы хороши ни были дроиды, присмотр за ними необходим. Толлак при этом не должен чувствовать ровным счетом ничего, но скорее всего он все равно улавливает начало неприятной процедуры — хотя бы и по сосредоточенному молчанию Аарона. [nick]Aaron Lars[/nick][status]Я прав или… я прав?[/status][icon]http://f4.mylove.ru/s_BKOO_15ymS_15ymS2WkwIDBaDJ.jpg[/icon]
По его голосу хорошо слышно, что он думает обо всей этой любви, но он отвечает, подробно и обстоятельно. Наверное, с руками все и правда плохо. Настолько, что даже Ларс решает помочь ему отвлечься.
Отвлекаться трудно. Что еще хуже, пусть в этом виноват сам Толлак, отвлекаться нужно на Лору, а это еще сложнее. То ли будет дальше, когда он доберется до Адумара, когда нужно будет говорить с мамой Лоры. Придется ведь, как иначе. Но или это — или пальцы. Или любовные похождения Ларса, но их мало, и после множественных маленьких, как грязных, так и чистых, любовей Янто, остальные кажутся какими-то пресными.
Толлак все равно пытается:
— Этот лейтенантик из флотских уже попадал к тебе на стол? И ты его прирезал. Или нет, спас. Или нет, ты хотел стать кем-то другим, но стал врачом, чтобы его прирезать, а уже процессе понял, что долг сильнее, и спас его. Да?
По ту сторону тихо и кажется, что ничего не происходит. Толлак не чувствует даже прикосновений, если к нему кто-то там прикасается. Он не хотел видеть, как ему снова ломают пальцы, но не видеть ничего тоже невозможно.
— У меня скучная драма. Она, кажется, меня любит, но считает ужасным человеком. Я и правда ужасный человек, но зачем так акцентировать на этом, ведь правда? Вот ты сейчас творишь что-то ужасное там с моими руками, я знаю, но смотри, я не возмущаюсь и не виню тебя за это. А разведку никто не любит.
— Нет, — после довольно долгой паузы откликается Ларс. – С чего ты взял? Он где-то в республиканском флоте. А может, уже и нет, может, он умер на Хосниане. Может быть даже вместе с ней, как в книжках, только без «долго и счастливо», а сразу «умерли в один день».
Кости ломаются быстро и аккуратно, под рентгеном на месте переломов будут чистые ровные срезы под определенным углом. В высококачественной, очищенной бакте они срастутся за несколько часов. Все-таки работать с первоклассным оборудованием и такими же материалами и медикаментами необыкновенно приятно.
Аарон ждет, пока будут сломаны пальцы на обеих руках, дает дроидам-помощникам следующую команду, и они поочередно подают ему инструменты или наводят в нужную точку экран рентгена. Укладывает пальцы в нужном положении он сам. Укладывает, помещает каждый палец в миниатюрную лангетку, снова проверяет на экране положение костей и тогда закрепляет лангетку медицинским клеем. После бакта-терапии все это будет легко снять, но сейчас клей держит фиксатор крепко.
Закончив с одной рукой, Ларс поднимает голову, смотрит на Толлака и с явным усилием вспоминает, о чем они там говорили несколько минут назад.
— Любит, но считает ужасным человеком? Нет, это вряд ли. Либо одно, либо другое. Ну, что ты, отца ее убил, мать, брата? Это тоже вряд ли. А если личного мотива для ненависти нет, то всему остальному она постепенно найдет оправдание, дай ей время. Ну и не сливайся в тень, а присылай цветы там, подарки, сделай что-то, что она посчитает хорошим поступком. Котенка там спаси, не знаю. Или ее саму от чего-нибудь спаси, женщины любят героев. Можешь даже сам подстроить неприятности и сам из них спасти, чтобы уж наверняка. Это если она тебе нужна, конечно. А то в Галактике миллиарды женщин, зачем выбирать самую проблемную?
И он снова опускает голову, чтобы вернуться к работе и заняться второй рукой. [nick]Aaron Lars[/nick][status]Я прав или… я прав?[/status][icon]http://f4.mylove.ru/s_BKOO_15ymS_15ymS2WkwIDBaDJ.jpg[/icon]
Ларс игру не поддерживает. Он серьезный до зубного скрежета. Раз в год пошутит — и прежде, чем скажет, что это шутка, успеешь спланировать похороны и переписать завещание. Но лучше так, чем веселый, но плохой медик. Лучше так.
Толлак не чувствует, что происходит так за ширмой, но время от времени его тянет пошевелить пальцами. Он не сможет, конечно, да и нельзя. Но без этого как знать, что пальцы у него все еще есть, и их не заменили на металлические? Наверное, это тоже не беда — вон Рорк живет со своей рукой долгие годы, и все у него нормально. Но своих пальцев вдруг становится так жаль, что хоть плачь. Толлак не плачет, но устало кладет лоб на стол.
— Потому что миллиард я не люблю, я люблю эту, какая бы она ни была.
Он тяжело вздыхает — как тут объяснишь, что ее отца он не убил, но похитил, что ее мать где-то на пути к нему, что сама Лора успела попасть в КорБез. Из-за него, как же иначе. Она привязана к нему, потому что как иначе ей узнать о родителях, но эта привязка из тех, которые как жгут. Передержишь — придется ампутировать всю руку.
— Ну а здесь? — не отстает Толлак, когда ему кажется, что молчание с той стороны снова слишком длинное. — У тебя на столе перележали, наверное, все. И что, ни одна пациентка не запала тебе в душу? Ну так таки и ни одна?
Толлак так уперся в свою любовь, что Ларсу остается только хмыкнуть и пожать плечами: мол, что я тут поделаю, когда человек влюблен – медицина бессильна. Но при этом рассказывать об этом больше он тоже не хочет, а только пристает с вопросами.
Исключительная самоуверенность: задавать неудобные вопросы врачу, который тебя оперирует.
— Вообще-то влюбляться в пациентов непрофессионально, — помолчав некоторое время и подумав, отвечает Аарон. – К тому же, по основной специальности я хирург, и обычно вижу их в таком состоянии, которое не назовешь привлекательным. Ну, знаешь: отрубленные конечности, кровь, кишки, торчащие обломки костей. Это всегда интересно, но никогда не красиво.
На этом он смолкает надолго, потому что занимается второй рукой: ее как будто бы ломали тщательнее – то ли первой, то ли у ломавшего на ней окончательно испортилось настроение. Теперь Ларс укладывает их аккуратно, тщательно, неторопливо. С указательным и средним возится дольше, чем с остальными, они сломаны аж в двух местах. Каким человеком нужно быть, чтобы сломать палец в двух местах? Он сам далеко не венец добродетели, в военной организации с добродетелью всегда сложно, но даже и после их пыточных руки у людей далеко не всегда выглядят вот так.
Другое дело – там все остальное выглядит куда хуже…
— Но ладно, скажу тебе по секрету, есть одна. Я не столько влюблен, сколько восхищен. Высокая статная блондинка, красивая, сильная – все при ней. Нечасто попадает ко мне, но стараюсь не выписывать ее подольше, когда попадает. Но такую долго не удержишь, характер – ух!.. Посмотрел бы я на того мужчину, которого она не отошьет.
Сложно сказать, всерьез это Лар или нет.
Все равно эту женщину мало кто видел без шлема и знает о ее красоте. [nick]Aaron Lars[/nick][status]Я прав или… я прав?[/status][icon]http://f4.mylove.ru/s_BKOO_15ymS_15ymS2WkwIDBaDJ.jpg[/icon]
Сначала Толлак начинает перебирать высоких блондинок, которых он знает. Первый Орден богат красивыми блондинками — и капитан Юна у них есть, и коммандер Атар, и, страшно сказать, даже Фазма, хоть и про это мало кто знает. Любая может подойти, любая могла угодить к Ларсу в койку — медицинскую, конечно же.
— Возьми пару уроков у майора Тревали, если он однажды попадет к тебе в руки. Он в том, как удерживать красивых женщин, разбирается хорошо.
В том, чтобы его отшивать, у красивых женщин, правда, тоже проблем нет, но об этом Ларсу знать незачем. Лучше видеть перед глазами только положительные примеры.
Интересно, Янто на базе? Толлак устало закрывает глаза. Он только недавно проснулся, но уже так устал, чем, интересно, его тут напичкали? А в КорБезе? А Янто на базе? Лучше бы, чтобы он его таким не видел. Он всегда принимал все его остановки в медотсеке слишком близко к сердцу. Или он уже приходил?
Нужно будет найти его потом.
Но нет, нет, у него же еще дела. Его же еще не отчитал Сеймур — а ему наверняка найдется, что сказать.
— Ларс, слушай, а отпусти меня раньше?
Какие могут быть последствия, Толлак пока плохо представляет. Любые. Может, ему и руки лечат, чтобы красиво казнить, как того крота. А ему нужно успеть в систему Адумар, или мама Лоры так и будет болтаться в космосе одна. Или ее найдут, не успев узнать, что она нужна, и...
— Мне нужно успеть слетать в Научный корпус, пока еще можно. Ты закончишь — и через несколько часов ведь все зарастет? А я потом вернусь и не буду пропускать осмотры, как приличный человек.
— Умолкни на десять минут, и тогда я подумаю.
Ларсу надо перепроверить себя и дроидов, прежде чем заливать руки Толлака бактой. Он наводит последнюю красоту: подправляет тут и там, в одном месте добавляет каплю клея, в другом – внимательно всматривается в рентгеновский снимок, размышляя, не нужно ли на миллиметр сдвинуть пластину. Но нет, нет, все хорошо – все почти идеально. В конце концов он отправляет одного дроида за бактой, второго оставляет снимать фиксаторы, распластавшие пальцы по столу. Но теперь, в лангетах, они только отчасти возвращаются в естественное положение.
Скоро по операционной разносится характерный запах бакты. Аарон все еще молчит и не убирает ширму. Он «упаковывает» кисти Толлака в некое подобие больших белых перчаток, заливает в них бакту, надежно закрепляет перчатки на запястьях, чтобы из них не сочилась жидкость. Убирает ширму.
— У меня вроде бы не осталось на столе лишних костей, будем считать, что операция прошла успешно. Ближайшие четыре часа ты никуда отсюда не пойдешь, дальше видно будет. Пока сидишь тут – больше пей, лучше воду, но если не лезет, то несладкий чай или каф. Я дам тебе в сопровождающие дроида, он покажет палату и поможет с питьем и всем остальным. Ты все еще не чувствуешь руки – это нормально, через пару часов пройдет, тогда ты почувствуешь, что ладони тяжелые – это тоже нормально, в перчатках бакта.
На этом можно было бы остановиться, но Ларс в целом хорошо относится к Толлаку, и потому решает продолжить.
— Твой приятель-майор здесь, утром очухался, до этого двое суток плавал в бакте. Зайди к нему, если хочешь, это поможет вам обоим скоротать время.
Про Анук он не говорит ничего, потому что не знает, что говорить, да и вообще, знает ли ее Толлак. Про Хакса тоже, но уже потому, что про генералов лучше вообще не говорить лишнего. Все равно Тревали расскажет все в красках и в лицах. [nick]Aaron Lars[/nick][status]Я прав или… я прав?[/status][icon]http://f4.mylove.ru/s_BKOO_15ymS_15ymS2WkwIDBaDJ.jpg[/icon]
Толлак тут же послушно замолкает. С Ларсом сложно спорить, потому что Ларс обычно не спорит, а информирует. Остается только смириться и ждать. Молчание тянется и тянется, он убеждает себя, что все хорошо, хотя то и дело ему приходит в голову, когда ширму уберут, у него уже не будет пальцев, или — он ежится — когда уберут ширму, за ширмой окажется Хорн, который только изображал все это время Ларса.
Даже перчатки, когда ширма все же отъезжает, напоминают те пакеты с бактой, куда Хорн сунул его руки прежде, чем уйти. Толлак набирает побольше воздуха в грудь и считает про себя, чтобы успокоиться, кивая, что а, четыре часа он подождет, четыре часа это ничто, он будет пить и ничего, что будет помогать дроид — хотя дроиды со многим помогают максимально неприятно.
Он со всем соглашается, но тут Ларс говорит дальше, и его новые слова выбивают из Толлака воздух.
— Приятель-майор? Это какой?
Он знает ответ, спрашивает — и немедленно знает.
— Янто? Янто в бакте?!
Все тревоги из-за Хорна отступают, потому что тревога о Янто важнее. Толлак резко встает, недовольно хмурится, когда руки плетьми повисают вдоль тела. Янто в бакте, а он ничего не знал, ничем не подстраховал, его не было рядом.
— На два дня нельзя одного оставить, — бормочет он и вдруг понимает, что если Янто двое суток был в бакта-камере, это значит, что у Рорка двое суток не было майоров. Значит, все еще хуже. — Я посижу возле него, но через четыре часа лучше тебе отпустить меня. Это серьезно, Ларс. Куда серьезнее, чем я думал.
— Уже не в бакте, — поясняет Ларс. — Достали несколько часов назад, теперь, наверное, просто дрыхнет. Пойдем.
Дроидов он оставляет в операционной, Толлаку указывает на дверь — идем, мол. Аарон провожает его до выхода из медблока, где их уже ждёт сопровождающий дроид. Дроиды-сиделки последней серии выглядят, вроде бы, более приближенно к человеческой внешности, чтобы не смущать своим видом и без того взволнованных пациентов, но с другой стороны самого Ларса, например, безлицые дроиды немного... беспокоят.
Но они справляются со своими обязанностями хорошо, и этого достаточно.
— Я ЭмДи, — представляется дроид женским голосом. — Я буду сопровождать вас, пока это необходимо. Вы можете обратиться ко мне с любой просьбой.
— Проводи его в палату майора Тревали и принеси воды им обоим. Через четыре часа встретимся, — отдав последние указания, Ларс оропливо, почти бегом, скрывается в одном из коридоров медблока. Работа не ждет.
— Я провожу вас туда, куда вам нужно. Следуйте за мной, пожалуйста.
Идти до палаты приходится несколько минут, ЭмДи услужливо открывает перед Толлаком все те двери, которые не открываются автоматически. Дверь в палату, где лежит Янто, она для него тоже открывает. Ее интерьер вряд ли может удивить того, кто одно время был здесь частым гостем: стандартное помещение, две кровати, две тумбочки, стол, возле каждой кровати свой небольшой встроенный в стену монитор, от которого к дюрастиловому браслету за запястье тянутся проводки.
Сейчас одна кровать пуста, а на второй лежит кто-то — нет, на самом деле Янто, ЭмДи не ошиблась дверью — с головой укрытый одеялом и отвернувшийся лицом к стене. На звук открывшейся двери и шагов одеяло дергается было, но быстро решает, что ничего хорошего с ним тут сейчас не произойдет, и затихает.
Янто то ли дремлет, то ли бредит, но не мечется, не стонет и не разговаривает во сне. Оказывается, можно научиться даже болеть — профессионально.[nick]Aaron Lars[/nick][status]Я прав или… я прав?[/status][icon]http://f4.mylove.ru/s_BKOO_15ymS_15ymS2WkwIDBaDJ.jpg[/icon]
После того, как Ларс сбегает от него, как это умеют только врачи, Толлак, чтобы не думать про Янто, думает про то, почему это еще ЭмДи еще никто не пририсовал лицо на месте пустого белого овала. Ей подошли бы чуть строгие глаза, какие-нибудь такие серовато-зеленые, четко очерченный рот, не самые пухлые губы и чтобы кудряшки по бокам. Он бы и сам нарисовал, но ведь руки, думает Толлак, и тут же понимает, что с руками ему прямо сейчас повезло, потому что иначе он бы нарисовал, как умеет — плохо — и нарисовал бы Лору.
Конечно, кого же еще. Он грустно и коротко смеется, а потом заходит в палату и смеяться перестает.
Янто накрылся с головой, но это точно он. Толлак кивком отпускает дроида. Если он спит, пусть спит. Если нет — значит, не хочет ни с кем говорить. Что, интересно, с ним стряслось? Почему он был в бакта-камере?
Нет, ну правда — почему? У них не было такого уговора. Это Толлак попадает в неприятности, а Янто — нет. Янто на базе, в безопасности, а когда бывает на миссиях, то все в них просчитывает. За него можно не волноваться, разве что когда Тауэр еще не горел в Бездне, а был у них полковником. Но он уже много лет не полковник. И Толлак уже много лет не волнуется на Янто.
Может, именно потому он так плохо справляется с ним.
Он садится на пустую кровать, потом встает, садится снова. Снова встает и на этот раз подходит к кровати друга, нависает над ним, рассматривает одеяло, принявшее янтообразные очертания. И снова садится, но теперь уже на кровать к Янто.
Он хочет что-то сказать, но вдруг обнаруживает ком в горле и что взгляд какой-то мутный из-за того, что глаза какие-то мокрые. А что, если Янто бы умер? Если бы вот так же, походя, Ларс сказал, что Янто умер? А вдруг он еще умрет? Почему рядом с ним нет никого из медиков или хотя бы дроидов? Почему им никто не занимается?!
Толлак занялся бы сам, наорал бы тут на всех, пусть он и знает, что скорее всего добьется от этого только укола с седативным. Но он только сидит, боится выпустить Янто из поля зрения.
С ним ничего не должно было случиться. Он должен был быть рядом и сам сделать все опасное. Он, а не Янто, потому что если Янто умрет...
— Тебе нельзя, — он откашливается в середине фразы, — нельзя умирать, слышишь? Запрещено. У тебя этого нет в должностной инструкции.
Янто не видит снов уже много лет. Сейчас он видит что-то странное, не сон даже, а какой-то момент реальности, который растянулся для него на много-много часов, хотя занял всего несколько минут. В этом не-сне он бесконечно летит к «Финализатору» в шаттле, в котором кроме него лежит Хакс без сознания и Анук... мёртвая? Нет, нет, минуту назад она еще что-то говорила ему, а он говорил ей, что вот они вышли в реальное пространство, что корабль видно уже не только сенсорами, но и глазами, что их ждут, что он уже доложил — и их ждут, их встретят медики, поэтому пусть она держится и не умирает, пожалуйста.
Говорил ли он все это на самом деле? Было ли это — на самом деле?
Ощущение чьего-то присутствия совсем рядом отгоняет этот не-сон окончательного. «Чье-то» быстро конкретизируется в «присутствие Толлака». Он его всегда узнает.
Значит, он дома? Точно, дома. Он же долетел, дотянул. Он был в бакте — этот тошнотворный запах до сих пор повсюду, — а потом его привели в какое-то другое место, где можно лежать. Лежать — хорошо.
— Вс... н..рм..но, — бормочет Янто в ответ на слова Толлака, которые слышит, но не понимает. Наверное, друг переживает, как и он сам переживал за него много раз. Но с ним-то все нормально, что с ним сделается, а вот что с Анук?
Мысль про Анук бьет больно, пугает, встряхивает, он скидывает с себя одеяло, открывает глаза, но сразу закрывает обратно, потому что белизна стен бьет по глазам. Выпутать из одеяла руки получается не сразу, одной рукой он растерянно водит перед собой, чтобы нащупать Толлака — руку, плечо, что-нибудь. В конце концов находит локоть, хватается за него и немного успокаивается. Это точно Толлак. Он точно дома. Все в порядке — хотя бы с этим.
— Гд... ..ук? О.. не ...рла? — голос упрямо не слушается, Янто закашливается, кашляет долго и так устает от этого, что хочется снова накрыться одеялом с головой навсегда, но ведь здесь Толлак, это важно, важно, в голове мало мыслей и они тяжелые, но мысли про то, что он долетел, про Анук и про Толлака — важные, их надо думать даже сейчас.
В спонтанном соревновании на кашель Янто его побеждает легко, и ужаснее всего то, что Толлак ничего не может с этим сделать. Усадить друга или принести ему воды. Для всего нужны руки, а рук у него все еще практически нет. Потому остается только ждать и ловить в сбивающемся дыхании вопросы. Хотя уже на «все нормально» совершенно понятно, что Янто все еще в бреду и связно говорить не может.
Нормально у него все.
Ну конечно.
— Я... Я не знаю. Анук была с тобой?
Он осторожно придвигается к Янто. Тот держит крепко, за локоть, но это все равно страшно. Дернет — и вдруг что-то случится?
— Я сам только вернулся из КорБеза. Сегодня, или вчера, или... не знаю, бесконечный день. Бесконечные три дня даже. Но Анук...
Он на минуту останавливается и вместо того, чтобы начать волноваться еще и за нее — из женщин Янто она ему нравится, кажется, сильнее всех — пытается думать логически. Янто это как-то удается даже в невероятные моменты, значит, должно получиться и у него тоже.
— Анук жива. Точно. Если бы у него кто-то умер, Ларс был бы зол. И ему точно было бы не до меня. Недавних умерших у нас нет. Ну и я бы знал. Я возвращался с рыцарем Рен, они же, наверное, чувствуют такие вещи, но он ни о чем не сказал. Наверное, она просто в какой-то другой палате, но с ней все хорошо.
Он, возможно, неправ. Возможно, врет сейчас лучшему другу, но это совершенно не смущает Толлака. Врет — и ничего. Еще бы и не о том соврал бы, если бы это ему помогло хоть на время прийти в норму.
— Вы оба живы и выбрались... Откуда вы, кстати? Что случилось. Меня не было сколько, дня два, три. Что вы наворотили за это время?
Толлак говорит много, долго, и Янто слушает очень внимательно и напряженно, чтобы понять все слова. Получается не сразу. Он ослабляет хватку на локте друга, потом и вовсе отпускает руку, пробует улечься поудобнее, но на деле просто кое-как ворочается и возвращается в исходное положение, потому что сейчас любое положение неудобное.
Зато смысл слов Толлака постепенно начинает до него доходить.
КорБез. Рыцарь Рен. Два дня. Был в КорБезе. Возвращался с рыцарем.
Что случилось с Толлаком, когда, почему? Они же убрались с Кореллии? КорБез же на Кореллии? Они убрались оттуда несколько дней назад, почему Толлак там оказался? Он был у Ларса — да? Но он пришел сам, он говорит с ним, значит, все уже в порядке?
Вопросов очень много, и они вызывают головную боль, которая, кажется, вот-вот раздробит череп изнутри. Ничего. Голове пора бы начать соображать. Совсем расслабился, отвык от опасности и вот уже совсем не соображаешь, едва только тебе чуть-чуть подпортили шкуру. Плохо, майор Тревали.
— Вы...щили ге... акса, — он все еще скорее невнятно бормочет, чем говорит. Хочется воды, сесть и нормально откашляться, но больше этого хочется спать. Он дома, ему ничего не угрожает, значит, можно спать сколько угодно. Только бы сперва проведать Анук. Если она и правда жива. Но ведь Толлак не стал бы ему врать? Нет, никогда. — Вс... н..рм..но. Хочу... спать. Очень... хочу... спать.
Последние слова он произносит медленнее и тише, но зато удается произнести их отчетливо. Опять Янто шарит рукой по простыне в поисках руки Толлака, но вместо ладони наталкивается на что-то забинтованное — показалось? — и на всякий случай отдергивает руку, прячет под одеяло.
Анук жива, Хакс — а, неважно, крифф с ним, даже не интересно.
Анук жива, Толлак жив, все будет в порядке.
Что он хочет спать, вдруг успокаивает Толлака. Когда плохо, спать хочется всегда — будто тело пытается уйти в энергосберегающий режим, перезагрузиться и проснуться снова как нужно. Но обычно спать нельзя, если Янто можно — а он ведь спал, значит, можно, и Ларс знает, Ларс разрешил ему это. Наверняка разрешил, это же Ларс, без его ведома тут ничего не происходит.
А если спать можно, значит, все плохое уже позади.
Он чуть темнеет. У самого Толлака все плохое впереди. Но ладно, взбучка от Рорка подождет. Сначала он смотается подобрать Хартер Калонию и доставить ее к мужу, а там пусть уже полковник поорет на него, и они все это оставят позади. Успеется, сейчас важнее, что они все живы. Но что жив Янто, важнее все же капельку больше.
— Спи.
Он хочет взять друга за руку, но это невозможно, потому Толлак неловко наклоняется, прижимаясь лбом ко лбу Янто.
— Только не пытайся больше умереть без меня. Никогда.
Вы здесь » Star Wars Medley » Завершенные эпизоды » Таймлайн ABY » [22.VI.34 ABY] Вы мне не рады? А придется!
