Все время, прошедшая с того момента, как Айрис оказалась в квартире отца, и ждала, пока он закончит официоз и вернется, она плакала. Сначала полчаса проплакала, просто выпуская шок, потом плакала в душе, потом и на кухне, когда пыталась не утруждать протокольного дроида, но тот даже в конце концов умудрился напрячь все системы и настоять, что сам позаботится о разбитой маленькой начальнице. Но в рот не лез ни чай, ни еда. Айрис и над ароматными парами тоже плакала, и в конце концов скрылась в своей спальне.

В конце концов поток слез иссяк. Не потому, что что закончились переживания, а потому, что силы. Айрис и так была уставшая от плена и жуткой сцены освобождения, устала бояться, нервничать, переживать, и в конце концов устала даже плакать и задремала. Проснувшись через пару часов, она писала Дэшу на паде. Он был единственным из тех, с кем у нее остался контакт со всего корабля. Вероятно, несложно будет разыскать остальных, но с Дэшем они провели маленькую вечность на корабле, и теперь нельзя было просто попрощаться и разойтись, как в космосе корабли. Поплакать тоже больше хотелось в него, просто потому, что он точно поймет оттенок этих слез, даже если сам выразит все, что испытвыает, как-то иначе.

Однако, докучать Айрис тоже не хотела. Все это и ему следует пережить и оставить позади, на это может уйти немало времени даже у такого закаленного приключениями журналиста, как Дэш. Это Айрис маленькая и неопытная, хотя вдруг как будто состарившаяся на несколько лет.

Айрис написала и домой, на Гаталенту, и сестрам, а после этого оставалось только ждать отца.

Она мучалась тем, задавать ему вопросы или нет. Стоило все выплакать, как всколыхнулся праведный гнев, ужас от количества трупов — это тех, которые Айрис успела увидеть, это она еще не читала сводки, не слышала срочных сообщений СМИ. С другой стороны, что теперь сделаешь? Скажут, что пираты — преступники, понесли наказание, что убивали офицеры за нее, за Айрис. От этого снова хотелось плакать и Айрис очень старалась вырваться из горестного круга самобичевания.

Отвлекалась теперь на все в квартире. Чай, остывшую и заново разогретую еду — все равно что, лишь бы немного поесть, на птичку, на цветы, на дроида. Как давно тут делалась генеральная уборка?.. К счасть, до того, как Айрис успела спросить протокольного дроида, давно ли проводилась паровая очистка полов, послышался звук открываемой входной двери.

Айрис и тогда, прямо с корабля прибежала и ткнулась в объятия отца, не смущаясь офицеров и прессы вокруг, и сейчас сделала это снова, и опять чуть не расплакалась.

— Пап, извини меня, мне так жаль, прости меня, пожалуйста.

Теперь Айрис тоже не сумела расплакаться, хотя и хотелось намочить слезами еще и отца, помимо наволочки и дроида. Тот поспешно и деликатно удалился, понимая, что тут требуется исключительно семейный подход.

— Я должна была им сказать, что я твоя дочь, может, тогда они бы сразу меня вернули, а я думала всех перехитрить и теперь... — Айрис говорила нестройно, несколько по-детски, и тут вспомнила, что у нее не было возможности рассказать отцу полную версию событий со своей точки зрения. Он наверняка уже получил отчеты, сухие и с цифрами, но разве могут цифры быть достаточными для принятия решений о живых людях.

Они даже добрались наконец до стола на кухне, и Айрис села, хотя отпускать отца не очень хотелось. Прикосновения и тактильное тепло были очень важны, она и на корабле лезла с ними к Дэшу.

— Я же тебе не рассказала. Я не назвала им своего имени. Я подумала, скажу, что я твоя дочь, будет скандал, они захотят с тебя очень много денег или может еще что-нибудь, будут грозить, зачем это тебе и Сенату. Назвалась Айрис Холдо и попросила дать знать только на Гаталенту. Мама бы все поняла, и сообщила тебе, и про тебя узнали бы может только потом, когда все разрешилось бы — так я думала. Никто бы не пострадал. Они все не отвечали, что сказала Гаталента, и потом появился этот страшный человек и... — перед глазами Айрис снова встал лежавший в коридоре пират — раненый, безоружный, еле пришедший в сознание, и она снова чуть не расплакалась.

Нет, не с этого надо было начать, с другого:

— Со мной хорошо обращались, пап, это же должно иметь значение в суде, правда? Нас никто не обижал, пальцем не трогал.

— Я не знаю... — Айрис расстроенно посмотрела в свою чашку.

Ей не хотелось думать о пиратах так уж плохо, несмотря на то, что они пираты. Судя по их рассказам, многих обидела жизнь, обстоятельства, машина государства, мало кто выбирал разбой просто потому, что так подсказал психолог или биржа труда. Айрис не хотела признавать свою жизнь более важной, чем десяток пиратских, и теперь мучилась виной выжившего и все думала, что разумный Суна не стал бы выдвигать неразумных требований. От него можно ждать разве что жесткого призыва Новой Республике уменьшить выбросы токсичных отходов, что-то в этом роде.

— Но когда тебе дадут знать про суд, скажи мне, хорошо, им же понадобятся мои показания? — Айрис посмотрела на отца во все глаза, уверенная, что для правосудия все это действительно имеет значение, — Я же должна сообщить, что нас не трогали, и кормили, мне приносили воду для чая, и мы жарили оладушки... И что тому офицеру не нужно было убивать безоружного, он ничем мне не угрожал — никому не угрожал.

Айрис не знала большой картины, не знала приказов, которые были даны эскадрильям, не знала, как вообще производятся такие спасательные операции и вообще впервые сталкивалась с чем-то подобным, ей все мелочи казались важными, и она все еще думала о справедливости по-гаталентски.

Тут бы Айрис огрызнуться в праведном возмущении, но такой опции у нее было встроено. К тому же, она очень измучилась — по большей части собственными мыслями и воспоминаниями о кровавом спасении, чем фактом плена.

— Я знаю, что мы не на Гаталенте, — тихо отозвалась Айрис, и посмотрела на отца все равно пронзительными снова влажными глазами, — И нам не нужно никого принуждать, но любое правосудие должно выслушать все стороны, любое провосудие должно оставлять подсудным их человечность. Да, они совершили преступление и должны отдать долг обществу, но это и должно разбираться в суде, разве нет? Мы, как общество, должны решать, где они перешли черту и сколько нам задолжали, и следует ли давать им шанс. Тому, кого наши офицеры расстреляли лежачим и безоружным, мы такого шанса заведомо не дали — разве это правильно? Разве это справедливость?

Айрис была очень маленькой, и еще очень наивной. Они беседовали с Нанаодом о гибкости, сейчас вновь говорилис отцом, что не везде — Гаталента, но Айрис отказывалась быть гибкой хотя бы в вопросе убийства не пришедшего в сознание человека, вся вина которого на тот момент заключалась в том, что он издал звук. Да, его можно было судить, написать полный список преступлений, и если на той планете, где был бы суд, принята смертая казнь — казнить, хоть у Айрис и от этой мысли щипало глаза, — но ведь убитый с тем же успехом мог быть вчерашним новичком, еще одной заблудшей душой, кто прибился к пиратам от разочарования в законном образе жизни. Кто теперь это узнает?.. И сколько еще душ обозлятся на Новую Республику за расправу над их друзьями или даже родственниками на том корабле?..

— Я знаю, — повторила Айрис, опираясь на стол локтями и берясь за голову. В чай капнула еще слезинка.

— Что мы не на Гаталенте... Мне просто невыносимо думать, что столько людей погибли из-за меня.

— Напишу, — согласилась Айрис, и с готовностью привалилась к отцу плечом. Да, так лучше. Теперь еще бы остальную семью рядом, и чтобы галактика стала чуть-чуть справедливее. Может, до последнего Айрис даже доживет.

— Но если бы я и правда была обычным человеком в обычном рейсе, меня бы спасали не так. Заплатили бы выкуп, и все... Странно, что они не связались с Гаталентой... — до сих пор она хмурилась, думала сразу обо всем и произносила все отрывочные мысли вслух, — Может, разбирались с другими пленными, до меня очередь не дошла...

Странно было бы, будь у пиратов строгий график, в каком порядке освобождать заложников — не больше одного-двух за день. Возможно, надеялись, что чем дольше отсутствие, тем охотнее близкие похищенных заплятать большие суммы. Доведенные до отчаяния люди готовы были бы отдать последнее чайное ситечко.

Она наконец отпила чай. Слезинка не мешала чудесному вкусу.

— Я там помогала на кухне, — поделилась она просто затем, чтобы поделиться, а не в качестве мольбы за участь оставшихся в живых пиратов, — Мы с Дэшем готовили оладушки на всех... Кстати, Дэш — мы с ним были в одной камере, он знаком с тетушкой Эмилин, и с Поппи. Представляешь? Галактика такая тесная...

— Не со мной, нет, — Айрис выпрямилась, ей казалось, так будет удобнее думать. Этот вопрос они с Дэшем завтрагивали не слишком подробно.

— Думаю, его похитили до меня, или даже он сам пробрался на их корабль, потому что Суна Крил — я так поняла, он у пиратов главный, — спрашивал, как он оказался у них. А с Поппи, кажется, он знаком по Академии. Дэш рассказывал, что учился там, только потом... Не стал продолжать эту карьеру.

В камере решительно нечего было делать, говорили о своих жизнях. Дэш расспрашивал про Гаталенту, Айрис были очень интересны все его приключения — из тех, что он мог рассказать. Такое знакомство, конечно, не стоило всех отнятых жизней, но, несомненно, оставалось светлым лучиком во всем этом мраке.

— Он очень хороший, — глядя перед собой, Айрис не заметила, как впервые за день ее губы дрогунли в улыбке, — Веселый и добрый, и когда началось все самое страшное, он меня защищал, и пел мне, и поддерживал, и все эти дни подбадривал не бояться. Его тоже очень обеспокоило то, как поступили с пиратами. Я бы очень хотела встретиться с ним еще, убедиться, что все в порядке.

Больше того — Айрис не заметила, как у нее потеплели щеки, и на этот раз не потому, что она плакала.

У Айрис не было сил полноценно воодушевиться, но она воодушевилась слабо.

— Да, это чудесная идея, приглашу, — она вздохнула, больше от усталости, чем от продолжающейся печали.

В конце концов, путь не сразу, но слова отца впитывались. Айрис могла быть не согласна с методами офицеров, могла оплакивать — в буквальном смысле — погибших на обеих сторонах этого конфликта, но ведь она действительно ничего не сделала для того, чтобы быть похищеной, и всячески избегала того, чтобы накликать масштабное внимание к своей персоне.

Быть дочерью президента гораздо сложнее, чем просто дочерью Яссена Дина. Ее предупреждали, она понимала, пыталась освоиться, но все равно чувствовала, что сплоховала. Эта горечь пройдет еще не скоро. Особенно по ночам, она будет лежать и мучаться, и перебирать возможные варианты развития событий. Если бы она была инициативнее, разговорчивее, очаровательнее, если бы пыталась переиграть пиратов, прехитрить, охмурить или хоть полноценно соблазнить — может, все пошло бы иначе. Люди остались бы живы.

Эти жуткие картинки расправы над пиратами будут вставать перед глазами, как только опустятся веки, но со временем все реже. Погибших не вернуть. Нужно будет следить за судебным процессом, узнать, остались ли семьи, можно ли как-то помочь... Занять себя делами и бесконечно договариваться с совестью. Как же она вернется на Гаталенту.

Вдруг Айрис вспомнила:

— А наша маленькая тайная миссия, встреча с Потам Ят? Нам стоит попозже предпринять еще одну попытку встретиться?