- Я знаю, - говорит Каре, и ей хочется плакать. – Я знаю, что нельзя. Помоги, - говорит Каре, но не двигается с места и накрывает ладонью руку По на своем плече.
«Помоги» - это не про вылезти, наверное. То есть, и про вылезти тоже, но не это главное. Это про то, что она запуталась. Про то, что Теммин долго не звонит. Про то, что даже после разговора с Кесом она не уверена, что рожать детей в войну – это нормально. Про то, что она устала перемалывать себя изнутри каждую гребаную ночь все новыми, и новыми, и новыми мыслями про то, как же все-таки жить эту жизнь.
«Помоги» - это про то, что она вообще не нормально, ни разу, и дело совсем не в тошноте. То есть, в ней тоже, но ее-то можно пережить. А как пережить постоянное ощущение, что тебя бросили, оставили одну против всех, одну навсегда?
Очень себя жалко. Стыдно перед По за это, но – очень.
- Я так долго уже думаю, что не надо мне, наверное, ребенка, но так пугаюсь за него каждый раз. Отведи меня в медблок, пожалуйста. Только не бросай. Приди, когда сможешь, хоть вечером, хоть ночью, но только не бросай одну, пожалуйста, ладно? - Каре торопливо, умоляюще, жалобно шепчет просьбы. Ей стыдно, но теперь, когда По всё равно все знает, теперь, когда ей запретят летать, уже можно не строить из себя сильную и независимую женщину.
Она сейчас очень слабая и очень зависимая.
- Я тебе тогда всё расскажу. Всё честно расскажу. Только не злись, пожалуйста, и не бросай меня, мне кажется, я свихнусь скоро от мыслей про всё это, у меня голова разорвётся.
Вдруг заметив, что тошнота отступила, уступив место всего-навсего ужасной головной боли, Каре отпускает руку По и пытается встать, усиленно делая вид, что ничего не было вот только что, не было ничего. "Я нормально".