Четыре дня Люк как дурак выходил на улицу и стоял там, глядя в небо. Из всех, кто мог хотя бы отдаленно представить его состояние, на Явине была только Мара, но у той был свой взгляд на случившееся. Она, в отличие от него, ежедневным разглядыванием неба заниматься не планировала. Люк, если честно, вообще не знал, что она планировала. Он функционировал, конечно, и получше, чем прочие: раздавал указания, находил слова утешения, думал над тем, что делать теперь, иногда советуясь с другими, иногда — молча. И каждый день, как дурак, стоял на улице с задранной головой.
Тела Киры среди других не нашли.
Люк не знал, как быть с этой информацией.
Он обращался к Силе, тянулся сквозь звёзды, искал, искал, искал каждую секунду времени, которая не была занята чем-то другим; все они, как правило, были заняты чем-то другим. Времени, чтобы просто побыть отцом, Люку как-то не доставалось. Чтобы побыть горюющим отцом — тем более. Он сморгнул затеявшую было появиться пелену с глаз. Плакать ему было не положено, этим могли заниматься только другие, а Люк Скайуокер, грандмастер Нового Ордена Джедаев, должен был оставаться спокойным. Как оставались бы Оби-Ван или Йода. Он глубоко вдохнул и повернулся к Кэлу.
Тот выглядел примерно так, как должны бы выглядеть ходячие трупы, с той лишь разницей, что все его ранения были фантомны, прорывались в него из-за любого соприкосновения с самой землей. А вот говорил Кэл отнюдь не как труп; шипел. Слова жалили, но все сейчас были на взводе, и нельзя на это реагировать, поэтому Люк даже не изменился в лице. Только сказал:
— Тебе лучше улететь. Пребывание здесь не делает тебе лучше, а нам все равно нужно поискать место, чтобы укрыться на случай, если они вернутся.
Кто такие эти «они», Люк не знал, но все время про них говорил. На самом деле, он знал другое, и это другое знание его пугало, его не хотелось признавать. Как не хотелось признавать и свое бессилие, и всю цепочку событий, которая привела к трагедии. О пересменке среди джедаев мог знать только кто-то из них, из тех, кто здесь находился. Тела Бена не нашли тоже, и с этим, как и с Кирой, Люк не знал, как быть. Как жить.

Кэл и раньше был на стороне тех, кто считал, что подход Люка с его либеральными идеями относительно порядков в Ордене — не самый лучший путь вперед. Люк всегда думал, это потому, что Приказ 66 и его последствия надломили старшего джедая, превратили его жизнь в одно сплошное бегство. Логично, что человек, который провел в Старой Республике, в том Ордене, каким он был, только детство, помнил оттуда только хорошее и считал его лучшим. Люк напоминал себе об этом каждый раз, когда отбивал очередное возражение насчет очередного нововведения. Напомнил и в этот.
Это не очень помогло.
Люк повернулся к Кэлу всем корпусом.
— Их жизни на моей совести. И на твоей. И на всех наших совестях, сколько нас здесь? Дай звёзды десяток взрослых? — ответил он чуть резче, чем планировал. — Нет никакого смысла искать виновного, это ничему не поможет. Мертвые мертвы, виноват я или нет. Хочешь помочь — помоги советом, а не обвинениями. Или улетай и поищи безопасное место. Потому что если они вернутся и за ними тоже, — Люк махнул рукой в сторону строений, которые занимали детские комнаты, где и сейчас сидели Джейна и Джейсен, Тенел и другие, кто по счастливому стечению обстоятельств оказался вдали от Явина-4 во время нападения.
Махнул — и не договорил, что будет тогда. Как-то не нашел слов.
Плохо тогда будет, но как сказать об этом достаточно красноречиво, чтобы дошло до взрослого убитого горем и собственной способностью Силы джедая, Люк не знал. Галактика считала его каким-то гигантом, а он так и оставался фермерским мальчишкой с Татуина, хоть ты тресни. Фермерские мальчишки не выступают на трибунах и не придумывают, что сказать другим, когда их воспитанников жестоко убивают. Кэл был среди тех, кто искал маленьких форсюзеров по галактике, и его горе можно было понять. Но стремление кидаться обвинениями вместо того, чтобы предлагать помощь, Люку претило.

Это «он» отчего-то зацепило Люка. Резануло. Это «он» звучало как «Бен», это «он» звучало как «твой племянник», это «он» звучало как то же «ты виноват», но хуже, куда хуже. Люк смотрел на Кэла сверху вниз и вдруг понял, что только что заставил себя разжать кулаки. Это было опасно — поддаваться этим эмоциям, которые невозможно было даже различить и назвать, так сильно они все смешались в нем, пока клокочут внутри последние несколько дней.
Люк мотнул головой и отступил на шаг.
— Нет.
На всякий случай он мотнул головой еще раз, как будто это бы помогло.
— Это не он. Он хороший мальчик, просто сложный. Но все подростки сложные — каждый по-своему.
Люк говорил эти слова, наверное, потому что должен был их говорить, потому что всегда считал, что всех оступившихся можно вернуть на правильный путь. Да и не знают они, может, Бен еще не сошел с него! Может, это все было насильно, да мало ли в галактике существует техник Силы, которые может знать Люмия или кто-то еще, третий, кто прячется по теням. Мало ли способов забраться в голову мальчишке-ученику, который способен на многое, но все сопротивляется принципам обучения.
В конце концов, Бен был сыном Леи. Как ему было возможно подумать о том, что родная сестра способна была воспитать кого-то, способного на такое? Люк огляделся вокруг, словно впервые в тот кошмарный момент четыре дня назад, когда ступил в Праксеум после отсутствия. Часть разрушений так и осталась, но тела они убрали, и со всех сторон на него смотрела пустота. Этой пустоте Люк помотал головой еще один, последний раз.
— Нет, это не мог быть он. Его забрали, как и других.
Пустота посмеялась в ответ на неубедительные слова.

Против этого Люку сказать было нечего, поэтому он смолчал. Все равно в глубине души считал, что это не конец, и Бен просто оступился, как в свое время оступился Кип, как все они рисковали оступиться порой. Для Светлой Стороны никто никогда не был потерян, и в этом убеждении Люка не способен был пошатнуть никто. Нет, виноват был не Бен Соло, виноват был тот, кто за ним стоял, а за ним точно кто-то стоял, Люк это чувствовал, почти знал.
Мгновения, в которое он отвлекся на мысли о третьем лице, замешанном в этой кровавой истории, оказалось достаточно, чтобы пропустить удар. Сила уколола его предупреждающе, но Люк все равно не успел среагировать: кулак Кэла прошелся по его скуле. Было в этом что-то удивительное. Не то, что его били — его, вообще-то, били даже чересчур часто, если бы кто спросил самого Люка, — но то, что удар пришел от кого-то из своих. Люк всех их считал своими, даже тех, с кем чаще ругался.
Этот жест, новый замах Кэла, он не столько увидел, сколько почувствовал и среагировал так же — инстинктивно, без задней мысли, без промедления. Но в этом рефлекторном обращении к Силе — не рассчитал, и вместо того, чтобы задержать руку Кэла, как планировал, будто щелкнул по нему Силой, будто стремясь отбросить подальше от себя.
— Бен не менее важен, чем все остальные! — впервые с начала разговора повысил голос Люк.
Ему нельзя злиться, ему нельзя злиться, ему нельзя злиться.
Им всем нельзя — но особенно ему.
— Если бы я оставлял всех, кто не подходит под словарное определение джедая, в гордом одиночестве — сколько бы нас здесь было? Да, Бен импульсивен, да, с ним непросто, да, у него есть амбиции, которые мне не очень нравятся. Думаешь, если бы я бросил его на произвол судьбы, это сделало бы ситуацию лучше? Помогло бы нам? Ему? Галактике? Тебе?
Люк стоял, сжав кулаки, и только огромным усилием воли не надвигался на Кэла.
— Ты потерял детей, которые были тебе дороги, потому что ты их разыскал, вытащил, я знаю, это больно — мы все в курсе твоей истории. Хочешь винить меня? Вини. Но мальчишку, — Люк сделал глубокий вдох, провел рукой по саднящей скуле, разочарованно покачал головой: — Но мальчику, который наверняка даже не соображал, что творил, оставь в покое. Обвинять детей — последнее дело для джедая.
Надо успокоиться. Успокоиться.

Вот так восстанавливаешь много лет Орден Джедаев, а потом узнаешь, что ты не джедай. Но это Люка не оскорбляет, ему уже столько раз это говорили совершенно разные разумные с совершенно разных концов галактики, что к этому он как-то привык. Никто не знал, кто он, кроме него, а Люк про себя знал: я джедай.
Джедай сейчас успокоится. Вдохнет.
Выдохнет.
Как взрослый, сознательный человек. Ему тридцать девять лет, в тридцать девять лет люди уже перестают ввязываться в драки на пепелищах, в тридцать девять лет люди подходят ко всему разумно и спокойно, даже если это трагедия, даже если от утраты хочется выть, да мало ли, что хочется — на этот раз Люк почувствовал, что будет удар, заранее, и не столько увернулся, сколько подставил под лоб упрямого Кэла свое плечо — с разворота, быстро, так, чтобы тому было больнее. Кэл отшатнулся назад, Люк выпрямился, положил руку на ноющее от удара плечо. На скуле наливался синяк, может, уже даже проступил.
Джедай сейчас успокоится, сказал себе Люк опять. Но вместо этого его лицо сделалось жёстким, и внутри затянулся какой-то узел. Надо было открыть рот и ответить что-то, вон уже, вокруг собирались немногочисленные теперь обитатели Праксеума. Надо было завершать этот цирк. Но Люк все не открывал рот, так и стоял на месте со сжатыми кулаками, словно какой-то древний истукан, и злость полыхала в нём, яркая, как скопление звёзд, горячая, разрушительная.
Джедай сейчас успокоится. Вдохнет.
Выдохнет.
Вот сейчас.
От того, сколько в нем этой злой силы — а может, и Силы — мурашки бежали по коже.
Люк про себя знал: я джедай, и мой отец был джедаем. А потом он был ситхом.
Вот сейчас.

Кам слегка отклоняется, даже не пытается защититься - и удар Кэла проходит мимо.
Удар словом тоже проходит мимо, потому что сильнее, чем собственная совесть, чем собственная вина, его сейчас не ужалит никто.
- Четыре дня назад я летел сюда с Корусанта, - он роняет слова медленно, тяжело, но четко. В очередной раз за эти дни выворачивает себя наизнанку, чтобы это сказать. Честность и стойкость - это все, что у него сейчас есть.
Начни врать себе и другим, попробуй, только попробуй опустить руки - и они победят.
Тени за спиной.
Они всегда с ним, эти тени.
- Моя жена родила сына. Я радовался и пил. Запускал фейерверки с самого высокого небоскреба.
Это уже лишнее. Трудно остановиться, когда выворачиваешься наизнанку. Кам не может позволить себе гнев, только вот эту откровенность на грани вызова. Но с вызовами надо поаккуратнее, Кэл сейчас готов - рад - принять за вызов что угодно.
- Я могу спросить тебя, где был ты. Ты играл в детстве в "горячую картошку"? Вот так мы сейчас можем бросаться друг в друга виной. Заканчивай, брось ее в меня - я поймаю, на этом и остановимся. Мы должны сохранить то, что у нас есть. Найти тех, кто это сделал. Я спокоен потому, что я должен быть спокоен.
Кам прекрасно знает, что будет, если он позволит себе что-то чувствовать. Это Кестис бросается с кулаками на грандмастера, а он... нет, ему подойдет размах помощнее.

Люк мог не смотреть, но он слышал каждое слово, и то, как Кэл сказал про семью Кама, от него не укрылось. Мог бы и смолчать, ведь Тионн была такой же, как и все они, она тоже была джедаем, она делала так много для Ордена, для сохранения самой его истории, что слова резали особенно сильно. Как для человека, который так пёкся о прошлом, Кэл был удивительно беспощаден к тем, кто пытался сохранить его в настоящем. Только заслышав тяжелые удаляющиеся шаги, Люк отнял руки от лица.
Пальцы подрагивали, но дрожь он быстро унял усилием не столько воли, сколько всего себя. Самым плохим было то, что теперь эти вопросы, которые сегодня вслух озвучивал Кэл, Люк станет задавать самому себе каждый день, когда будет останавливаться, чтобы посмотреть в небо и в Силу и ничего не найти. Каждый день. Каждый. Он искал ее и не находил. Он искал его и не находил. Он искал каждого из них и не находил. Может, у него был бы шанс, если бы он понесся искать их по галактике, но это была роскошь, которой грандмастер Нового Ордена Джедаев не обладал. Ею обладал кто-то, на ком было меньше обязательств перед теми, кто оставался в Праксеуме. Не Люк Скайуокер.
— Спасибо, Кам.
Люк положил руки на бордюр, словно чтобы оттолкнуться и встать на ноги, но не оттолкнулся и не встал. Так и застыл, не глядя на Кама. Скула неприятно ныла, как и плечо.
— Это все из-за психометрии. Если ты переживаешь, я не злюсь на него, и тебе не стоит тоже. Он говорит так, потому что иначе не умеет: ты знаешь, через что он прошел, — Люк говорил слова, которые должен был говорить грандмастер. — Когда он улетит отсюда, ему полегчает. Надеюсь.
Слова звучали правильно, но пусто, безэмоционально, почти безразлично. Люку не было все равно, у него каждый джедай был на счету, и люди вроде Кэла — особенно. Но конкретно сейчас больше всего на свете он хотел, чтобы старый джедай улетел отсюда подальше, потому что удержаться сегодня стоило ему слишком большого усилия. Если Кэл возьмется доводить его так каждый день, Люк сорвётся. Чем это заканчивается, галактика уже видела во времена его отца.
В одном Кэл был прав: Люк тоже порой ходил по самому краю Светлой Стороны. Иногда так близко к краю, что почти по Тёмной.
А кто из живых не ходил?

Люк поднял взгляд и посмотрел на Кама. Потом перевел взгляд в ту сторону, куда удалялся Кэл. Хотелось бы сказать, что торопливо, но не было похоже, что тот способен на быстроту, особенно после этой некрасивой драки. Люк ухватился за руку Кама, крепко сжал его предплечье и поднялся на ноги, но отпускать не торопился. Постоял немного, будто внутри него был маятник, которому нужно было вновь найти эквилибриум, прежде чем Люк сможет отпустить руку, которая его поддерживала.
Вопрос Кама был ожидаемым: для того, чтобы вывести его из себя, нужно было постараться даже в такое время. Люк большую часть сознательной жизни посвятил тому, чтобы научиться великолепно держать себя в руках. Но порой даже его выдержка находила свой лимит. К счастью для галактики, что лежало за этим лимитом, он до сих пор не знал. Что-то страшное. Вряд ли что-то хорошее.
— Он считает, что это был Бен, — просто сказал Люк и отпустил руку Кама. Глянул на него быстро, словно украдкой, и продолжил, как если бы это была неважная часть. А важная — это вот: — Еще он считает, что я был неправ, когда изменил многовековым традициям воздержания от всех радостей обычной жизни и разрешил браки и детей в Ордене, и взял в ученики кого-то из своей семьи, и дал вам с Тионн жениться и завести детей. Но время, когда эти запреты существовали и имели смысл, а главное, когда Орден мог их себе позволить, давно ушло. Он просто цепляется за них из-за ностальгии. Раньше всегда трава была зеленее, понимаешь, — Люк вздохнул.

Люк не был способен признаться себе, но почувствовал: он боялся этого вопроса. Про аргументы. Дело даже не в том, что они были у Кэла. Если тот говорил, что видел Бена, и использовал это как аргумент в этой битве мировоззрений, значит, вряд ли тот в этом видении мирно собирал цветочки на лугу. Тут и лугов-то не было, это же Явин-4. Дело в том, что Люк не мог перестать думать об этом и сам. Думал и сейчас. Все они думали и пытались понять, как это могло произойти. Это не было похоже на обычную удачу со стороны нападавших. И, что занимало Люка куда сильнее, не было похоже, что нападавшие вообще были.
Нападавшим нужно было бы на чем-то прилететь, и даже если бы они запарковали корабль далеко — остались бы следы, которые можно было бы найти. Шутка ли — тащить несколько сопротивляющихся детей-форсюзеров на борт?
Нападавшим не потребовалось бы забирать старый шаттл из подобия местного ангара.
Нападавшим нужно было бы знать расположение зданий, комнат.
Нападавшим нужно было бы выяснить дату, время.
А главное: почему именно эти дети? Кира, Бен, его друг, его соперник, его товарищ. Почему забрали именно их, а остальных оставили? И Бен, и остальные трое мальчишек были разного возраста, Кира и вовсе была совсем малышкой.
— Это не был Бен, — сказал Люк, как будто бы Кам утверждал обратное, и посмотрел на него внимательно. — Кэл видел его через психометрию, но это не был Бен. Это был не он. Он не мог. Ты же видел? Столько детей. Он не мог, — Люк помотал головой. — Он слишком маленький для того, чтобы что-то такое. Нет.
Люк помотал головой еще раз, обхватил себя руками, посмотрел по сторонам, как если бы искал кого-то или что-то. Искать было некого — не на Явине-4, иначе он бы уже нашел. Где бы ни оказалась Кира, она была далеко отсюда, так далеко, где Люк не мог до нее достать, не мог понять, представить даже, где это место. Но он бы почувствовал, если бы она умерла, да? Это одно и давало надежду. Он или Мара — они бы почувствовали, они бы поняли. Смерть родственника всегда прокатывается по Силе особенно ощутимо, если знать, куда смотреть. Люку ли не знать.