— Генерал, мы готовы к смене курса для прыжка.

— Нет, ждём.

Очередной глухой удар сотрясает нутро корабля. Тайко мрачно переводит взгляд с одного экрана на другой: картина поля боя, состояние корабля, данные о потерях, данные по кораблям сопровождения.

Связи с десантом нет. Живы ли, хоть кто-то, ждать ли, нет ли?

Выбор между «ждать» и «не ждать» всегда очевиден: ждать, пока есть возможность. Тень возможности. Последние минуты, секунды. Они ждут.

— Сосредоточьте сенсоры над поверхностью, эскадрильи пусть готовятся к отходу, готовность пять минут. Продолжайте попытки связаться с десантом.

Минута.

Две.

Три.

Сейчас?

— Генерал! Идут! Засекли, идут, наши!

В голосе молодого офицера, напрочь позабывшего про протокол и правила доклада, столько восторга, что Тайко невольно улыбается быстрой, почти незаметной улыбкой. Хорошо, что идут, плохо, что так поздно, да много что здесь и сейчас — плохо, но поговорим об этом, когда корабль уйдет в прыжок, оставив позади очередную планету. Очередную проигранную, сданную, оставленную планету.

— Первому и второму крылу сопроводить десант, третьему и четвертому обеспечить свободный доступ в ангар, приготовиться к прыжку, как только все истребители будут в ангаре.

Язык приказов лаконичен и прост, вот только выполнить их непросто. Тайко хорошо знает, что происходит там, за бортом корабля, хорошо знает чувства каждого летчика, десантника, стрелка, каждого разумного, которого от смерти отделяет толкая дюрастиловая стенка. Он хотел бы быть там, он думает, что был бы уместнее — там, но пытается сделать что-то отсюда, с командного мостика «Ладалума».

Естественно, спокойно уйти в гиперпространство им не позволяют, вновь корабль попадает под обстрел, вновь приходится эвакуировать один из отсеков, получивших значительные повреждения. Поэтому когда шум двигателей характерно меняется, свидетельствуя об уходе в гипер, Тайко тяжело опускается в кресло и несколько минут сидит так, не шевелясь. Похоже, вся команда испытывает в эти минуты схожие чувства, потому что его никто не беспокоит с вопросами и донесениями.

Селчу начинает беспокоить всех первым.

— Вызовите майора Редда, если он в состоянии докладывать.

— Майор Редд погиб, генерал.

Пауза.

— Капитан Тамин?

— У медиков. Сможет прибыть в течение двадцати минут, сэр.

— Хорошо, я жду. Коммандер Риада?

— Тоже у медиков, сэр. Не ранена, устраивает своих. Вызвать?

— Не надо. Через два часа соберите комсостав в брифинг-зале.

Вскоре на мостике появляется капитан Тамин. Он едва держится на ногах и явно получил не всю медицинскую помощь, в которой нуждался, но ничего: Тайко отправит его в медотсек сразу же, как узнает, что произошло на поверхности. Тамин докладывает коротко, по делу, в сухом голосе не чувствуется ни ноты личного отношения к произошедшему, но оно легко читается в потемневшем тусклом взгляде.

— И еще одно, сэр. Мы там парнишку подобрали, уже под конец, когда мы уходили и когда... Редд погиб. Там гражданских уже никого не было, не знаю, откуда он, не бросать же было. Я его привел с вами поговорить, я ему пообещал... ничего?

За этим неловким «ничего» вдруг мелькает осторожная встревоженность, а еще очень хорошо вдруг становится видно, как же молод еще капитан. Ну, сколько — лет двадцать? Двадцать три? Не больше.

— Вы всё правильно сделали. Что он там в коридоре томится, пускай подходит, конечно.

Тайко смотрит на паренька, которого приводят на мостик, внимательно, пристально, долго.

Конечно, он хочет воевать. Трудно хотеть чего-то еще, когда твою родную планету захватили. Нет, не так: когда твое государство оставило, сдало, не отстояло твою родную планету. Он вот, помнится, тоже очень хотел воевать, а был при этом минимум лет на пять постарше. Как минимум на пять, а скорее лет на семь-восемь...

А тому же Гэвину было всего шестнадцать.

— Подожди, давай начнем с начала, — он не улыбается, не пытается разговаривать с мальчишкой как с ребенком, подростки этого очень не любят. Помнится, самыми взрослыми и важными разумными в летной академии, например, были вовсе не преподаватели, а первокурсники. Это быстро проходило, впрочем. — Как тебя зовут? Я — Тайко Селчу, генерал флота Новой Республики и командир этого корабля.

Не только этого, но вряд ли это имеет значение в пятнадцать лет.

Тайко встает с кресла, подходит к гостю, пожимает ему руку и показывает на пустое кресло рядом со своим.

— Садись, поговорим. Желание твое мне понятно, но, сам понимаешь, могут возникну кое-какие проблемы из-за твоего юного возраста. Почему ты оказался в городе один, где твоя семья, живы ли? Я могу помочь поискать их, если ты не знаешь, где они и что. С твоим желанием воевать, может быть, тоже смогу помочь, если расскажешь, что умеешь делать.

Селчу заранее подозревает, что все речи про «воевать можно по-разному» не сработают, и мальчишка не станет довольствоваться работой на каком-нибудь военном заводе. Подайте ему бластер, штурвал или что-нибудь такое. Успокаивает лишь то, что неожиданного пассажира на ближайшей станции можно будет передать с рук на руки какому-нибудь ведомству, которое лучше знает, что делать с детьми. А до того он сплавит этого рыжего вояку связистам... механикам... кому-нибудь.

Но все-таки что с ним случилось? Сбежал? Остался сиротой?

— Но ведь это, — Тайко указывает рукой в сторону иллюминатора, имея в виду планету, от которой они только что ушли в гипер, — уже далеко не Дантуин. Если я правильно информирован, детский дом эвакуировали отсюда первым кораблем. То есть, далеко не вчера. Значит, ты, Реймус Кросс, попросту сбежал. Я угадал? И теперь голодный и уставший. Снова угадал?

Это просто невероятное стечение обстоятельств, самое настоящее чудо – то, что им удалось забрать ребенка с гибнущей планеты. Страшно представить его мертвым, страшно представить его рабом вонгов. Они явно успели вытащить не всех, кого-то они не спасли – как всегда. Но пусть хотя бы этот мальчишка и пусть он увидит конец войны.

Ненадолго отвлекшись от разговора, Селчу просит адъютанта, безмолвной тенью застывшего поблизости, позаботиться о плотном обеде (или ужине, крифф, сколько там времени на этой плане… неважно!) для их гостя и о месте в каюте для него же, лучше где-нибудь у техников.

— Вот так, с самым главным разобрались, будет у тебя и койка, и еда. Спорю на что угодно, кормят здесь лучше, чем в детском доме. Теперь о работе. Я не против посмотреть на тебя в деле, пока мы добираемся до ближайшей планеты или базы. Механики в ангаре, связисты, вся прочая команда на борту – я поспрашиваю у начальников служб, кто готов взять тебя в подмастерья. Подай-принеси, подержи вот здесь, нажимай эту кнопку, когда я тебе скажу, не вертись под ногами – примерно это ты будешь от них слышать, но если окажешься сообразительным и расторопным, получишь задания посложнее. Готов страдать и мучиться? Или лучше тихо посидишь в каюте?

Последний вопрос Тайко задает хотя и без насмешки, но с легким хитрым прищуром: сразу Реймус запротестует или попробует побыть паинькой? Или пропустит всё мимо ушей и зацепится за это «до ближайшей станции»?

Но куда его здесь? Первая же проверка устроит ему веселую жизнь за неучтенного ребенка на борту. А собственная совесть сгрызет и того раньше. Дети должны быть в безопасности, особенно те, которые сбегают из приютов.

Тайко внимательно наблюдает за тем, как парнишка стоит и расстраивается, и не мешает ему это делать, ждет.

Хорошо, что расстраивается. Значит, не совсем дурак, значит, шевелится в его мозгу что-то про то, что здесь война, большой корабль, тысячи людей, занятых серьезным делом, и очень трудно будет доказать, что он не обуза, а тоже кое-что может.

Впрочем, наверняка может. Смышленого мальчишку, который понимает, что еще ничего не умеет, гораздо проще чему-то научить, чем заносчивого упрямца, уверенного, что он уже может быть полноправным членом команды.

Вот только размышления Реймуса заканчиваются совершенно не тем, чего Тайко от него ждет.

— Ну, — отвечает он после небольшой неловкой паузы, — да. Возглавлял. Кто ее только ни возглавлял.

Вот только восторженных поклонников ему тут не хватало. Было б чем восторгаться. Ему вообще-то досталась самая легкая половина войны. Да, «самая легкая половина войны» — это какая-то потрясающе чудовищная формулировка, поэтому он никогда никому не озвучивает ее вслух, просто знает о себе это.

— Люк Скайуокер, Ведж Антиллес, а сейчас — Гэвин Дарклайтер, и, кажется, он в эскадрилье уже дольше нас с Веджем, отличный командир. Дай-ка угадаю, ты хочешь стать пилотом? И непременно попасть в Разбойную? Тогда вот тебе план: хорошо учиться и поступать в Корусантскую летную академию. Я там преподавал до войны. И собираюсь вернуться туда после. Наверное, ты как раз дорастешь до экзаменов.

Если все они выживут: и он, и Реймус, и... Корусант. Но об этом Тайко не говорит, о таком вообще нельзя говорить, особенно с детьми. Детям нужна надежда, уверенность, планы на будущее, потому что они сами и есть будущее.

— Можешь познакомиться и со здешними пилотами, я не против. Только против того, чтобы ты вертелся в ангаре во время боевой работы, но это с тобой и без меня разберутся.

Первые три секунды Тайко сдерживается, а потом хохочет.

Громко хохочет, заразительно, так, что разумные на мостике, занятые своей работой, в недоумении оборачиваются, а он все смеется, откинувшись на спинку кресла и вцепившись пальцами в подлокотники. Отсмеяться, откашляться и принять приличный вид ему удается лишь спустя несколько долгих-долгих мгновений.

— Так нет, подожди, приятель! Где-то в твоих словах потерялась логика. Если Призрачная нравится тебе больше, а ты приводишь к расформированию эскадрилий, разве тебе стоит туда ходить? Приходишь, разваливаешь Раззбойную и забираешь тех, кто тебе понравился, в свою новую эскадрилью. Капитан Кросс — неплохо звучит, а? Коммандер Кросс, полковник Кросс... генерал Кросс — конечно, особенно хорошо!

Словом, Гарик будет в восторге. Если всё сложится благополучно и сегодняшний разговор не забудется, он лично присоветует генералу Лорану этакое чудо — чтобы генерал Лоран, значит, не зарастал паутиной и плесенью, а был всегда в тонусе. А то чем же разведке заниматься после этой войны.

А вот — Реймус Кросс!

— Ладно, если без шуток, то, во-первых, никакой ты не позор, с чего она взяла? Вырастешь и станешь еще, может быть, гордостью нашей планеты. А во-вторых, замахнулся ты неслабо. В Призрачной мало просто хорошо летать, нужен еще разведывательно-диверсантский профиль. Или какой-то особенный талант, чтобы из сотен кандидатов взяли именно тебя. Сразу после Академии ты туда точно не попадешь, но потом — может быть.

Насколько он помнит, в Призрачную вообще не попадают, туда — забирают, тех немногих, на кого нечаянно упадет наметанный взгляд Гарика. Но может быть и нет, он давно не имел дел с разведкой — с тех пор, считай, как стал преподавателем.

Где они сейчас, интересно?.. Кто остался из того состава, который он знал?..

Плохие мысли, мрачные.

Но они привычнее теперь, чем внезапно разобравший его смех.

— В общем, непростые ты цели ставишь перед собой, мастер Реймус. А у меня дебрифинг через полтора часа. Пошли, что ли, в столовую?

Ему не хочется есть, но пацана надо накормить, а в себя влить еще чашку кафа. Как только Тайко на минуту перестает думать об их новом пассажире, он начинает думать об их отступлении. И это правильно, нужна аналитика, нужны правильные слова для тех, кому снова пришлось проиграть. Но как же это сложно, звёзды.