Под чёрной перчаткой разницы не было вообще никакой. Её только хорошо чувствовали те, чью руку она сжимала привычно — металл ощутимо твёрже живой плоти. Правда, когда парочке её отказов — точнее, скорее приказов оставить её в покое — она едва не выломала пару ладоней, больше такой навязчивости никто не проявлял. На этом можно было бы спокойно вернуться к жизни вне этих запахов бакты и стерильной чистоты, туманного шуршания простыней и ноющей, не исчезающей никуда боли. Порой ей казалось, что боль снилась ей даже ночью, во снах, в которых кроме неё ничего не было.

В этих двух неделях, по-хорошему, ничего не было. Новости ей не рассказывали, всё дурное было при ней, так что это был совершенно отрезанный мир, из которого она вырваться не могла даже силой — и если бы этих сил было у неё с запасом.

Дело в том, что люди вообще плохо ходят на одной ноге — и это был целый ещё один повод клясть на чём свет стоит ту девчонку со световым мечом. Ещё один — из тысячи других. Будто ей было мало взмахнуть невесомым лезвием, оставив вместо левого запястья жгучую пустоту, и нечеловеческой силы удар о переборку, как и не самое удачно падение, что-то так кардинально во всём изменил.

В общем, перелом голени раздражал Натаси куда больше протеза, потому что как раз он тяготил её меньше всего.

Бакта-повязка неплохо залечивала последствия, так что прихрамывала она на ногу больше по привычке, чем в самом деле ощущала дискомфорт. И повязка же бы единственным, что она оставила, пообещав автору идеи предложить ей трость затолкать эту самую трость... да, собственно, куда она этому сердобольному сможет поместиться.

Раз уж ей никто ничего не рассказывает — не соизволяет, по крайней мере — она и сама может узнать. Светло-серый мундир ей всё так же к лицу, а за две недели в постели у неё было время накопить злости и даже как-то так компактно внутри себя её всю устроить, что и с первого взгляда не найдёшь, не догадаешься, а когда всё же поймёшь — то она же тебя и похоронит.

Натаси остановилась у окна, скользя взглядом по тёмным стенам окружающих зданий — кажется, она на этот пейзаж Бастиона смотрела разве что третий раз. Её внимания на архитектуру хватало секунды на три, сейчас не дотянуло даже до двух — на шум двери она оборачивалась мгновенно.

И, к счастью, это не было очередное предложение обзавестись тростью. Даала оперлась спиной о стену — так стоять было куда удобнее, тем более, если ей хотелось убедить Пеллеона, что она в порядке — и скрестила на груди руки.

Ещё ей бы очень хотелось, чтобы это свободное время у него появилось раньше, но сейчас даже лучше — она могла встретить Гилада на ногах, без постоянной слабости и преследующей боли. Женщина остаётся женщиной, даже если она адмирал в повсеместно мужском и достаточно однообразном окружении. Среди серой массы вот, были просветы в виде ослепительно белого мундира и правителя Осколка в нём.

— Завтра, — она отрезала слово чётко и прохладно. — Не через несколько дней — завтра, — Натаси всё же уточнила ещё более понятно, что ждать она больше не хочет, не может, а мешать ей, как известно, вредно для здоровья. У Пеллеона, правда, были поблажки в её собственных границах дозволенного. — Они пытались предложить мне трость, а я... отказала. Бластера под рукой не было, — и только сверкнула глазами, смягчая слово.

Да, не с той ноги встала, но с криффовым переломом у неё нет большого выбора, если ноги всего две.

— Это ты приказал, чтобы мне не сообщали никаких новостей? Здесь не видно даже голоэкрана на улице, — она ведь отлично знала, где он располагается в центре, причём достаточно большой, чтобы видеть издалека — и, скорее всего, это её временное расположение выбирал такой же прекрасно знающий человек, то есть, вероятно, сам гранд-адмирал. — Тебе придётся всё мне рассказать. Начни с «Химеры», — она даже подсказывала, что уже много.

Даала, конечно, колебалась, на лице изображая гамму чувств, сводившуюся в основном к недовольству — такому, знаете, когда ребёнку не дают любимую игрушку, предлагая сначала съесть невкусный суп или сделать домашнее задание. Всё же села, сделав эти пять непростых шагов до кресла — прихрамывая, но принципиально не ища опоры на чью-то руку. А глядя на её сидящую никто не дёрнулся бы предложить ей помощь — её осанистость и выправка отклоняли всякие мысли о том, что она может ей понадобиться. Да, она всё ещё была недовольна, однако как-то особенно это выражать перед Пеллеоном не требовалось — он и сам достаточно её знал, чтобы прекрасно осознавать, насколько такие просьбы ей не понравятся, но всё же попросил — а она всё же послушалась, в какой-то там единичный раз.

Возможно, её подкупило это «пожалуйста» и «Натаси». Возможно, дело было в его хмурости и неудовольствии, излучавшимися от него во все стороны, что с всегда уравновешенным и знающими каждый свой следующий шаг Гиладом случалось чрезвычайно редко — будто он позавтракал совершенно сырыми и полуживыми щупальцами сарлакка и теперь они пытались задушить его изнутри.Чутьё подсказывало, что это — неспроста.

Дело ведь было точно не в её протезе — вряд ли любого из них такие мелочи могли волновать.

— Ну, что там первое? Что-то очень хорошее или очень плохое? —  она нетерпеливо постучала пальцами по подлокотнику — металлическими пальцами это было даже чрезмерно гулко и грозно, что даже немного её порадовало. Обещание гранд-адмирала о «Химере» и завтрашнем дне тоже имели шанс развеять эти пугающие тёмные тучи, предвещавшие страшное буйство стихии.

Но обычно в буре есть только одно затишное место, один просвет — в самом её эпицентре.

Натаси будто бы глубоко вдохнула воздуха и забыла выдохнуть, отведя глаза. Нет, её привязанность к семье не назовёшь глубокой, иначе бы она не покинула бы их четыре года тому назад, так легко... Да и чувства к Лиджсу не назвать большой и чистой любовью, скорее так, они были похожи на привычку, выросшую из воспоминаний, в которых спустя столько времени помнилось только хорошее, когда ничего не было, когда даже служба после Академии выглядела ещё очень далёкой. Да, сын значил для неё куда больше, её выстраданная кровь и плоть, но не столько же, сколько интересовала судьба Империи. Её Империи, их Империи.

Чтобы не связывало её, мужа и ребёнка в эту странную семью, кто-то посмел покуситься на только её. Покуситься и даже больше — отобрать, уничтожить, стереть с лица галактики. Щедростью она никогда не славилась, чтобы делиться чем-то своим, тем более столь сокровенным, выставляя напоказ уязвимое место. Единицы в Империи знали, как именно некогда гранд-адмирал Даала провела своё изгнание.

За такое мало уничтожать, за это смешивают пепел с грязью и стирают всякую память, так вырубается на корню любое существование последователей и почитателей. С выдохом она разжала и металлическую руку с подлокотника кресла, и, кажется, кресло придётся менять — подлокотник под ней был погнут, угадывались отпечатки тонких пальцев, которые это сделали незаметно даже для неё самой.

Она подняла глаза от пола, чёрные пропасти невозможно зрачков скорее хищницы, чем скорбящей вдовы. И этого было вполне достаточно для понимания, что зверь этот между своими и чужими при случае выбирать не будет.

— Любой, кто мог знать об их существовании. Таких немного, Тилле не перетрудится, — и, судя по тому, как она скривила ухмылку, она вполне посчитала всех мысленно, причём нынешний директор ИСБ, кажется, тоже оказался в списке. Будь они перед ней, даже при отсутствии у неё бластера посворачивала бы им шеи, неважно, что она ещё прихрамывает, ей вряд ли что-то помешало бы... — Ещё кто-то умер? Надеюсь, парочка генералов Первого Ордена тоже в этом списке? — излишне ядовито, но каждый об боли, грызущей беспощадными челюстями, защищался по-своему. Она — просто причиняла её другим, отравляя даже слова.

Ей больше было по душе говорить об учениях, угрозах, чужом флоте у самых их границ — но никак не о своей семье. Да, подумать только — у неё была семья... Даже у неё. Теперь — в общем-то ничего от неё не осталось.

Окружение и образ жизни постоянно меняют человека, а близкие люди так и вовсе — просто всего лишь фактом существования. Без сына она вряд ли смогла бы хоть на толику смягчиться, без мужа вряд ли смогла бы доверять даже так мало как сейчас — это были сущие крошки, однако и это меняло достаточно, удерживало от чего-то ещё более гневного и неуправляемого. Что будет без них? Наверное, ничего хорошего — хотя Пеллеон, будучи свидетелем её безграничной жестокости, не сдерживаемой ничем и оттого совершено дикой тогда, давно, не давал и знака, что боится увидеть это вновь. Не зря, наверное, потому что понимал — дважды ничего не случится, и если всё станет хуже, то ещё сильнее, темнее, необузданнее, что постараться удержать так же бесполезно, как и пытаться остановить надвигающуюся бурю?

— Достанешь — убей на том же месте. И зарой там же, как бездомных собак, — и это было последним, что она собиралась сказать на эту скорбную новость. Таким много чести быть развеянным в космическую пыль и сгореть в свете звезды — только гнить в грязи и кормить червей.

Как Натаси полагала, таких новостей больше не будет, и поднялась с кресла — тяжеловато, опираясь на руки больше, чем следовало, но ничем не выказав нужды в помощи. Сделала считанные несколько шагов вперёд, к Гиладу, едва заметным движением оправив свой мундир и привычно заложила руки за спину — ей не хотелось о семье. Разрази Император этого Антиллеса, но сейчас он пригодится, чтобы никто не смел больше держать её здесь, взаперти.

— Завтра. Запись. «Химера» со всем сопровождением и кораблями Мау, — она кивнула, не отрывая от кореллианина взгляда — не то приказывала, не то повторяла сама для себя. — Если он решит забирать тело жены с оружием, то получит тела своих людей. Ещё что-нибудь, гранд-адмирал? — Даала сверкнула совершенно непроглядными глазами, за чёрными безднами которых ничего не читалось.

К лучшему или худшему.