Впервые за долгое время у Дэвитса случился выходной. Выходной был тем магическим состоянием души и разума, но преимущественно — расписания, который происходил раз в настолько большой промежуток времени, что впору было считать его мифическим и выдуманным. Айрен так и сказал: запомни, мол, этот день, он еще нескоро случится с тобой вновь. Дэвитс стоял у ангара, сунув руки в карманы штанов, и занимался тем, что запоминал. Со стороны могло показаться, что грелся на солнце, хотя если бы кто-то спросил его, чем он занимается, Дэвитс не упомянул ни слово «греться», ни «солнце», ни тем более оба их в одном предложении. Кассиан, к счастью, спрашивал совсем о другом.

— Рано или поздно она случится со всеми, сержант. Что-то еще?

Дэвитс перестал созерцать прекрасное солнечное далёко и повернул голову к Кассиану. Кассиан был в разы менее солнечным, особенно когда разрождался вопросами о смерти, неожиданными, как дождь посреди татуинской пустыни. Поговаривали, он вообще все праздники ходил какой-то странный и смурной. Однако это было не его дело, и Дэвитс не лез, справедливо полагая, что если Кассиану от него что-то потребуется, он придет сам, а если нет, то на этот случай у него есть собственные друзья. Подходящего возраста и статуса. Чинук остался в прошлом, и так было правильно.

На первую фразу Дэвитс не среагировал, потому что если реагировать на первые фразы, то никогда не узнаешь самого интересного. Это он понял еще по работе в поле, а поняв, применял далее везде, особенно в работе с юными дарованиями. Возможно, Кассиан ожидал, что Дэвитс попытается опровергнуть его слова или хотя бы возразит, но он не сделал ни того, ни другого. Возражать фактам было не в его привычках, за идеалистическими представлениями о работе в разведке Восстания стоило обращаться к кому-то другому. Даже Айрен справлялся с этим лучше него.

К тому же, это явно было не то, что волновало Кассиана столь сильно, чтобы столько времени думать об этом и в конце концов прийти говорить к Дэвитсу. О смерти его предупреждали чаще, чем о чем-либо другом, и это его не остановило в свое время и непохоже было, что остановит сейчас, когда осознание наконец-то достигло его разума. В самом деле, Дэвитс оказался прав: Кассиана волновала не его собственная судьба, а судьба Кей-Ту. Как будто дроид оказался самым дорогим, что у Кассиана было сейчас или в будущем.

— Скорее всего мы уничтожим его. Сложно представить второго разумного, который захотел бы работать с ним, и еще сложнее предсказать, как именно сам дроид поведет себя в твое отсутствие. Мы не можем так рисковать.

Дэвитс пожал плечами, не сводя взгляда с Кассиана. То, что он озвучивал, не было принятым решением, это были лишь его собственные рассуждения. Вопреки всяким предположениям, разведка не готовилась к смерти своих подчиненных, она справлялась со смертями по мере их поступления. Никогда нельзя было предсказать хоть сколько-нибудь точно, кому из разведчиков сколько удастся прожить. Бывали, разумеется, самоубийственные миссии, но это был отдельный разговор. Все они так или иначе играли в рулетку.

— Почему ты так уверен, что он тебя переживет?

Как и в прошлый раз, Дэвитс воспользовался своей любимой тактикой и просто не перебивал. Кассиан, если дать ему волю, мог говорить много и долго, хотя и старался всегда делать вид, что строго по делу. Дэвитс из этих разговоров как правило узнавал многое, и не только о самом Кассиане, но и других разумных и даже дроидах вокруг него. Сейчас, например, тот звучал так, словно на последней миссии его покусал кто-то из тех, кто считает, что дроидов и прочих разумных жизненно необходимо уравнять в правах. Дэвитс был с этим не то чтобы совсем несогласен, но сохранял осторожный нейтралитет. К большим предприятиям стоило подходить по очереди: сначала свержение Империи, а затем уже всеобщее единение, равенство и братство, хоть с дроидами, хоть с майноками.

— Дроид — собственность Восстания и большая уступка, на которую пошли ради тебя, если ты помнишь, и после твоей смерти будет уже не очень важно, что тебя устраивает, а что — нет. То, что будет правильно или неправильно с ним делать в подобной ситуации, будут оценивать другие разумные, и не только я один. Астромехи и протокольные дроиды не могут в любой момент времени откатиться к заводской перепрошивке, взять бластер и уничтожить половину базы.

Всё это Кассиан уже наверняка слышал тысячу раз не только от Дэвитса, но и от техников, и от всех вокруг. Опасности, сопряженные с содержанием Кей-Ту в числе инвентаря Восстания, лишь немного уступали извлекаемым из его присутствия рядом с Кассианом бонусам. Это могло в любой момент измениться. В том числе непосредственно после смерти Кассиана. Впрочем, говорить об этом сегодня было точно так же бесполезно, как и всё множество дней до этого, поэтому Дэвитс едва слышно вздохнул.

— Если тебя так беспокоит этот вопрос и ты хочешь, чтобы твой голос учитывался, напиши завещание и предоставь его мне. У всех разведчиков оно есть, тебе тоже давно пора обзавестись. Не могу обещать, что мы исполним всё, что ты в нём напишешь, но по крайней мере будем обязаны по долгу чести постараться.

Кассиан молчал так долго, что Дэвитс начал подозревать, что нашёл ультимативный способ совладать с юными разведчиками подобного толка: просто заставить их задуматься о собственном завещении. Метод хороший, хотя некоторым мог показаться бессердечным. Лицо у Кассиана стало такое, что можно было практически невооруженным глазом отследить шевеление шестерёнок в его юной голове. Дэвитс за шестеренками наблюдать любил, а потому не мешал.

Чего он не ожидал, так это того, что результатом напряженной мыслительной работы станет просьба предоставить ему пример. Кассиан выглядел не то воодушевленным (это было опасно), не то довольным (это было опасно, но по-другому), не то и то, и другое вместе, после чего у Восстания как правило начинались проблемы. Кинраты под кроватями — вот такого толка проблемы. Дэвитс некоторое время вглядывался в его лицо, словно ожидал, что сейчас Кассиан заверит, что это просто шутка и конечно же он в состоянии поискать примеры завещаний в голонете. Но время шло, и вместе с ним уменьшалась шуточность просьбы.

Поспорить с ним Дэвитс не мог: зачем тратить время и ресурсы, ища завещание в голонете, когда можно было спросить пример вот так, сидя в одном кабинете. Наконец он выбрал сдаться, потянулся к нижнему ящику стола, порылся в нем в поисках датастика, а затем долго что-то настраивал в деке, прежде чем легким жестом бросить ее Кассиану прямо в руки.

— Твою бы наглость да в правильное русло.

На экране деки высвечивался незамысловатый текст. У него не было витиеватого форматирования, но что-то выдавало, что писали его долго и вдумчиво, возвращались, поправляли и поправляли вновь. Последний раз Дэвитс возвращался к нему пару месяцев назад, но эту дату Кассиан, к счастью, увидеть не мог.

Завещание Дэвитса продолжалось перечислением многих и многих разумных: от высокопоставленных вроде Мон Мотмы до перспективных юных разведчиков, техников, лётчиков, и о каждом Дэвитс находил пару хороших слов, которые просил передать. Это было не столько завещание, сколько любовное письмо Восстанию, честное и обнажающее. В паре мест становилось ясно, что это отсылки к каким-то строкам в письме, которые Дэвитс уже успел вычеркнуть, потому что параграф адресовался кому-то, кто успел умереть раньше него.

Только в самом конце он возвращался к сухому перечислению своего не слишком большого имущества. Большую часть денег Дэвитс завещал на нужды Восстания, немного — Кассиану, чтобы ему хватило на пару месяцев жизни на какой-нибудь неприметной планете в пределах Внешнего Кольца. Еще Кассиану полагался датастик номер пять, записная книжка и дека, которую он держал в руках. Разные другие вещи, в основном по мелочи, предназначались другим разведчикам.