Phasma, Armitage Hux |
Время: 24.III, около полуночи.
Место: Финализатор
Описание: порой самый страшный палач - это собственная совесть. Порой заслуженное наказание приносит облегчение. Порой все выходит совсем не так, как ожидалось.
Ура! Нам 8 (ВОСЕМЬ!) лет! Давайте поздравлять друг друга и играть в фанты! (А ещё ищите свои цитаты в шапке - мы собрали там всех :))
Ищем самого спокойного и терпимого рыцаря Рен в этом безумном мире
Ищем медицинское светило, строгого медика, способного собрать мясной конструктор под названием “человек” и снова отправить его на работу.
Ищем самого отбитого мудака по мнению отбитых мудаков для Джин Эрсо.
Ищем подрастающее имперское солнышко, которое светит, но не всем.
Ищем генерала Дэвитса Дравена, командира самой задорной разведки в этой Галактике.
Ищем талантливого ученика и личную головную боль Магистра Рен.
Ищем генерала разведки, командира самой отбитой эскадрильи эвер, гениального актера, зловредного пирата и заботливого мужа в одной упаковке.
Ищем По Дэмерона, чтобы прыгнуть в крестокрыл и что-нибудь взорвать.
Ищем лучшего моффа Империи, по совместительству самую жизнерадостную сладкую булочку в галактике.
Ищем левую руку мастера Иблиса, самый серьёзный аргумент для агрессивных переговоров.
Ищем имперского аса и бывшую Руку Императора, которая дотянулась до настоящего.
Ищем сына маминой подруги, вгоняет в комплекс неполноценности без регистрации и смс.
Ищем майора КорБеза, главного по агрессивным переговорам с пиратами, контрабандистами и прочими антигосударственными элементами.
...он сделает так, как правильно. Не с точки зрения Совета, учителя, Силы и чего угодно еще в этой галактике. Просто — правильно. Без всяких точек зрения.
...ну что там может напугать, если на другой чаше весов был человек, ценность которого не могла выражаться ничем, кроме беззаветной любви?
— Ну чего... — смутился клон. — Я не думал, что так шарахнет...
Выудив из кармана листок флимси, на котором он производил расчёты, Нексу несколько секунд таращился в цифры, а потом радостно продемонстрировал напарнику:
— Вот! Запятую не там поставил.
Он тот, кто предал своих родных, кто переметнулся на вражескую сторону. И он теперь тот, кто убил своего собственного отца. Рука не дрогнула в тот момент. Кайло уверял себя, что все делает правильно. Слишком больно стало многим позже.
Дела, оставленные Кайло, походили на лабиринт, где за каждым поворотом, за каждой дверью скрывались новые трудности, о существовании которых в былые годы рыцарства Анук даже и не догадывалась.
Ловушка должна была закрыться, крючок – разворотить чужие дёсны, намертво привязывая к Доминиону. Их невозможно обмануть и обыграть. Невозможно предать до конца.
Ей бы хотелось не помнить. Вообще не помнить никого из них. Не запоминать. Не вспоминать. Испытывать профессиональное равнодушие.
Но она не закончила Академию, она не умеет испытывать профессиональное равнодушие, у нее даже зачёта не было по такому предмету, не то что экзамена.
— Ты ошибаешься в одном, Уэс. Ты не помешал ему, но ты так и не сдался. Даже когда казалось, что это бесполезно, ты показывал ему, что тебя нельзя сломать просто так. Иногда… Иногда драться до последнего – это все, что мы можем, и в этом единственная наша задача.
Там, где их держали, было тесно, но хуже того – там было темно. Не теснее, чем в стандартной каюте, а за свою жизнь в каких только каютах он не ютился. Но это другое. Помещение, из которого ты можешь выйти, и помещение, из которого ты выйти не можешь, по-разному тесные. И особенно – по-разному тёмные.
— Меня только расстраивает, на какое время выпал этот звёздный час. Когда столько разумных ушло из флота, не будет ли это предательством, если я вот так возьму и брошу своих?
Не бросит вообще-то, они с Разбойной формально даже в одном подчинении – у генерала Органы. Но внутри сейчас это ощущается как «бросит», и Каре хочется услышать какие-то слова, опровергающие это ощущение.
Лучше бы от своих, но для начала хотя бы от полковника.
Да и, в конце концов, истинные намерения одного пирата в отношении другого пирата — не то, что имеет смысл уточнять. Сегодня они готовы пристрелить друг друга, завтра — удачно договорятся и сядут вместе пить.
Я хотел познакомиться с самим собой. Узнать, что я-то о себе думаю. Невозможно понять, кто ты, когда смотришь на себя чужими глазами. Сначала нужно вытряхнуть этот мусор из головы. А когда сам с собой познакомишься, тогда и сможешь решить, какое место в этом мире твое. Только его еще придется занять.
Сколько раз она слышала эту дешёвую риторику, сводящуюся на самом деле к одному и тому же — «мы убиваем во имя добра, а все остальные — во имя зла». Мы убиваем, потому что у нас нет другого выхода, не мы такие — жизнь такая, а вот все остальные — беспринципные сволочи, которым убить разумного — что два пальца обсморкать, чистое удовольствие.
В готовый, но ещё не написанный рапорт о вражеской активности в секторе тянет добавить замечание «поведение имперцев говорило о том, что их оставили без увольнительной на выходные. Это также может являться признаком...».
Джин не смотрит ему в спину, она смотрит на место, где он стоял еще минуту назад, — так, словно она просто не успевает смотреть ему вслед.
Лея уже видела, на что он способен, и понимала, настоящей Силы она еще не видела. Эта мысль… зачаровывала. Влекла. Как влечет бездонная пропасть или хищное животное, замершее на расстоянии вытянутой руки, выжидающее, готовое к нападению.
Как удивительно слова могут в одно мгновение сделать всё очень маленьким и незначительным, заключив целый океан в одну маленькую солёную капельку, или, наоборот, превратить какую-то сущую крошку по меньшей мере — в булыжник...
Правда, если достигнуть некоторой степени паранойи, смешав в коктейль с каким-то хитрым маразмом, можно начать подозревать в каждом нищем на улице хорошо замаскированного генерала разведки.
Эта светлая зелень глаз может показаться кому-то даже игривой, манко искрящейся, но на самом деле — это как засунуть голову в дуло турболазера.
Правда, получилось так, что прежде чем пройтись улицами неведомых городов и поселений или сесть на набережную у моря с непроизносимым названием под небом какого-то необыкновенного цвета, нужно было много, много раз ловить цели в рамку прицела.
— Знаешь же теорию о том, что после прохождения определенной точки существования система может только деградировать? — спрашивает Уэс как будто бы совершенно без контекста. — Иногда мне кажется, что мы просто живём слишком долго, дольше, чем должны были, и вот теперь прошли точку, когда дальше все может только сыпаться.
Кореллианская лётчица в имперской армии Шара Бэй была слишком слабая и умерла.
Имперка Шара Бэй такой глупости решила себе не позволять.
— Но вы ведь сказали, что считаете жизнь разумных ценностью. Даже рискуете собой и своей карьерой, чтобы спасти меня, хотя видите меня впервые в жизни. А сами помогаете убивать.
Осталась в нем с юности некая капелька того, прежнего Скайуокера, который, как любой мальчишка, получал удовольствие от чужого восхищения собственными выходками.
– Многие верят в свободу только до тех пор, пока не станет жарко. А когда пахнет настоящим выбором, драться за нее или подчиниться… большинство выбирает не драться.
— Ну… неправильно и глупо, когда отец есть, и он тебя не знает, а ты его не знаешь. Это как… — он помолчал, стараясь перевести на человеческий язык свои ощущения. – Ну вот видишь перед собой некую структуру и понимаешь, что в одном месте узел собран неправильно, и работать не будет. Или ошибка в формуле. Вот я и исправил.
Кракен искренне верил в то, что все они — винтики одного механизма и не существует «слишком малого» вклада в общее дело, всё машина Восстания функционирует благодаря этим вот мелочам.
— Непременно напишу, — серьёзно отвечает она и говорит чистейшую правду, потому что у неё минимум сто восемьдесят изящных формулировок для каждого генеральского рявка от «не любите мне мозги» до «двести хаттов тебе в...» (пункт назначения варьируется в зависимости от степени генеральского раздражения).
Минутой раньше, минутой позже — не так важно, когда они умрут, если умрут. Гораздо важнее попытаться сделать хоть что-то — просто ждать смерти Кесу… не нравится.
— Что-то с Центром? – вдруг догадывается он. Почему еще штурм-коммандос могут прятаться на Корусанте по каким-то норам?.. – Планета захвачена? КЕМ?!
— Я верю в свободу.
И тут совершенно не врёт. Свобода действительно была её верой и культом. Правда, вместе с твёрдым убеждением, что твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого.
— И в то, что легко она не даётся. Остальное...Остальное, мне кажется, нюансы.
Проблема в том, что когда мистрисс Антиллес не думает, она начинает говорить, а это как всегда её слабое звено.
Star Wars Medley |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Star Wars Medley » Незавершенные эпизоды » Корзина » Mein General [24.III.34 ABY]
Phasma, Armitage Hux |
Время: 24.III, около полуночи.
Место: Финализатор
Описание: порой самый страшный палач - это собственная совесть. Порой заслуженное наказание приносит облегчение. Порой все выходит совсем не так, как ожидалось.
Отбой на корабле уже был, и сейчас только патрули и наряды ремонтников ходят по коридорам. Так оно должно быть, и Фазма это знает. Вот только ей чудится, что тонкие переборки пропускают все звуки извне – и она, сидящая в своей каюте, слышит шепотки, звучащие по всему Финализатору – от командного мостика до самой нижней палубы. Шепотки о той, из-за которой была уничтожена база Старкиллер, которая должна была стать весомым аргументом в ходе переговоров с Новой Республикой – да и не только ею. «Виновна, виновна, струсила, сдала» - эти слова эхом отражаются в голове – хотя на самом деле, и капитан это понимает, только в ее голове и существуют. Она подвела Первый Орден. Она помогла врагу. Она предала дело своей жизни. Она ничем не лучше беглеца FN-2187.
От осознания этого внутри все скручивается в узел, который не развязать, который можно только разрубить. И Фазма знает, что должна сделать.
Следующие два часа капитан тратит на то, чтобы привести все свои дела в идеальный порядок. Подготовить шаблоны приказов; списки отличившихся штурмовиков – как с положительной, так и с отрицательной стороны, с подробным описанием, кто и за что именно; отдельно – список тех штурмовиков в Офицерском корпусе, кто может заменить ее – пусть не так же хорошо, но все приходит с опытом.
Когда она заканчивает с этим, светящиеся цифры голочасов демонстрируют почти полночь. Не лучшее время – но она даже не сомневается в том, что Хакс еще не спит. Слишком много дел, наверняка он сейчас – как обычно – решает очередные поставленные перед ним Верховным Лидером задачи.
Женщина касается ладонью хромированной поверхности наруча брони – и отдергивает руку. Она не имеет на нее никакого права теперь. Лучше бы хаттов вуки и правда раздавил бы ей грудную клетку. Или глупец FN-2187 доказал, что именно он теперь главный – и пристрелил ее.
Три с половиной минуты спустя Фазма, облаченная в стандартную черную форму Первого Ордена, касается ладонью панели возле двери каюты генерала, и ей даже чудится, что она слышит звуковой сигнал, сообщающий, что у дверей кто-то есть.
Когда дверь отходит в сторону с тихим шорохом, она смотрит на стоящего по ту сторону от порога Хакса, отстраненно подмечая, что выглядит он еще более усталым, чем обычно. «И это твоя вина» - услужливо напоминает голосок в голове.
- Генерал Хакс, у меня есть важная информация, которая не может ждать до утра. – говорит она и уверенно практически просачивается внутрь. Дверь закрывается, и она кожей ощущает нарастающее напряжение.
- Мой генерал, - так она обращается к нему только наедине, - я знаю имя человека, снявшего щиты с базы «Старкиллер», что стало причиной ее уничтожения истребителями Сопротивления. Я считаю, что этот человек должен понести наказание по всей строгости, потому что своими действиями он нанес урон Первому Ордену, как в финансовом плане, так и в боевом: потери техники составляют двадцать восемь процентов, и девятнадцать процентов приходится на шагоходы и спидеры. Пилоты TIE-истребителей смогли поднять свои машины до того, как база взорвалась, однако и среди них есть потери. – она выдыхает. – Этот человек сейчас находится перед вами. – все, слова сказаны. Она умрет – в этом Фазма не сомневается, потому что расстрел – это самый естественный приговор, который вынесет ей военный трибунал. Жаль только, она не сможет увидеть, как Сопротивление будет уничтожено, а власть в галактике возьмет в свои руки Первый Орден.
Отредактировано Phasma (27-05-2017 18:57:14)
Пока Фазма говорит, Хакс слушает. Стоя к ней вполоборота, слегка склонив голову набок, он смотрит на неё холодным цепким взглядом и терпеливо молчит. Да, терпеливо. В другой ситуации форма доклада Хакса устроила бы, но сейчас он только считает лишние слова. Первое. Второе. Третье. Одновременно проверяя соответствие слов Фазмы истине, сравнивая проценты, переводя их в конкретные числа: это не сложно, он только что изучал соответствующие отчёты. Ещё это успокаивает.
Хакс ждал её гораздо раньше.
Он прекрасно знает, почему Фазма пришла только сейчас. Дело не в трусости - и на мгновение он жалеет, что всё-таки не в ней. Это бы всё упростило. Но имеет значение то, что есть, а не то, что могло бы быть.
Могло бы быть слишком многое. А есть, например, то, что Хакс не спал с самого разрушения «Старкиллера». Гораздо дольше, если учесть, как на него действуют естественные стимуляторы - например, экстатический восторг от уничтожения Хосниана. И у Хакса до сих пор щемит сердце, когда он думает, насколько это было красиво.
Не имеет значения. Решение принято, остаётся ему следовать. Никого не волнует, что это решение было самым сложным из тех, что приходилось принимать Хаксу - никого, включая и его за самого. Оно рационально, обоснованно - и оправданно. Во всяком случае, Хакс больше не позволит ей подвести Первый Орден.
К моменту, когда Фазма замолкает, произнесено на восемьдесят одно слово больше, чем нужно.
Короткая пауза. Хакс изучающе смотрит на Фазму. Наклон головы. Изгиб губ. Положение рук. Сейчас ему было бы интересно увидеть на её лице кровь. Прийти без шлема, без брони - хороший выбор.
После случившегося он имеет даже больше прав на этот интерес, чем обычно.
- Я знаю, капитан.
Голос сух и безэмоционален. Три слова - более чем достаточно, чтобы донести мысль, и Хакс считает, что выразился максимально понятно. Но если у Фазмы не будет вопросов, он останется разочарован. Не потому, что ему так хочется отвечать; он предпочёл бы, чтобы этого разговора и вовсе не было, как и краткой, но унизительной встречи с Верховным лидером, когда тот указал на виновника произошедшего; как и уничтожения «Старкиллера». Но потому, что у воспитанных Хаксом людей есть понимание личной ответственности.
Тем более у таких людей, как Фазма.
Хакс возвращается к просмотру отчётов. Ему известно, что Фазма не уйдёт, пока он ей не позволит. Ему известно, что она не заговорит, пока он вновь не обратит на неё своё внимание. Ему известно, что она сейчас испытывает. Ему вообще известно очень многое о Фазме. Именно поэтому он остаётся равнодушным к её присутствию долгое, очень долгое время - и именно поэтому не доводит до грани, на которой она могла бы сломаться.
В том числе потому, что это время оказывается долгим и для него.
Хакс оборачивается к Фазме, складывает руки за спиной. Он выглядит непроницаемо-спокойным - и Фазма всё равно почувствует его раздражение. То, что она так хорошо его знает, не всегда Хаксу нравится, но сейчас вполне устраивает.
- Что-нибудь ещё?
Фазма уверена в том, что ее краткий, в вольной форме, доклад окончится одним – тем, что генерал Хакс вызовет пару солдат и прикажет сопроводить пока еще капитана Фазму в тюремную камеру. Она практически готова к этому – настраивает себя, готовясь встретить бывших подчиненных с высоко поднятой головой. Она допустила серьезный просчет, недооценив противника, что привело к гибели базы – и должна понести наказание. Это правильно.
Она смотрит прямо перед собой, не решаясь найти взглядом генерала. Ей слишком стыдно за то, что она подвела его, подвела его ожидания. Она не боится признаться самой себе – ее верность Первому Ордену является, в первую очередь, верностью самому Хаксу, и именно он, а не Верховный Лидер или еще кто-то, для нее является олицетворением самого Первого Ордена.
«Я знаю, капитан» - звучит ответ. Сухо и безэмоционально. Равнодушно и устало. И чертовски обыденно – словно бы она сообщает ему о том, что Кайло Рен вспылил и уничтожил треть панелей в допросной. Зрачки расширяются, с губ почти срывается недоуменный вопрос-восклик, но капитан успевает остановить себя. Вовремя – до того, как тот прозвучит.
В Уставе есть пункт о том, что младшие по званию в беседе со старшими по званию могут говорить только тогда, когда им будет дано разрешение на это. Впрочем, даже если бы этого пункта не существовало, то все равно – она бы молчала. И совсем не потому, что нечего сказать. Но – зачем что-то говорить, если тебя не желают слышать?
А то, что генерал пока явно не желает слышать ничего, более чем заметно: иначе с чего бы ему возвращаться к просмотру отчетов? Это даже как-то задевает, хотя женщина напоминает себе о том, что теперь она не имеет никаких прав. Она хуже самого последнего кадета корпуса штурмовиков.
«Предательница, предательница, предательница» - пульсирует в висках. «Предательница, предательница, предательница» - тихо, на грани слышимости, шелестит внутренний голос, растравляя свежие раны. «Ты подвела его, подвела, подвела» - отзывается он же внутри черепной коробки. Это больно – все это, ведь она не допускала мысли, что идиотский и слишком полагавшийся на такую эфемерную вещь, как удача, план сопротивленческих тварей сработает. Сама виновата – недооценила противника, забыла Новейшую историю, в которой была информация и о Хане Соло, контрабандисте и гонщике, выбиравшимся невредимым из многих переделок.
Как бы то ни было, ее вина бесспорна. И, видимо, единственная вещь, по которой генерал ее игнорирует – это то, что ему просто противно видеть ее, слышать. Фазма опускает веки, стараясь дышать беззвучно – несмотря на то, что горло то и дело сжимает спазм. Она сильная, она должна принять свое наказание с достоинством.
И открывает глаза, вновь глядя перед собой. Даже выпрямляется – хотя, казалось бы, куда уж больше. Смотрит перед собой в серую – как и везде – стенную панель, молча ждет. И старается не позволять внутреннему голосу звучать слишком уж громко.
«Что-нибудь еще?» - переспрашивает она у самой себя, услышав вопрос Хакса. Вопрос, казалось бы, обыденный – но тут нужно не ошибиться с тем, что ответить. И как.
Капитан плавно опускается на одно колено, низко склоняя голову, и – стараясь, чтобы голос звучал ровно и невыразительно, словно ничего не случилось – интересуется.
- Почему вы позволили мне самой прийти к вам, генерал? – она знает, что одного приказа было бы более чем достаточно, чтобы она оказалась в камере.
Когда Фазма преклоняется перед ним, Хакс испытывает удовлетворение. Мрачное удовлетворение. Злое. Поднимающееся от живота, заполняющее грудную клетку. Давящее изнутри на рёбра. Слегка ноют кости предплечья - от нетерпения. Слюна становится едва заметно слаще.
Хорошая девочка.
Это даже забавно. Спустя двадцать девять лет знакомства он иногда снова видит Фазму девочкой, которой увидел впервые. В этом нет ностальгии. Нет сентиментальности. Если только знание.
Она всё ещё нуждается в обучении.
Люди несовершенны, даже лучшие из них. Поэтому они так занимательны: их можно сделать лучше. Приблизить к идеалу. Своими руками, ноющими от нетерпения.
Краем сознания Хакс вспоминает свой первый отряд. Свой личный отряд, свой лучший подарок. Когда он знал гораздо меньше и был гораздо менее опытен. Когда ставки были до смешного низкими и масштабы не впечатляли. Когда Хакс мог позволить себе заниматься любимым делом: выковывать из отличного материала великолепные орудия, невзирая на потери.
Разумеется, почти все они погибли.
Разумеется, он высоко ценил ту, что смогла выжить. Это значило приблизиться к тому, чего он от них требовал.
Поэтому вопрос Хакс игнорирует. Только внешне, разумеется. Вопрос отложен, на него будет дан ответ - позже. Хакс никогда и ничего не пропускает мимо ушей, но Фазма - в данных обстоятельствах и данном состоянии - сочтёт это пренебрежением. И снова поступит верно.
Принятое решение - вот то, что помогает ему оставаться хладнокровным. Нет места для эмоций - есть место для действий. Свои полномочия в любой момент времени Хакс знает очень хорошо. Здесь и сейчас они безграничны. Эта игра происходит на его поле.
Прошлое - в прошлом. Будущее - в будущем. Принятое решение позволяет не отвлекаться, оставляя лишь здесь. Лишь сейчас.
Он отсчитывает три секунды паузы. Так бесстрастно, что даже безразлично.
- Я хочу, чтобы вы в полной мере осознавали: прямо сейчас я могу выстрелить. Как вы оцениваете шансы на это?
Хаксу интересен ответ. Ни по его лицу, ни по его голосу об этом невозможно догадаться. Мимикой он владеет так, что не снимает непроницаемую маску без чётко очерченной цели. Интонации будничны. Более, чем будничны. Фазма почувствует скорую бурю - если окончательно не потеряла возможность соображать. Хакс не хотел бы в ней разочароваться.
Хакс знает: даже с низко опущенной головой она успеет уловить движение, если он решит достать бластер.
Фазма знает: она не успеет ничего осознать, если он решит выстрелить.
Как подкупает такое знание друг друга.
Фазма преклоняется перед Первым Орденом. Это естественно – ее так воспитали, выпестовали, выучили, потому что Первый Орден – это наследник Империи. Сильной, влиятельной, умеющей расправляться со своими врагами. И Первый Орден станет таким, нет, даже не таким – еще лучше – и она приложит к тому все свои силы.
Фазма преклоняется перед Хаксом. И дело даже не в принесенной некогда клятве, а в том, что он является – в ее глазах – олицетворением Первого Ордена. Решительный, яростный, истово верящий в правое дело, умеющий вдохновлять своими речами. И знающий, что лучше для всей галактики. Истинный правитель – пусть и находящийся в роли генерала, пока. Но кто знает, что будет дальше.
Верность Первому Ордену для Фазмы – это верность генералу. Сноук слишком далек – и у него явно какие-то свои планы, малопонятные ей. А еще он форсъюзер, а этих ребят капитан недолюбливает уже сама, по своим личным причинам. Так что если перед ней будет выбор – она знает, что выберет.
Она стоит, преклонив колено, не шевелясь. Ей не давали разрешение встать, поднять голову или еще что-либо. Она похожа на статую из мрамора, такая же замершая и словно бы даже и не дышащая. Воплощение покорности и готовности принять свою судьбу – что бы это ни значило, чем бы это не обернулось. И если бы здесь вдруг оказался кто-то из штурмовиков, он бы точно не узнал своего капитана – но посторонних тут нет и быть не может.
Хакс задает вопрос, и где-то внутри Фазма сжимается. Ей страшно – так страшно, как не бывает никогда в бою, этот страх – он какой-то ирреальный и вроде бы не имеющий никаких оснований – но он есть. Капитан чувствует себя так, словно бы она оказалась в центре бури, на небольшом клочке спокойствия – но один неверный шаг – и буря захлестнет ее с головой, сломает, точно куклу-паяца, выбросит изломанное и больше уже не нужное тело в сторону – и сыто утихомирится. Фазма не обманывает себя – внутри каждого из них скрываются демоны, и демоны Армитейджа Хакса безжалостны и жестоки.
Она опускает голову еще ниже и негромко говорит.
- Невысокие, генерал. Вы знаете, что я не заслуживаю смерть от вашей руки, - в голосе проскальзывают фанатичные нотки, но это неважно, - кроме того, такая моя смерть не принесет никакой пользы для Первого Ордена. В то время как показательный расстрел сумеет повысить уровень лояльности людей, а заодно даст понять, что перед законом все равны – и кадеты Академии, и высокопоставленные командиры, любой за предательство расплатится собственной жизнью. – она умолкает. Потому что знает, что на самом деле Хакс может поступить как ему вздумается, и никто не скажет и слова против. Потому что он – генерал Хакс, потому что он – в своем праве.
Это не ответ. Отчёт. Даже в такой ситуации. Даже в таком состоянии. Даже в такой позе.
В этом мире есть мало по-настоящему важных вещей. Одна из них — ни при каких обстоятельствах не забывать о дисциплине.
Хакс отмечает, как исступлённо звучит голос Фазмы. Это всё, что выдаёт её волнение. Этого более, чем достаточно. За время всего отчёта на теле Фазмы не дрогнула ни одна мышца, как бы внимательно Хакс не смотрел. Он чувствует себя польщённым.
Не тем, что и как она говорит. Но тем, кто научил её этому.
Фазма умолкает. Выверенная секунда паузы. Три размашистых шага. Хакс останавливается так близко к ней, что Фазма может видеть его идеально начищенные сапоги. Так близко, как он подходит лишь в исключительных случаях. Вторжение в личное пространство — по сути, вторжение в человека.
Проникновение.
Слово звучит хлёстко, как удар кнута:
— Верно, — и в затылок капитана Фазмы упирается ствол бластера, заставляя её склонить голову ещё ниже.
Поправка: не капитана Фазмы.
Номера восемь.
У Хакса отличная память и отличная воображение. Ему ничего не стоит представить на месте склонившейся перед ним женщины девочку, которая была так же неистова. Которая так же верила в правильность их общего дела. Которая так же умела убивать.
Которая была и вполовину не так предана, как сейчас.
Хакс помнит, как номер восемь подстерегала его в одиночестве. Как угрожала — кстати, теперь у неё получается оставаться в рамках гораздо лучше, чем тогда. Как смотрела на него злыми глазами, в которых плескалась обида и презрение. Как впервые встала перед ним на колени.
Только прямой приказ сохранил жизнь Хакса раньше. Сейчас её не сможет оборвать даже прямой приказ.
Номер восемь — это великолепно сделанная работа. Любые сомнения в качестве выполнения нельзя воспринять иначе как оскорбление. Тем более — сомнения, вызванные поведением этого проекта.
— А теперь, — голос становится обманчиво мягким, — расскажите, чем вы руководствовались в принятии этого решения. Я искренне, — Хакс делает упор на это слово, — заинтригован.
Разумеется, его палец находится на спусковом крючке.
Хакс имеет право на личный интерес, пока это не противоречит интересам Первого Ордена.
Решение принято. Решение не обнародовано. Решение не стоит, но можно изменить.
Поэтому Хаксу интересно, дрогнет палец или нет.
Фазма не шевелится – генерал Хакс, ее генерал, не отдавал такого приказания. Значит, она должна сохранять свою позу, не шевелясь. Впрочем, в этом нет ничего такого уж сложного: ей доводилось стоять, точно статуя, часами.
Сердце бьется в груди в два раза чаще, чем звучат шаги в каюте. Она видит застывшие перед ней – совсем рядом – начищенные так, что, кажется, можно и собственное отражение при желании увидеть – сапоги Хакса. А еще через один удар сердца она ощущает прижатый к затылку холодный металл. Фазма даже не сомневается в том, что это. Бластер, разумеется, бластер. Личный, именной бластер генерала. С которым он неразлучен примерно так же, как она со своей хромированной броней. Капитан наклоняет голову еще ниже – хотя, кажется, ниже уже некуда. Шейные позвонки становятся отчетливо заметны, обтянутые покрытой множеством мелких шрамов кожей. Из такой позиции защитить себя – не говоря уж об атаке противника – гораздо сложнее. Пожалуй, именно сейчас Фазма беззащитнее, чем когда-либо.
Мягкий голос не способен обмануть ее – женщина прекрасно знает о том, что глупец тот, кто поверит в интонации, которыми мастерски владеет Хакс, поверит в тембр и тон голоса. Генерал Первого Ордена – прекрасный оратор и умеет говорить правильно, так, чтобы безучастных не оставалось. Недаром большая часть записей, которые ежедневно, дважды в день, прослушивают штурмовики, записана с его участием.
Она делает беззвучный выдох. Признаваться в собственных ошибках всегда неприятно. Признаваться в них Хаксу – еще и больно из-за осознания того, что она подвела его.
- Я руководствовалась логикой и расчетом. – после двухсекундной паузы-заминки говорит Фазма. – База «Старкиллер» была венцом инженерного творчества Первого Ордена. И даже снятие щитов не могло уничтожить ее, потому что все системы были многократно продублированы. Следовательно, это было безопасно, в то время как моя гибель временно ослабляла Первый Орден, что, в условиях потенциально возможных военных действий было опасно, так как на тот момент у меня не были готовы подробные списки кандидатур, способных заменить меня с максимальной эффективностью. – она делает крошечную паузу, чтобы облизнуть губы. – Я недооценила безумие пилотов противника, сумевших залететь в шахту осциллятора, а также удачливость диверсантов, успевших расставить подрывные устройства и не попасться никому из патрулей, которых было немало в коридорах. Это не оправдание, я полностью признаю свою вину и готова понести положенное мне наказание… мой генерал.
Капитан умолкает. Все, что она могла сказать, она сказала. Лишние слова только усугубят ситуацию – а, значит, они не требуются. Если Хакс пристрелит ее – это будет почти не обидно, ведь теперь она оставляет дела в идеальном порядке. Жаль, все же жаль, что не удастся увидеть смерть Республики, этого раздувшегося монстра, погрязшего в коррупции и интригах, заботящегося о собственном кармане, но не о благе людей, о которых должен был.
- Да здравствует Первый Орден! - на грани слышимости выдыхает Фазма. И этот лозунг –ничуть не менее напыщенный, чем все остальные - придает ей сил. Ее жизнь – ничто в масштабах галактики. Первый Орден – вот единственное, что имеет значение.
Хакс слушает. Что важнее - Хакс слышит. Не только слова. Паузу перед началом рапорта. Паузу в середине.
Лозунг-выдох - тоже.
- Первый Орден, значит.
Слова звучат - будто в сторону. Будто размышление вслух. С поправкой: Хакс никогда не размышляет вслух, если не хочет, чтобы его услышали.
С некоторых пор Хакс предпочитает не размышлять вообще, если не хочет, чтобы его услышали.
- Капитан, - говорит он, - вы осознаёте, какое расстояние отделяет вас от смерти? Я имею в виду расстояние между дульным срезом и вашей головой. Несколько атомов. Это расстояние так мало, что в большинстве случаев его не принимают во внимание. Вы осознаёте?
Голос мягок. Чересчур мягок, чтобы можно было ему поверить. Парадокс, но именно поэтому он способен обмануть.
С мягкостью голоса слишком контрастирует сила, с которой Хакс толкает бластер вниз, на мгновение заставляя Фазму склонить голову ещё больше, когда это кажется невозможным. Заставляя её кивнуть.
- Вы осознаёте. Замечательно.
В голосе звучит удовлетворение. Резкость движения не заставила дёрнуться палец на спусковом крючке.
- Вы не уникальны. Вы не одна находитесь в таком положении. В нём находимся мы все.
Пауза.
- Каждый из нас.
Одновременно с этими словами Хакс вновь заставляет Фазму кивнуть.
- Штурмовики.
Толчок.
- Пилоты.
Толчок.
- Техники.
Толчок.
- Офицеры.
Толчок.
- Любой из нас - от первого до последнего - прямо сейчас находится под прицелом. Вопрос лишь в том, когда произойдёт выстрел. А он произойдёт - и с такого расстояния Республика не промахнётся. То, что всё ещё живы вы; то, что всё ещё жив я; то, что всё ещё живы те, кого вы знаете, и те, кого вы не узнаете никогда - всего лишь стечение обстоятельств. Удача.
С самого начала этой речи голос Хакса - вновь голос командующего. Он жёсток, потому что пропитан ненавистью к Республике. Он отрывист, потому что Хакс умеет держать в узде даже эту ненависть.
Палец на спусковом крючке.
- Однако есть ещё кое-что. Наши убеждения. Наша ответственность. Наше мужество и готовность умереть за правое дело. Это то, что поможет нам победить. Но мы ни на секунду не должны забывать, чего может стоить наша ошибка. Не для нас - конкретная жизнь не имеет значения. Значение имеет только Первый Орден.
Бластер соскальзывает с затылка Фазмы. Упирается в висок. Упирается в скулу. Хакс ведёт его медленно, почти нежно. Ствол утыкается снизу Фазме в подбородок, вынуждая поднять голову и посмотреть ему в глаза.
Всё это время оружие смертельно опасно для неё. И ни разу не направлено в сторону Хакса.
- Капитан, вы понимаете, о чём я говорю?
Фазма понимает, что находится буквально на волосок от смерти – и что только желание – или нежелание Хакса удерживает ее от превращения в мертвое и бесполезное тело. И генералу явно не нужны ее ответы – он и сам прекрасно знает, что она ответит. А следом он надавливает на бластер, заставляя ее кивнуть. Кивок. Еще один. Еще и еще. И каждый из этих кивков – словно признание ее собственной оплошности, ее ошибки, ее недальновидности.
Фазма не согласна с тем, что они все живы только потому, что им повезло, что удача – на их стороне. Полагаться на удачу – удел Сопротивления, этого сборища безалаберных и неорганизованных ублюдков, от которых столько проблем. На их стороне, на стороне Первого Ордена – продуманность, тактика, строгий расчет и… И знание того, что правда на их стороне. Что именно за Первым Орденом – будущее галактики. Что правы они – а не Новая Республика или, того хлеще, Сопротивление.
Она не согласна – но молчит. Потому что знает, что сейчас Хаксу не нужны ее размышления, что все, что он сейчас хочет видеть от нее – это беспрекословное подчинение. То, что она умеет делать лучше всего – даже лучше, чем убивать. Именно поэтому она не шевелится – даже почти не дышит, напоминая собственную статую.
Холодный ствол бластера скользит вниз. От этого по коже проходят мурашки, но Фазма по-прежнему не шевелится. И только когда оружие упирается снизу в подбородок, толкает вверх – вынуждая поднять голову – она делает это. Смотрит на Армитажа прямо и открыто, потому что ей нечего скрывать от него, потому что порой ей кажется, что Хакс знает все ее мысли куда лучше ее самой.
- Да, мой генерал, - негромко, но твердо произносит капитан. Она моргает – и видит вместо генерала, пусть утомленного, вымотанного, но взрослого мужчины – того долговязого нескладного мальчишку, тощего и угловатого, которому столько лет назад она принесла клятву верности – первая из всех. Еще один взмах ресниц – и наваждение исчезает, вновь возвращая ее в настоящее.
- Вы знаете, кому принадлежат мои верность и жизнь, - говорит она.
Они оба знают – кому. И глядя на Хакса, Фазма мысленно дает самой себе клятву. Она клянется своей честью – потому что честь воина – это единственное, что принадлежит только ей – клянется в том, что больше никогда не подведет генерала. Никогда. Ни в чем. Ничем.
- Каковы будут ваши дальнейшие приказания, мой генерал? – ровным голосом произносит капитан, словно ничего и не происходит. Словно она не стоит на коленях, а в подбородок ей не упирается бластер, который в любую секунду может прервать ее жизнь. Словно они на обычном повседневном брифинге, которых были сотни за эти годы.
Вы здесь » Star Wars Medley » Незавершенные эпизоды » Корзина » Mein General [24.III.34 ABY]