Дюк слушает крайне внимательно и сам пропускает момент, когда начинает слушать как разведчик. А потом откидывается на стуле поудобнее.
- Мы много чего хотим, Кей. Иногда очень странных вещей. Иногда очень неприятных для других. Это все потому, что мы живые. Думаешь, есть какие-то идеальные повстанцы? Чистые, светлые? Я сейчас решу, что тебя Мон Мотма укусила в темном коридоре.
Дюк шутит, но как-то мельком, едва намечает улыбку сам.
- Послушай себя, Кей. Нет, не послушай – услышь, а?
Дюк делает паузу – очень короткую. Если Кей и захочет прогнать свою речь в памяти заново, у него это много времени не займет.
- Если на что-то подобное тебе еще нужен карт-бланш и причина, тебе точно не все равно. Что мешало тебе просто убить Ника, его команду и девчонку? Судя по тому, что Ник согласился на твои условия, он не мог тебе помешать и сам это понимал. Больше того, тебя никто бы не осудил. Ситуация. Обстоятельства. Моя битая морда. Моя секретная дека, наконец, которую мы им в некотором смысле подарили. Уйма причин, чтобы зачистить точку. Что мешало?
Дюк смотрит с живым интересом.
Каф пахнет очень соблазнительно, но Кей его всегда интересует больше.

В других обстоятельствах Дюк просто кувырнулся бы назад, едва спинка стула коснулась бы пола. И встал бы уже на ноги. А может, и ударить бы успел.
В других.
И дело не в том, что Кей быстрый. Хотя и в этом тоже.
Тем не менее, прижать подбородок к металлическим пальцам Дюк успевает – только для того, чтобы не разбить затылок об пол. Приземление и так болью отзывается в голове. Под носом мгновенно становится мокро.
Дюк шипит сквозь зубы и выгибает спину, когда Кей прижимает к полу сломанные пальцы.

Для того, чтобы смотреть, надо как-то сфокусировать взгляд, и Дюк пытается. Над верхней губой горячая влага. Он пытается втянуть ее обратно в нос вместе с порцией воздуха.
Головой не шевельнуть, Кей держит крепко. Больно держит.
- Тебя…
Вместо слов выходит какой-то невнятный хрип и Дюк не продолжает.
Даже попади он в плен, ни один имперский КХ не стал бы стоять над ним так. Требовать, чтобы он смотрел. Держать его так.
Звучать так.
Дознаватель мог бы. Разведчик. Такой же как он. Такой же как Кей.
Тело бойца гонит в кровь безумное количество адреналина. Требует драться. Сердце стучит где-то в горле, чуть ниже руки Кея.
- Ты живой… - выталкивает Дюк сквозь стиснутые зубы. – Поэтому можешь решать.
В то, что Кею стало вдруг все равно, убивать или нет, он поверить не может. Это мало того, что неправильно, еще и непрофессионально. Он видел другое.
Может, Кей бывает таким, когда ему все равно. Может и наверняка был. Место, время, обстоятельства.
Ошибается он в том, что счел это вдруг своей основной характеристикой.

Дюк думает, что инстинкт самосохранения у него напрочь отшиблен много лет назад, но когда кулак входит в пол, он рефлекторно дергается. Это так близко, что холод свистит у виска. Пол подпрыгивает, бьет в затылок каждый раз, когда трещат доски.
Что-то в тоне Кея. Что-то такое. Как летящий мимо кулак. Что-то, придающее слову другие смыслы. Или других адресатов.
Он еще не разбирает, какие и что там на самом деле, пульс бьется даже в ушах.
Дюк подтягивает ноги, осторожно садится, упираясь в пол здоровой рукой. Стирает предплечьем алые капли с губ.
Это истерика – или очень похоже. Тут пощечина помогла бы или затрещина. Или сделать то же самое, что сделал сам Кей. Только не так, конечно.
Совсем иначе. Может быть, тоже грубо. Но и нежно тоже.
Все это сейчас невозможно.
- Любишь.
Его не держат ноги, кухню качает, но Дюк просто подвигается ближе.
- Карт-бланш тебе нужен?
Шепот выходит громким, и ладно – в голосе Дюк не уверен. Он протягивает руку к Кею, и не может сказать наверняка, не сломают ли ее сейчас. Вторую он прижимает к груди.
На это, наверное, страшно смотреть со стороны. Двое в разгромленной кухне. Один с битой мордой, капающий кровью на рубашку, и второй – человек, запертый в корпусе имперского КХ, и не находящий выхода.
- Иди сюда, - тихо зовет Дюк. Осторожно тянется. У Кея нет пульса на шее, но если бы был, грохотал бы в такт. – Иди ко мне, Кей.
Он не может построить для Кея правильную стойку без его участия, может только придвигаться ближе настолько, насколько это вообще возможно.
- Ну?.. Иди ко мне.

Дюк сидит неподвижно, только держится за Кея – буквально держится, у него кружится голова. Металлический воротник из пальцев он тоже использует как опору.
Знакомый холод трогает спину – как всегда, когда кто-то прикасается к его шее. Для Дюка в этом всегда есть элемент насилия, он слишком хорошо обучен, буквально выдрессирован знать, к каким его частям прикасаться можно, а к каким нет. Добровольно он разрешает это только Кею и находит в этом странное удовольствие. Как если бы Кей прикасался к самой его натуре, а не к горлу. В этом есть что-то честное. Прикоснуться к самому Кею он тоже не может – только к его сознанию. Так или иначе. Броня из фрика не в счет.
Но сейчас Дюк просто дышит. Прикрывает глаза, потому что так проще, и считает удары. Не сразу понимает, что это его собственный пульс.
Быстрый.
Они сидят молча, Дюк позволяет размеренному стуку кружиться вокруг вместе с кухней. Мир слегка качается, да и Сила с ним. Он считает, потом начинает медленно успокаивать дыхание. Этот стук нужно замедлить. Для себя и для Кея. Вернуть их обоих ближе к реальности.
Вдох-выдох. Как учили.
Вдыхай, пока считаешь до десяти, но без задержек, как течет вода.
Как только дыхание успокаивается и перестает быть рваным, Дюк включает шепот. Он ни о чем, просто горячий и близкий. Про то, что верить в Кея хорошо, легко. И любить его легко.
И не обосновывает, почему. Нет никакого почему.
Кровь подсыхает на лице, стягивает кожу. Дюк слушает сердце.
Удары глухие – бум, бум, бум.
Спокойнее. Еще спокойнее.  Больше он не замедлится, потому что ранен, но и так хорошо. Лучше.

Дюк смотрит на него, чуть щурится, смаргивая пелену и унимая шатающуюся кухню. Потом бесцеремонно опирается о Кея, чтобы подняться на ноги.
Сказать тут нечего, и он только хлопает его по плечу.
Нормально. Извинения приняты.
- Сделай что-нибудь с дырой в полу.

Он идет на корабль за сменной одеждой, забывая о том, что в доме есть вещи на все случаи жизни, потом долго сидит в кокпите, закинув ноги прямо на приборную панель.
В отражении транспаристила видно заострившееся лицо. Слишком серьезное для Квинты, повстанца. Правильное для полковника республиканской разведки.
Потом он включает гиперпередатчик и возится с настройками. Ищет внутрисистемные каналы Чандрилы.
На волнах знакомые писки и шорохи. Три газовых гиганта системы делают домашнюю межпланетную связь специфически узнаваемой.
- Связь, - говорит Дюк компьютеру. – Два-пять-ноль, дополнительный два, Гладианский парк.
Долгие гудки вызова. Тишина.
- Связь. Четырнадцать-два, дополнительный  один-ка-восемь, академия Брионелл, факультет навигации.
- Дежурный слушает.
- Дайте начкафедры. По семейному вопросу.
- Секунду.
Секунда длится почти двадцать. Дюк смотрит в потолок.
- Кейтель на связи.
- Даг? Собираюсь домой в отпуск. Говорят, в оперном в этом году потрясающая программа.
- Посмотри новости.
Гудки. Шорох. Скрип эфира.
Посмотреть Дюк ничего не может, поэтому ищет радиоволну.
В Ханна-Сити обыски и аресты. Как везде в Империи. Скандал – перестрелка прямо в Полисе. Подданная Империи Риза Сонтебренн, шестидесяти лет от роду, почтенный профессор политологии, встретила шквальным огнем мирный имперский патруль, заглянувший на подозрительный шум в доме. Патруль, собиравшийся убедиться, что у леди все в порядке, потерял троих убитыми. Похороны профессора откладываются, идет расследование.
Бой в доме у рынка в Старом Городе.
По подозрению в содействию мятежникам арестованы: капитан службы безопасности Чандрилы Барден Ласена и комэск одной из эскадрилий планетарной обороны Алистер Марш, по слухам, связанный с отставным адмиралом республиканских времен Хирамом Дрейсоном. При попытке задержания убит начальник отдела фрахтования и логистики корпорации «Чандрила Экспресс» Коул Уинтерс. Его жена Аюми Уинтерс, в девичестве Ваал, находится в реанимации, доступ к ней запрещен, так что никаких подробностей сотрудникам канала получить не удалось…
Дюк набирает домашние номера семьи, один за одним. Многие молчат. По другим отвечают незнакомые голоса, и он молчит сам.
За несколько минут он выясняет масштаб произошедшего.
Потом идет в дом и предупреждает Кея, что собирается слетать в поселок и добыть еды. Один. Нет, все в порядке, он будет очень осторожен, но нужно проветрить голову.
Возражений и здравого смысла Дюк не хочет, обещает лететь со скоростью беременной старушки в инвалидном гравикресле. Упрямо напоминает, что ему нужно здорово устать, чтобы нормально спать и быстро выздоравливать. Все будет хорошо.
Потом он берет байк из грузового отсека и, как и обещал, со скоростью улитки улетает в сторону поселка. Раньше ночи ему не вернуться. Но ему нужен комлинк, пусть подержанный, и дека – то есть нормальные средства связи, которые не надо носить с собой вместе с целым кораблем.

Поселок за много лет совершенно не изменился, сменились только продавцы на улицах, но Дюк и не ищет знакомых. Он покупает фрукты, мясо, хлеб, клей для столярки, думает о преимуществе жизни на диких планетах – натуральная еда, не консервы и концентраты. Это хорошо.
Ему тоскливо и немного тошно, и он напоминает себе, что всегда знал, что все знали, чем может окончиться однажды его работа.
Это ничего не меняет. И его тревожит Кей.
Надо связаться с базой, выяснить, кто его психолог, и поговорить наконец.
Психологов Дюк обычно избегает – слишком хорошо знает, что происходит в его собственной голове. Но в этот раз ему нужен совет.
Средства связи он находит не без труда. Ему достается мандалорский комлинк старого образца и слабая дека, пригодная разве что для просмотра фильмов. Пока сгодится.
Потом он шатается по поселку, по большей части ведет байк в руках. Душевный раздрай ему не нравится. Он совершенно беспросветный, в такие минуты нужно пить. Это невыносимо тупо после того, как тебе сломали нос, и, возможно, организовали легкое сотрясение мозга (потому что носы у людей ломаются с трудом), но иногда не-пить еще хуже.
Кею не надо видеть его таким, Кей подумает, что это из-за него.
Из-за него тоже. Ты можешь сколько угодно знать, что сделали с человеком, и что все, что происходит с ним сейчас – естественно. Как и знать, что вытащил его в относительную безопасность и вообще сделал все, что мог, и дальше должно быть лучше.
Но если ты хоть немного эмпатичен, до тебя то и дело долетают брызги из этого бесконечного озера внутренней боли. А иногда ты сам суешь в него руки по локоть. И оно жрет тебя, потому что ты ничего не можешь с ним сделать.
Врага убить можешь.
Секретные документы украсть можешь.
Натягивать Империю по самые гланды и то можешь. А здесь нет. Где-то в этой точке заканчивается твое «я самый сильный, самый красивый и еще у меня есть моя разведка», которым ты утешаешь себя даже тогда, когда тебя бьют ногами по голове. Компетенции заканчиваются. Сила, знания, способность что-то сделать. Остается только доверять базе и ее психологам. Ждать.
И не иметь. Блядской. Возможности. Ни на что. Повлиять.
Можешь вот семью похоронить.
Дюк ломается на обратном пути. Останавливается в лесу возле скалы, из-под которой мелким водопадом бежит ручеек, открывает флягу со жгучим местным пойлом и сидит там, пока свет позднего заката не сменяется светом луны.
Надо будет узнать у психолога, может ли быть так, что… Что есть какой-то шанс. Что это не стресс, не импритинг, не одиночество или прочая херня, которую люди иногда принимают за высокие чувства. Не память о том, что было когда-то.
Дюк не знает, хочет ли про это спрашивать. Спрашивать про это нужно у Кея. Потом. Через полгодика после того, как он обретет выбор, куда ему идти, что делать и с кем быть.
Риза все. Коул. Закончился наверняка правильно, как связной – так и должно было случиться.
Он льет немного выпивки в ручей. Это что-то туземное, но пусть так.
Барден, Алистер – Кессель или расстрел.
Аюми, возможно, выживет для тюрьмы. Без нее он бы и не знал, что делать с Иви – во что одевать, как приводить в порядок волосы, какие банты подбирать под платья, как рассказывать про мужчин и женщин.
Аюми лучше не выжить, потому что в тюрьме ей будет очень плохо.

Дюк возвращается после полуночи. Думает, что удачно придумал для Кея задачу, в которой не нужно воевать. Думает, что аккуратно поставил байк возле дома, только чуть-чуть задев дерево. Думает, что уверенным шагом подошел к фигуре на пирсе.
Это, кстати, правда.
Такой твердый шаг у мягкого и текучего, несмотря на габариты, Дюка, бывает только по глубокой пьяни.

Озеро приятно шумит, отражает шум в голове, делает его приятным тоже. На берегу свежо, только не по-риннальски, а по-настоящему. Пахнет водой. Дюк смотрит на Кея и тоже кивает.
Его странно ведет. Пирс какой-то неустойчивый. Качается на воде как лодка. Кей вроде бы должен был усовершенствовать пол, а не пирс. Но может, у него просто было много времени. Не надо его так надолго бросать.
Дюк пробует сесть, но доски с невыразимым изяществом уходят из-под ног вообще. Он летит в темную гладь воды.
Все летит и летит, пока не осознает, что его крепко держат.
Потом он осознает, что вот, может держаться за край пирса тоже, а под ним все-таки доски.
- Я че-т не думал, что меня так развезет, - говорит он, с бесконечным доверием глядя прямо в рецепторы. – И… извини.
Дюк еще не знает, хочет ли говорить. Этот пирс – какое-то вечное место для невысказанных признаний.
Но если бы он не хотел, он ушел бы в дом, разве не так. Он бы, может, и заснул у скалы в лесу. А нет, нет, тогда Кей приехал бы за ним в поселок, не нашел его, и что. Переживал бы.
- Завтра надо работать дальше, - говорит Дюк с непонятной тоской и неохотно принимается смотреть на воду. – А сегодня… не надо. Я и решил. Отключить мозги.
Ничего не вышло. Они если и отключились, то частично. Он прижимает к груди ноющую руку, придерживает ее как ребенка, хотя болит у него не рука.
- Придумай что-то для малой, а? Для себя. Для вас. Жизнь. Легенды. Я вам под них документы сделаю. Придумай так, чтоб… Как только ты можешь.  Надежно.

Дюк недовольно мурчит, не размыкая губ, когда его бережно оттягивают от пирса, но не сопротивляется. Только шевелится, устраиваясь в руках Кея поудобнее, и опирается на него всем телом. Так удобнее стоять.
В мире вообще не очень много разумных, о которых он может опереться всем телом и не уронить их.
Еще меньше разумных, с которыми он хочет так делать.
- А зря, – говорит Дюк, пытаясь вывернуться так, чтобы смотреть Кею в глаза, но при этом не вывернуться из его рук. – Я бы хотел знать, что вы в безопасности. Но так нельзя, да? Спрятать всех, кого хочешь. Защитить… всех.
Да он даже не пытался их защищать. Когда вся твоя семья так или иначе сочувствует мятежу, ты просто остаешься ее частью и…
Он даже не думал о них постоянно. И дома бывал редко. Просто знал, что надо делать, чтобы у них все было нормально. Не связывать их с собой. Его семейство, в конце концов, было достаточно уважаемо на Чандриле, чтобы Империя не хотела трогать их без весомого повода.
Но и повод нашелся.
- Или можно? Как вас убедить?

Отчаянно хочется спорить. Как это не выход, когда отличный выход? Галактика вон какая большая, вон небо какое. Куча звезд. Даже отсюда, наверное, можно найти такую, где нет никакой Империи. Кей очень убедительно звучит, он просто не понимает, что вот логика, а вот чувства, хотя должен бы понимать лучше всех.
Пока Дюк ищет аргументы и даже открывает рот, чтобы все-таки убедить Кея в том, что и Кея можно убедить, надо только приложить побольше усилий, и что защищать надо вовсе не его, а вот таких как Иви или Кассиан… что-то происходит.
Сопротивляться не хочется вообще ничему, и Дюк чувствует себя немного мягкой игрушкой, позволяющей что угодно.
Это же Кей. Что он ему не позволит? Да все, наверное. Кроме всяких глупостей. Вроде этих его попыток застрелиться.
- Эй-эй-эй, - уточняет Дюк, когда пирс все-таки куда-то исчезает из-под ног. А нет, не исчезает.
Это похоже на какой-то танец. Но это не танец. Или что это.
Звезды так видно лучше, и глаза Дюк закрывает неохотно – не потому, что ему надо, а потому, что Кей предложил.
Это похоже на невесомость. На такую странную невесомость, в которой тебя абсолютно надежно держат.
Вот что Кей задумал. Трудно спорить, когда ты так… стоишь? Висишь? Лежишь?!.. Вот так, короче.
Это странно. Все это странно, но не неприятно.

Это стойка. Сквозь алкоголь до Дюка доходит долго и сперва он просто слушает. Голос выталкивает мысли из головы, оставляет темноту под закрытыми веками и ощущение надежно держащей силы.
Это непривычно. Он привык держать сам – себя, разумных, ситуацию, все на свете. А тут держат его. И ничего не нужно. И это безопасно.
Это отдельно ломает мозг, и Дюк слушает и слушает – слова о бессилии, боли и страхе. Пока не начинает понимать, что действительно чувствует именно это.
Отправить Кея и его дочь очень далеко. Подальше и от войны, и от себя – и так они не могли бы тоже пострадать из-за всего этого, из-за него. А он бы присмотрел за Кассианом, потому что Кассиан останется, он в Восстании давно и сам так, в общем-то, решил. Может, из-за Дэвитса решил, так же как Иви – из-за него. Но с Иви договориться легче.
Только все это вранье. Кей никуда не поедет. Иви тоже. Она смертельно обидится. И если он их все-таки уговорит… они поссорятся.
Есть много способов убедить их, но все сводится к этому. Они поссорятся. Разойдутся навсегда. Он потеряет их…
Их тоже.
Дюк не знает, что именно создал бы из своего страха, но слово хорошее. По нему чувствуется. В чандрильском тоже есть подходящее слово, но матерное.
Но если для них так будет лучше? Будет?
И говорит Кей только о нем или о себе тоже?
Мысли путаются, по пьяни приходят потрясающие догадки и дикие идеи. Дюк не повторяет за Кеем, хотя правила игры, кажется, требуют именно этого. Только слушает.
Ему плохо и больно, но как хорошо его держат. Его тянет в сон – в целое озеро горя, на поверхности которого, оказывается, можно лежать, но только пока тебя держат. Он засыпает, слушая голос Кея, и просыпается от того, что тело вздрагивает, удерживая баланс. Потом проваливается снова.
- Я чувствую бессилие, - шепчет он в пустоту, - потому что на Чандриле полный звездец.
Вот поэтому.
И Сила – это хорошо. Но те, кто ею владел, облажались и ушли. Сидят теперь в песках. Не делают ни-че-го. Лепят куличики из своего опустошения.
Кажется, об этом он тоже говорит.
И о том, что таким как они с Кеем, осталась только одна Сила – сила встать и идти дальше.
Потому что они самые сильные и самые красивые. Особенно Кей, и это важно, чтобы он знал.

Утро приходит подло, по графику, вместе с похмельем и муками совести и прочей отвратительной реальностью. Дюк думает, не сбежать ли через окно, ополоснуться в озере и потом только показаться на люди, но вовремя вспоминает про руку.
Плавать с одной рукой он умеет, даже вообще без рук, но это уже не попытка освежиться, а крифф знает что. Тренировка. К тому же голова гудиииит…
Вместо всех этих планов он садится и жадно прикладывается к воде. С сомнением смотрит на таблетки.
Сколько же он вчера выпил?
И что он вчера нес?
Перед Кеем стыдно, но он не помнит точно, за что. Наверное, в принципе. А вот что Кей нес…Святые звезды. Что-то про Восстание, в котором должны быть такие хорошие разумные как Кассиан, Иви, и вот он, Квинта.
Дюк дергает щекой, ссыпает таблетки в карман, чтобы съесть их с кафом, потому что воду неосмотрительно прикончил, и выбирается в кухню – как есть, босиком. Кей там и это заставляет его остановиться на пороге и сунуть пальцы во взъерошенные волосы.
- Я вчера… Сильно?..
Квинта пытается вспомнить, здорово ли перебрал, но колокол в голове сам подсказывает – ага.
Это такое типично чандрильское ага, не предполагающее возражений.

Надо как-то привыкнуть к тому, что у Кея нет никаких проблем с тем, чтобы поднять его на руки, решает Квинта, устремляясь к чайнику. Это не тот фактор, который когда-нибудь изменится.
- Пока я хочу каф. Тонну кафа. Ванну.
На столе со вчера стоит кружка – он к ней почти и не притронулся, потому что Кей уронил его и дальше все было сумбурно. Дюк использует ее, чтобы запить таблетки.
- Я тебе сам скажу, какая вероятность, - говорит он, когда первая кружка пустеет. Ему не хочется говорить об этом, потому что это в принципе больно.
Еще долго будет.
- Мои никогда не поддерживали Империю, - говорит он, забрасывая специи в кружку для новой порции. – Не потому, что они сепаратисты, а потому, что это Чандрила. Мирная теплая планета, где население любит свои цветники и поговорить о политике. А тем, кто мешает нам говорить о политике, мы обычно отрываем голову. Вооруженные дебаты называется. Тоже часть культуры.
Кипяток льется в кружку, в воздух поднимается характерный горький запах.
- Импы взяли кого попало. В кого губернатор пальцем ткнул, тех и взяли. Но… Муж Аюми был моим связным. Для Восстания это ощутимая потеря.
Для него это ощутимая потеря. Все вместе.
- Ласена обеспечивал мою смерть. Мой отход мы продумывали вместе. Алистер помог мне исчезнуть. Они мало знают. Нам не нужно поднимать тревогу на базе или что-то такое. Просто… Они сделали достаточно, чтобы их расстреляли. Что тут считать, Кей?

Кей выводит его из дома так, как будто собирается показать, что и где считать. Или будто задался целью увести его от кафа.
Дюк не возражает только потому, что Кей ведет его за руку. Может, вздумай он прогуляться так до самого поселка, Дюк и то бы не возражал, и даже не пошел бы за обувью. Ну а что?
А потом все оказывается правдой – ему показывают, что и где считать.
Кей слишком хорошо все вспомнил. Если не Дюка Ваала, то их психологические штучки, которым их неплохо учили в свое время.
Квинта опускает глаза.
Ему хочется рявкнуть.
Конечно, больно. Иногда нужно уметь ставить точку. Когда на тебе несколько тонн ответственности, главная из которых – за доверившихся тебе людей, один из которых стоит прямо перед тобой, нужно уметь ставить точку. Что-то за что-то.
Он собирался не тянуть больше Кея в бои. Хотя бы пока. А то, о чем он говорит — это точно силовая операция.
- Как ты? – быстро спрашивает он, как будто что-то решил и боится передумать.
Ничего он еще не решил. Кей грамотно дергает его, говорит о том, что знает наверняка. Но Дюк знает, в каком случае все будет еще хуже. И для него тоже.
- Только честно. Чудо имперской инженерии.