Скрутить детали с лазпушек кораблей обороны в случайном порядке — сделано.

Разбить ворота тюрьмы и поднять на ноги весь местный гарнизон — сделано.

Заменить транспондер шаттла на поддельный для маскировки сигнала — сделано.

Настроить автопилот с возможным подключением управления снаружи — сделано.

Раздобыть датастики с вирусом и передать их ответственным лицам — сделано.

Организовать воздушный бой шаттла с эскадрильей планетарной обороны — сделано.

Аварийно посадить один из кораблей поблизости от тюрьмы — сделано.

Поставить снятый с шаттла транспондер — сделано.

Организовать срочную эвакуацию тюрьмы в связи с угрозой обрушения здания — сделано.

Потерять в эвакуации Алистера Марша — сделано.

Поднять в воздух аварийно севший корабль — сделано.

Положить диспетчерское сообщение крупных и средних портов Ханна-сити — сделано.

Один есть.

У них есть три часа на то, чтобы вытащить Бардена Ласена оттуда, куда его везут. Они обсуждали эту часть с Дюком — он нужен там, потому что это сложнее, чем Алистер. Ребята из службы безопасности могут помочь, но лишь до определенного лимита. Еще — Барден в худшем состоянии, чем Алистер. Кто-то должен быть с ним. Кто-то, кто потом уйдет с планеты вместе с ним. Не из Ханна-сити — они подготовили несколько отходных путей с планеты, разной степени экстремальности.

Кей стирает эти воспоминания, когда поднимается на ноги. Человек с чемоданчиком отдает ему дурацкие, нелепые приказы, и он выполняет все до единого. Это унизительно, и иногда Кей и впрямь ловит себя на том, что правда не контролирует свои движения.

Он стирает предыдущие несколько месяцев — не совсем всё, но многое. Стирает модели Кассиана, Иви, с особой тщательностью вычищает данные о Дюке. Чистый лист.

Потом наполняет этот лист заново.

— Зовите техников Кренника, — говорит человек с чемоданчиком. — Он наш.

Всё в нем отторгает сигнал чемоданчика, но слушаться его даже легко. Кей идет, куда говорят. Не протестует, когда двое техников подключают к нему деку. Не протестует, когда они лезут в его базу данных. Тем более не протестует, когда радуются найденным моделям. Найденному плану.

Напротив него всегда стоит штурмовик с тяжелым бластером, и Кей только смотрит на него.

Таймер внутри тикает — его они обнаруживают тоже. Кей отвел им пять часов. Они долго переговариваются между собой, пытаясь понять, что будет через пять часов. Лазают по плану, вновь обсуждают увиденное прямо рядом с ним. Почему-то его очень любят ставить на колени — только теперь он стоит в какой-то технарской комнате в одном из местных центров временного содержания.

Через три часа Кея отпускает. Система окончательно переключается на дублирующие компоненты, и он чувствует невероятную легкость. Всё по плану.

Снаружи всё тоже должно быть по плану.

Сначала в комнату заходит медицинский дроид. Следом — профессор Гента Вардал. Последнего Кей, к сожалению, узнает сразу же, и ему резко становится не до плана.

Если появление профессора понятно, то медицинский дроид заставляет Кея удивиться. Очень по-человечески удивиться. И еще более по-человечески испугаться: в отличие от всех прочих, кто препарировал Кея всевозможными способами, этот конкретный человек никогда и пальцем его не трогал. Он только говорил.

Как Аса.

Только не как Аса. Совсем не как Аса.

Чужого контроля над ним уже нет, но Кей все равно остается на месте, только следит взглядом за профессором Вардалом. Тот находит себе стул, чтобы присесть — напротив, но не так, чтобы перекрывать линию огня для штурмовика.

— Кажется, вы меня узнали, мастер Туэссо, — вместо приветствия говорит он. — Я тоже вас узнал. Давайте поговорим о том, что вы делаете на Чандриле. Я вижу, что у вас в памяти хранится идеальный план побега для двух опасных заключенных. Однако я ему не верю. Вы бы предусмотрели такую вероятность, верно?

Кей только смотрит.

— Будем считать, что вы со мной согласны. Он же может говорить? — профессор на мгновение переключает внимание на одного из техников. Тот кивает. — Прекрасно. Так вот, я считаю, что это ненастоящий план. Я считаю, это такой план, который должен повести нас по ложному следу и помешать задержать сбежавших, а также всех ваших подельников. У вас же есть подельники? Например, небезызвестный Дюк Ваал. Коммандер Бриста считает, что он запудрил вам мозги.

Профессор делает четко выверенную паузу — недостаточно короткую, недостаточно длинную. Кей молчит.

— Я придерживаюсь иного мнения, особенно после Риннала, но по личной просьбе коммандера потрачу свое время, чтобы проверить его гипотезу. Давайте предположим, что полковник Ваал, посмертный герой Империи и легенда разведки, по совместительству ваш близкий друг и товарищ, действительно против вашей воли запудрил ваши мозги. Предположим, что вы не знаете, кому в действительности помогли сегодня сбежать и какую опасность они представляют для простых людей Чандрилы и галактики.

Кей решает, что это его билет отсюда.

— Кому?

— А, вы все же правда можете говорить, — дружелюбно улыбается профессор. — Хорошо. Я всегда ценил вашу тягу к информации.

Профессор говорит долго. Так долго, что его словам становится сложно не поверить — только Дюку Кей верит больше. Так долго, что у Кея потерялось бы всякое представление о времени, если бы не таймер. Когда на таймере остается один час, один из техников делает знак профессору.

— Как думаете, можно таких людей выпускать обратно в галактику? Я думаю, что нет. Поэтому меня волнует всего несколько вопросов. Имейте в виду, мастер Туэссо, если вы не захотите говорить, я найду способ разговорить вас насильно. Я бы не хотел.

Кей не говорит.

Кей не говорит ни через пять минут, ни через двадцать пять.

Через тридцать минут профессор Вардал наконец рассказывает, зачем здесь медицинский дроид. Кей не может пошевелиться от ужаса — и это очень, очень плохо, потому что техник скручивает с его корпуса панели, обнажая нутро. Это очень, очень плохо, потому что меддроид приближается, и Кей не может увидеть, что именно он делает, но он делает что-то.

Что-то оказывается страшнее, чем сковывавший Кея ужас, потому что он резко вскакивает на ноги.

Всё плывет.

Голос профессора как издалека.

Какой-то выстрел. Датчики верещат.

Такого в плане не было.

Дверной проем.

Второй выстрел обжигает ему спину — датчики верещат. Как же достали.

Всё плывет, ноги не слушаются.

Автоматика помогает, но несильно.

Профессор мертв — это главное.

Лестница.

Скрежет — это он плечом врезается в стену, высекая сноп искр. Надо идти дальше.

Как он зол.

Штурмовики стреляют из-за поворота, так что он не может сдвинуться с места. Картинку слишком ведёт. Нужно перекалибровать прицел... если это вообще имеет смысл.

Очень сложно думать.

Дверной проем в конце коридора. Последний.

Мощный выстрел отсекает ему несколько пальцев, и Кей отшатывается в сторону. Как он здесь оказался?

Это спидер?

Что этот клятый меддроид ему ввел?

Это не спидер. Спидеры... меньше.

Кей отшатывается. Всё едет, цвета мешаются, как сложно в этом ориентироваться. Он укрывается одной оставшейся рукой. Вторая — где?

Выстрелов не следует.

Голос, вроде, знакомый.

Кей не знает, можно ли ему верить. Лицо не разобрать.

Мат на чандрильском разбирается лучше — это что-то почти родное. Из прошлого. Кей шагает, но больше падает в пассажирское отделение. Мат как-то помогает идентифицировать нужное направление. Несколько слов он повторяет и сам, но язык заплетается.

Всё остальное время его просто мутит.

Как он здесь оказался?

Кто ведет — что бы это ни было, кто ведет это?

Под ним пол, и этот пол шевелится. Кей шарит рукой, пытаясь за что-нибудь зацепиться. Какая-то балка. Указательного и среднего пальцев на теперь единственной руке нет, но оставшихся трех вполне достаточно, чтобы схватиться мёртвой хваткой.

Через какое-то время пол перестает шевелиться.

Что-то пищит внутри. Что-то... а, таймер. Зачем ставил?

Что должно было произойти?

Кей водит головой из стороны в сторону. Чья-то фигура перекрывает свет. Кей выпускает балку и загораживается от нее рукой. Лежащая рядом дека с разбитым экраном — никто так и не отсоединил ее — с трудом показывает процентное соотношение элементов в поддерживающей мозг жидкости. Там есть один лишний — и дека никак не может определиться, сколько его точно, но много.

Скиртопанол.

В лишенной брони груди видно, как в трубке системы до сих пор болтается шприц с чем-то еще, не введенным. Прямо рядом с выжженной дырой, где плазмаболт выел часть проводов, датчиков и звезды его знают, чего еще, прежде чем пройти насквозь, оставив такую же дыру со спины.

Фигура зовет его по имени. Голос знакомый, но Кей все никак не может подобрать к нему имени. Такое короткое было. Простое. Вертится на кончике языка.

Он вдруг резко упирается рукой в пол — тот вновь шевелится под ним — или нет? Нужен упор? Лучше схватиться за балку? Как этот человек стоит на ногах? Всё едет и плывет, искажается перед глазами.

— Своих? — хрипит вокодер. Но не так, как будто имитирует хрип голоса. Так, будто поврежден.

Кей вращает головой из стороны в сторону, пытается оглядеться, но каждое движение запускает мир в новую круговерть, и цвета вновь смазываются, кровоточат по краям, желтый в зеленый, зеленый в синий, синий в красный, красный в желтый. Чем больше Кей пытается разобраться, тем хуже становится, и он устает. Быстро.

Фигура приближается, и Кей старается отодвинуться подальше. Ему кажется, он скатывается по полу вниз, ближе к человеку, и противостоит этому всеми силами. Наконец, его голова с глухим звуком упирается в стенку. Дальше отползать некуда. От этого звука имя зажигается в памяти — резко, ярко, как выкрученная на максимум лампочка.

— Ди... Дюк, — звуки путаются в уме. — Я...

«Плохо соображаю», — хочет сказать Кей, но звуки вновь путаются, выходит что-то нечленораздельное. Но Дюк — это хорошо. Дюк — это всегда хорошо.

Очень много слов, из которых Кей разбирает едва ли половину, обрушиваются на него откуда-то из недр человека. Дюка. Это Дюк. Он говорит не двигаться, но Кей не может не двигаться. Всё качается из стороны в сторону. Как Дюк удерживается на ногах? Липучки? Кей шарит рукой в поисках балки или чего-нибудь еще, за что можно зацепиться.

Среди слов звучит вопросительное «хорошо», и пусть Кей не может понять, к чему оно относится, на всякий случай он кивает. Дюку он доверяет, даже когда тот растягивается и сужается прямо перед его глазами, причудливо отсвечивая по краям.

— Иви. Где Иви? — вдруг вспоминает Кей. Бейсик неожиданно выпадает из памяти. — Pāchā... pharatī vakhatē я tēṇīnē потерял dīdhī.

Он беспокоится сильно, и это чувство позволяет ему найти силы, чтобы опереться рукой о пол и подтянуться выше по стене, скрежеща по ней металлической спиной.

Дека показывает, что фильтры программно остановлены. Она даже любезно оповещает, что это небезопасно, и рекомендует возобновить фильтрацию жидкости. Небольшая сноска напоминает, что введение непредусмотренных составом жидкости препаратов может негативно сказаться на когнитивных функциях и привести к отказу хрупкого соединения между мозгом и системами KX.

«Doma». Кей не понимает, что значит это слово, но оно звучит успокаивающе. Рука прижимает его к стене, и он хватается за нее — несильно, просто держится. Так надежнее. Оплавленные обрубки пальцев царапают что-то, датчики считывают, но всё так качается, практически переворачивается — не разобрать.

Потом что-то... происходит.

Что-то внутри шумит сильно, надсадно. Потом затихает. Шумит опять. Затихает. Кей обессиленно выпускает что-то, за что держался. Тушит фоторецепторы — слишком много мельтешения, очень сложно думать. Что-то мешало ему, но больше не мешает. Он не может вспомнить, что.

А потом может.

А потом возвращается бейсик, и Кей включает фоторецепторы обратно.

— Пол шатается, — жалуется он, вокодер противно хрипит. — Датчики...

Кей тянется рукой куда-то вглубь себя, но роняет ее на полпути. Шум нарастает — это система фильтрации отрабатывает, как может. Прогоняет один цикл очистки за другим, и постепенно процент скиртопанола падает. Картинка перед фоторецепторами перестает кровоточить цветами, ориентация в пространстве позволяет наконец разобраться, где он находится. Где пол, где потолок. Где Дюк.

— Датчики, — повторяет Кей и как может тыкает большим пальцем в сторону пачки повисших на тонкой металлической ленте прямоугольных датчиков. — Как-нибудь. Неважно.

Просто надо сделать так, чтобы они не болтались. Иначе он никогда отсюда не поднимется.

Облегчение, которое чувствует Кей, когда датчики оказываются закреплены, сложно сформулировать не только потому, что язык все еще слушается его крайне плохо. Мир наконец-то стабилизируется в одном-единственном, строго определенном положении, где у него есть четкий верх, низ, лево и право, и они не меняются местами в произвольном порядке каждые несколько мгновений. Данные начинают приходить стройным потоком, без глитчей и странных чисел.

Так становится спокойнее, и Кей просто лежит, как Дюк и говорит. Дека показывает, как растет загрузка процессора — но это он просто проводит небольшую самостоятельную диагностику. Это несложно. Утилита отдельная и прямолинейная, как палка — запускается с первого раза и не сбоит. Мгновенно забрасывает его десятком отчетов о том, как все плохо.

Скиртопанол в системе — критично плохо. Отсутствующая рука — некритично плохо. Отсутствующие пальцы — некритично плохо. Отсутствующие разнокалиберные датчики — среднекритично плохо. Отсутствующие датчики у самого реактора — очень критично плохо. Но хладагент в норме, протечек нет. Отсутствующие части обшивки — критично плохо. Поврежденные провода разного толка и характера — среднекритично плохо, непродублированных перебитых нет, а перебитые система автоматически отключила, даже когда он был не совсем в себе.

Он и сейчас не совсем в себе, потому что дурной язык первым делом выдает:

— Поцеловать меня, чёрт ты клятый, — и только потом, секунду спустя, Кей добавляет: — Забудь это. Нет, не забывай. Отложи.

Скиртопанол в системе — очень критично плохо, даже когда его процент постепенно снижается. По крайней мере, Кея перестает так вести и дезориентировать. А вот фильтровать речь — это какое-то время будет сложно. Кей продолжает по возможности невозмутимо:

— Проверить уровень хладагента и реактор, — он верит датчикам. Но Дюку сейчас верит больше. — Проверить провода в задней части шеи и отсоединить деку. Она может передавать данные... куда-то. Остальное ждёт.

— Было бы здорово. Я фантазирую об этом очень часто. Но пока это всё выглядит так странно из-за всего этого металла, как какое-то извращение, и я не хочу, чтобы ты об этом знал, — негромко сообщает Кей, потому что оказывается, что отключить вокодер под скиртопанолом, чтобы хоть как-то перестать выдавать всё самое сокровенное, так же просто, как включить вокодер под скиртопанолом, чтобы немедленно начать выдавать всё самое сокровенное. Подлая штука.

К счастью, Дюк никак это не комментирует, занятый осмотром, и какое-то время Кей не чувствует в себе этого гулкого желания срочно вывалить все свои секреты. Только вот вместо комментария ему достается поцелуй — которого он, с одной стороны, попросил, и которого, с другой стороны, совершенно не ждал. Видимо, у них с Дюком разные представления о временном промежутке, подразумеваемом в слове «отложи».

Еще ему достается ругань, длинная и заполошная, от души. То ли Дюк перечисляет, что бы он без него делал (ничего хорошего), то ли в целом делится впечатлениями от прожитого дня (очень разными).

— Я планировал отвлечь их, чтобы Алистеру было проще уйти. Я не планировал, что там будет Вардал. Или тем более скиртопанол. Думал, в крайнем случае я им нужен, они не станут делать ничего, чтобы меня убить — я же ценная разработка. В крайнем случае вы свалите с планеты первыми, а я свалю на часик попозже. Но это люди Кренника. Они не хотят заполучить меня, они хотят заполучить мою информацию и уничтожить меня на месте. Когда Вардал зашел, я так испугался. Тогда, на станции, он говорил со мной почти каждый день. Про долг, про Империю, про привязанности, про мои страхи, про Иви. Сегодня он просто рассказывал про твоих. Ложь, но так убедительно.

Перед смертью профессор успел рассказать ему много интересного про внутреннюю жизнь Чандрилы и то, какую роль в ней играли люди, которых они с Дюком спасли. Все это было, конечно, с имперской точки зрения и щедро приправлено пропагандой, в этом нет сомнений. Но некоторые вещи из того, что он рассказывал — про «побочные эффекты» или «сопровождающий ущерб», как профессор их назвал, — звучали действительно сомнительно.

Про это неожиданно даже под скиртопанолом высказываться не хочется — а может, его уровень начинает падать до значений, в которых у Кея появляются проблески контроля над речью. Вместо этого он согласно мотает головой:

— Не будем. Проверять. Второго раза я не переживу, буквально. Семьдесят один процент повреждений, — система услужливо подсказывает ему, — это слишком много. Иви придушит меня, а затем тебя. Будет не до фантазий. Как ты пережил ее подростковые годы, я не представляю.

Больше Кей ничего сказать не успевает: снаружи слышатся звуки какого-то транспорта, и он чувствует себя слишком усталым даже для того, чтобы определять, какого. Так странно. Усталости с ним не случалось уже очень много лет.

Усталость не оставляет его ни на корабле, ни когда они оказываются за пределами Чандрилы, ни когда подлетают к повстанческой базе сутки спустя. Он ходит сам, сидит сам и все делает сам, насколько это возможно с одной лишь частично целой рукой, но каждое его движение медленнее, чем раньше. Как будто требуется какое-то усилие, которого не требовалось прежде. Ему приходится взяться за край корабля, чтобы спуститься по рампе в ангар. Ноги держат его хорошо, дело не в равновесии.

Иви и Кассиана он замечает первыми, но пока они на базе, им все еще приходится делать вид, что он всего лишь дроид. Поэтому Кей ничего не говорит до самой лаборатории, а стоит двери за ними закрыться — обнимает Иви одной рукой крепче, чем когда-либо прежде, пусть и не может прижать ее к себе, пока все его внутренности закрыты от мира лишь наскоро прицепленным поверх куском брезента.

Иви почти сразу принимается ощупывать его, и Кей послушно дает. Он специально попросил их лететь до базы длинным маршрутом, чтобы к этой встрече из его системы вывелось так много скиртопанола, как это только возможно. Фильтры работают до сих пор. Кей трогает Иви за плечо, заставляя перестать прожигать Дюка взглядом.

— Это была не его идея, и это не входило в план. Надо было помочь семье, — от усталости Кей делает слишком длинную паузу, — Дюка.

Новости с Чандрилы разлетаются по галактике причудливым образом: Центральные миры как будто и не слышали ничего, зато всё Внешнее кольцо мгновенно принялось гудеть. Империя тщательно контролирует информационные потоки, но очевидно, это возможно только там, где ее больше. До базы новости наверняка докатились в полном масштабе.

Кей продолжает, и хотя вокодер не имитирует усталый тон, речь все равно звучит медленнее, размереннее:

— Я не знал, что люди Кренника принесут скиртопанол. Разве что контрольный пульт — его я ждал. Но они хотели не данные с дисков, а информацию из моей головы. Мой просчет. Переоценил собственную значимость и их доверчивость. Но мы вытащили двух человек, и я функционирую. Зная вводные — это успех.

С такой же сухостью Кей мог много лет назад докладывать Дюку об ошибках на миссии. Ничего лишнего, только факты и ответственность за последствия.

Если бы у Кея было выражение лица, на кресло он бы смотрел с изумлением. В смысле, присядь? Зачем? Из всех его частей ноги — самая хорошо сохранившаяся. Но что-то в тоне Иви заставляет его послушаться, и он опускается в кресло — только чтобы почти сразу же вскочить из него обратно. Между Иви и Дюком Кей оказывается с такой прытью, словно все это время копил силы именно для этого.

В первое мгновение он и сам не понимает, откуда вдруг такая скорость, но как только слова сами собой начинают выпадать из него, все становится по местам.

— Я думал о том, что мой любимый человек попрощался с тремя из своих родственников и наверняка до конца дней своих мог еще винить себя за то, что с ними случилось из-за его деятельности. Поверь мне, я знаю, насколько это больно, и я не пожелаю этого никому. Вытащить их из рук имперцев на Чандриле после того, как именно и за что их взяли, способно было считанное количество разумных в галактике. Так случилось, что я — один из них. После всего, что он сделал для меня, для тебя, — слова ощущаются как тычок, хотя Кей стоит на месте прямо, и рука его не шевелится, чуть отставленная назад — словно он действительно защищает Дюка от какого-то нападения, — это было наименьшее, что я мог сделать для него. Предложить свою помощь и практически заставить ее принять. Потому что он такой человек, который скорее сдохнет, чем попросит помощи. Знаешь, как я знаю? Потому что в свое время я мешал ему сдохнуть.

Скир-то-па-нол. Выветрился не до конца. А может, Кей просто зол. Не той разрушительной, до состояния аффекта доходящей злостью, а обычной. Нормальной. Он не повышает голос, но говорит с напором, со страстью — невозможно даже вспомнить, когда такое случалось в последний раз.

— И да, у этой затеи оказалась высокая цена — выше, чем я рассчитывал. А у чего нынче она низкая? Что, меня вытащить вам ничего не стоило? Данные добыть, а затем продать ничего не стоило? Никто не был ранен, никому не досталось? У меня был выбор, я просчитал его последствия и решил рискнуть. Да, мы не спасли всех. Да, у меня семьдесят один процент повреждений — и да, это много. Но ты все равно собираешься вырастить мне другое тело, — он раздраженно машет рукой в сторону цилиндра. — Так почему бы не использовать возможности этого, пока они у меня есть и я могу позволить себе семьдесят один процент повреждений?

— Всё нормально с моим тоном, — отрезает Кей.

Дюку он не мешает во многом потому, что тот подло использует его левую сторону, с которой у него попросту нет теперь руки. А вот Иви — Иви он почти говорит, что пережила бы это и ребенка своего растила, что же еще, но к счастью, система фильтрации начинает очередной цикл, и действие скиртопанола слабнет еще немного.

— Во-первых, не могли. Ты сомневаешься в моих аналитических способностях и умении планировать операции? Во-вторых, мы уже все сделали, я уже поврежден. Если бы да кабы — никто уже не умер, в чем проблема. Что бы она делала, — ворчит Кей. — Запри меня здесь еще. И в-третьих, — тем же запальчивым тоном продолжает он, — я стер логи, прежде чем идти туда, и теперь не помню точную дату, но сразу после Скарифа.

В какой момент они начинают стоять посреди лаборатории в обнимку, Кей не регистрирует, но это сильно деморализует всякий его запал. Злость стихает, на ее место вновь приходит усталость.

— Ты не полевой агент и не оперативница. Некоторые твои навыки пока еще не соответствуют уровню угрозы, в отличие от моих. Правда, меня они уже не хотят живьем, я слишком проблемный. Куда меня ни запихни — всё-то я им разношу, от станции до центра временного содержания. А тебя вполне могут все еще хотеть живой, детка, — размеренно поясняет он, обнимая Иви единственной рукой. — В любом случае, не сравнивай мои семьдесят процентов и свои. Я не чувствую боли. Есть рука — нет руки, без разницы. Неудобно только. Не думаю, что нас возможно и стоит сравнивать. Аргумент не засчитан.

С каждой следующей фразой тон Кея становится миролюбивее, но чем миролюбивее — тем больше усталости просачивается уже даже в то, как интонирует вокодер. Зато уровень скиртопанола наконец падает до значений, в которых он вновь полностью отвечает за свои слова. Еще несколько циклов — и его не будет вовсе.

Кей провожает Дюка взглядом. Не нужно быть великим аналитиком, чтобы догадаться, какое количество претензий он получит за Чандрилу. На Риннале-то всё удивительно чисто вышло. Но это не то, о чем ему самому стоит думать прямо сейчас, и Кей возвращает свое безраздельное внимание Иви. Сжимает ее руку в своей, как может. Переволновалась детка — это он понял.

— Я знаю. Но я могу протянуть несколько месяцев и так. У меня было время посчитать, — он все же садится в кресло, куда она просила присесть до всех споров. — Если не ввязываться в новые приключения и большую часть времени проводить в горизонтальном положении — никаких проблем.

И поменьше шевелиться, и поменьше вообще что-либо делать, потому что система жизнеобеспечения жива в нем лишь чудом, и это чудо может быть неприятно конечно, если не уследить. Жидкость еще. Она возвращается в условную норму — скиртопанола там остались считанные молекулы, но даже в самой совершенной системе очистки и фильтрации могут быть мелкие утечки. Состав больше неидеален.

— Не надо меня чинить. Пожалуйста.

Кей откидывается на спинку, вокодер имитирует долгий выдох. Усталость — это из-за изменения состава, он уверен. Само собой не пройдет, но не смертельно. Просто чуточку труднее, чем прежде.

Иви подозрительно легко соглашается на то, чтобы не чинить его. С другой стороны, а чем его чинить? Много ли на базе Восстания валяется бесхозных дроидов модели KX? Когда Кассиан его только привел, они и его-то оставлять не хотели.

Три дня. Три дня звучат нормально. Если честно, Кей так устал, что его устроила бы и неделя, и даже, наверное, несколько недель. Нечасто в жизни разведчика случаются дни, когда он готов добровольно сдаться в медблок, но сегодня — именно такой. Проблема только в том, что медблок его не примет. Потому что медблок все еще считает его дроидом.

В руках Иви тоже хорошо. Кей слушает ее и не может перестать удивляться, откуда у него такая умная дочь. Он оставлял ее маленькой козявочкой, которая и слов-то таких не знала — «скиртопанол», «омывающая жидкость», «скрининг». Хотя нет, «скрининг» знала. «Скрининг» они в каком-то из ее юных возрастов делали всем домашним тварям, которые попадали в поле зрения. Тогда Кей еще думал, что растит ветеринара.

— Устал. Я так давно не уставал, что теперь это так странно. Я думал, во мне нечему уставать. Но я и не спал несколько ночей. Это мне тоже не требуется — жидкость, все дела, всё сделано за меня. Кому я рассказываю, — он смеется. Слегка поломанный вокодер все еще хрипит. — Но вообще-то, после сна я чувствую себя лучше. На долю процента, но это приятное чувство. Может, просто плацебо.

Он немного молчит. Хочет спросить — но вместо этого просто наблюдает за ее сосредоточенным лицом. Спросить можно и потом. Нельзя отвлекать человека, когда он в своей стихии.