-  Что у вас там случилось? – Иви даже отрывается от чтения быстро бегущих по голоэкрану данных. – Ты ему отказал и он сбежал?
Неужели имитация смерти – это хороший способ расставания? С одной стороны, можно дать разумному возможность быстро… ээ… начать жить заново, не держать ситуацию, отпустить ее. Наверное.
С другой стороны, Квинта не похож на человека, который что-то там отпустил. А как было бы с ней и Кассианом, если бы они поссорились?
От этой мысли очень неуютно, но Иви неуютно уже не первый день, и она ее даже крутит. Они не в ссоре. Но если.
- Ой, извини, - она вдруг замечает, как сидит Кей. – Сейчас. Еще чуть-чуть.
Диагност пищит через несколько секунд, и Иви снимает датчики.
Что сказать, могло быть хуже. Или даже нет. Все и было хуже, и намного, это система уже успела сделать свою работу.
- Эффективность твоей волшебной жидкости снизилась до шестидесяти одного процента.
Иви не поясняет, что это значит.
- Она еще немножко поднимется сама, но несущественно. Это были плохие новости. Хорошие новости – мы можем поднять ее до восьмидесяти четырех.

Иви не помнит. Вообще-то это грустная история. Но папка с выкладками о любви невероятно ее украшает. Ви смотрит на отца и сводит брови домиком, потому что ей очень хочется его успокоить, но веселье все равно прорывается. И в том, как она подходит к Кею и гладит его по плечу, и в том, как тихо фыркает.
- Я боюсь себе представить, как выглядит аналитика про любовь. Толстенная папка. С выкладками…
Иви не может – смеяться над этим нехорошо, это все ужасно трогательно, и она честно пытается, но это так…
Как это было вообще? «Сегодня полковник Ваал смотрел на меня на десять секунд дольше, чем вчера». Или так: «Это очень подозрительно, что в тире он передавал мне запасную батарею слишком быстро, как будто боялся лишний раз ко мне прикоснуться». Или нет, они же настоящие мужчины и разведчики, они ничего не боятся. Это должно было быть так: «В спортзале на занятиях по борьбе…»
В этом месте Иви не додумывает, только краснеет. Ладно, там могло быть безобидное «держал меня в руках дольше положенного».
И Дюк такой, главное. Мол «нет, нет, что ты». А папа ему – вот тебе папка! С доказательствами! Смотри, вот тут на десятой странице, и на пятнадцатой еще!
И тут суровый разведчик Восстания весь такой – сдаюсь! Под натиском доказательств…
Иви не может удержаться, она закрывает лицо руками и хохочет, потом открывает один глаз, честно просит прощения и хохочет снова.
- В-великая С-сила, пап, вы такие… разведчики. Я вас так бесконечно люблю, но вы такие… Звезды, он же наверное думал, что ты его раскрыл. А ты ему… А он тебе… Ой, думаю, он тоже не был готов. Прости, пап… Я сейчас… Ой, звезды…
Иви даже не берется представить, насколько сильно охренел Квинта, когда к нему пришел Кей Туэссо и вместо выкладок про его службу в Восстании принес что-то про любовь. Хорошо еще, что его на "ага" хватило.
- Но пап!.. Мне тоже такую надо!
Это настолько внезапная мысль, что Иви даже смеяться перестает.
Конечно. Если папа умеет делать такую аналитику и скажет ей, как, она сможет потихоньку точно выяснить, как Кассиан на самом деле… к ребенку. Это, конечно, очень благородно, то, что он сказал, но…
Но от этого как-то грустно и трудно. И даже не хочется переспрашивать. Неловко. Так как-то.

Иви смотрит на отца, потом в пол и ковыряет ботинком идеально чистую, идеально крепкую плиту.
Вот это сложный разговор. Говорила, но ну как это объяснить?
- Ну, - говорит она.
Как объяснить про сомнения? Кассиан говорил примерно то же, что говорил и папа, просто как-то не так. Папа говорил, что иногда это лучшее, что с нами происходит. Что она справится. А вдруг. Может же быть такое, что она справится. Что ей решать, но все будет хорошо.
Кассиан говорил вроде бы то же самое.
Но... не то же.
- Ага.

Иви вздыхает и все-таки смотрит на отца.
- Ничего определенного. В этом и дело.
Она накрывает руку Кея на своем плече, сжимает ее.
- Если бы он точно сказал «да, давай». Я бы точно знала, что он тоже хочет. А так он сказал, что решать надо мне. А он… будет со мной так или иначе. Будет меня любить в любом случае. Это хорошо, да.
Голос Ви звучит уныло. Она тянется поднять отца, как если бы это было физически возможно.
- Пойдем, пап. Надо полечить тебя.
Нехорошо загружать Кея после сложной операции бытовыми неурядицами. Это домашнее, они с этим разберутся. От этого грустно, но это не критично. А за папу Иви боится. Даже зная все проценты, все равно боится. А он упрямый, гордый и очень ее любит, и сам ее явно не поторопит. Это ничего – она помнит.

Иви вспоминает Асу. Он говорил очень много полезного. Но сам он наверняка понимает лучше, как все это использовать на практике. Она – не очень.
- Хочешь еще подышать? – Иви ласково гладит отца по уцелевшему плечу. – Это ничего. У нас есть время. Я знаю, все это здорово неприятно. Я сама терпеть не могу, когда меня трогают. Я у Моргана так перетрусила, думала, меня стошнит.
Папа успокаивает ее и защищает Кассиана. В этом есть здравое зерно, а может, дело еще и в том, что они оба мужчины. Папа его понимает. А ее?
- Я просто… тоже не хочу, чтобы он думал, что я на него давлю. Но когда он так говорит, мне кажется, что вся, буквально вся ответственность лежит на мне. А он… Я не знаю. Может, я слишком много думаю про Целес.
Она больше не говорит «мама».
Реанимационная камера играет огнями. Она тоже ждет. Она пока Кею не по размеру, но ему туда и не нужно. Трубки системы диализа выводятся наружу так, что можно сидеть рядом.
- Может, ты хочешь сам все сделать? Это не труднее, чем прикрутить пластину брони. Честно-честно. Ты справишься.

Иви чуть крепче сжимает губы.
- Целес. Просто выносить ребенка способен даже он, - она небрежно мотает головой в сторону цилиндра. – Но никто в здравом уме не назовет его мамой.
Ви чувствует, что бесконечно жестока, и что никогда такой не была, но в ней говорит что-то новое. Этого нового неожиданно много, и оно приходит постепенно, вместе с утренней тошнотой, прыжками настроения и неожиданной любовью к странным запахам. Ей тоже нужно время – подумать о материнстве с точки зрения матери, а не брошенного и потерянного ребенка. Особенно о материнстве в Восстании. Эти мысли заставляют ее проводить на стрельбище чудовищно много времени. На занятия по рукопашному бою она не ходит – там все слишком большие и сильные, а объяснять всем и каждому про живот она не хочет. К тому же инструктор там уступает Дюку, слишком явно привык учить солдат. 
- Я хочу его оставить, - говорит Иви, отыскивая нужную трубку системы диализа. – Но если со мной что-нибудь случится… Нет, пап, не спорь, пожалуйста. Если со мной что-нибудь случится, дайте мне слово, что вы побережете себя, чтобы его вырастить. Или ее. Сначала ты. У остальных я сама спрошу.

…Дни в работе пролетают удивительно быстро. Иви уже через несколько дней начинает закрывать цилиндр специальной ширмой или опускать на нем бронезащиту – есть у него и такая опция. Что делается внутри, точно знает только она сама и кое-кто из врачей медблока. Кею она результаты не показывает. Дюку, впрочем, тоже.
Кассиану везет больше (или нет, это как посмотреть) – иногда Иви приводит его в лабораторию, чтобы похвастаться результатами.
Отдельно она радуется тому, что пропал токсикоз. Зато округлилось примерно все, и если бедра и грудь просто стали выглядеть ну очень красиво, как думает она по утрам перед зеркалом, то скрывать живот становится все труднее. Спасают брюки с мягким поясом, свободные туники и похищенная у Кассиана рубашка. 
Как-то само собой получается, что большую часть времени она проводит с Кеем. Кассиан работает; Дюк то работает, то сидит в карцере, словно руководство Восстания так и не определилось, стоит ли его выпускать. К счастью, к тому моменту, когда в цилиндре все настолько готово, что лучше уже не будет, Дюк уже несколько недель на свободе. Это хорошо, потому что это настолько волнительный момент, что лучше бы ему быть рядом. Нужно назначать дату, и Иви решает с этим не тянуть.
Состояние системы жизнеобеспечения Кея ей давно уже не нравится, как и состояние корпуса вообще. И пусть спасенные им люди хорошо прижились на базе, пусть они считают ее приемной дочерью Дюка и относятся к ней соответственно, Иви все равно иногда думает, что риск был слишком велик. Но больше она об этом не заговаривает. Кей прав. И потом, аргумент «ну все же нормально получилось» хочется сохранить для себя – на будущее.
Молчит она и о том, что получила голофото Кэти с простреленной головой. Об этом не знает никто, кроме Асы, которого Иви иногда находит на базе, когда ей очень нужно поговорить об очень сложных вещах.
Наконец, после самой финальной из всех финальных проверок, наступает тот момент, когда Иви приходит к своим, и просто говорит:
- Завтра. Мы готовы.
«Мы» - это они все, и еще кое-кто из врачей медблока, участие которых необходимо. И потому, что Иви все-таки не врач. И потому, что существует опухоль. И потому, что это последний шанс использовать против нее комплексную терапию, потому что потом останется только химия, пусть и высокоэффективная.
Облучать Кея в новом теле бесполезно, а точечно – невозможно. Уровень облучения потребуется такой, что он сам превратится в «грязную бомбу» на базе, а участникам процесса придется поднапрячься, чтобы выжить.

Квинта приходит, потому что не может не прийти. Нет такого варианта. Точно так же, как приходит и Кассиан, который искренне считает, что может потребоваться Кею в любой момент.
Для чего – остается загадкой. Для моральной поддержки, наверное.
Кассиану достается стул, Дюку не достается ничего, кроме выразительного взгляда Иви. Не путайтесь, мол, под ногами. Оба.
Девочка волнуется.
В лаборатории нет никаких посторонних, кроме нужных здесь разумных, но Дюк все равно пристально следит за всеми сразу. Наверное, под этим взглядом им неуютно. Смотрит он прицельно. Это страх Кея необъяснимо отдается в нервах и заставляет его искать мишень, спохватываться, прекращать и начинать снова.
Может, они слишком долго работали вместе. Тревога Кея никогда не была напрасной. А может, дело в другом. Дюк даже не пытается угадать – ему самому до криффов страшно. Так бывает, когда ведешь операцию слишком долго, и у последней черты, когда от напряжения звенит каждый нерв, ждешь, каким же будет результат.
Аса вживую его необъяснимо раздражает, хотя помощь его неоценима и несомненна. Как можно испытывать благодарность и раздражение одновременно, Дюк тоже не знает. Наверное, это перенос. Что-то, оставшееся от общения с другими форсами. С Беном, в частности. Дюк знает, что при других раскладах мог бы быть одаренным и сам, ему рассказывали об этом, когда тащили из разведки в ИСБ, что-то там было с анализами крови, но ему с головой хватало интуиции, обаяния и общей удачливости, и все это он не списывал на Силу, которой не владел.
Но на ее демонстрацию Дюк смотрит с большим вниманием.
Примерно час.
Потом Иви принимает отца в заботливые руки. Дюк опирается рукой на спинку стула Кассиана и смотрит на Кея, пока тот способен его видеть.
«Я здесь. Мы здесь, ты не один».
В другой ситуации Квинта пошутил бы, что не каждому разведчику удается притащить в операционную свою опергруппу в качестве команды поддержки. Но в нем литра три кафа, потому что ночью он чаще выходил покурить, чем спал, и шутить не хочется.
Иви просит Кея присесть на стол, подсоединяет к нему деку и в несколько движений отключает его. Все происходит так быстро, что Дюк перефокусирует зрение – он что-то пропустил?
Металлическое тело без руки, с огромной дырой в корпусе, совершенно неподвижно. В лаборатории все остается тем же – пищит аппаратура, сверху бьет свет, тихо переговариваются медики. Меддроид, позаимствованный на базе, звенит инструментами.
В реанимационную камеру переносят что-то, в чем Дюк не хочет опознавать элементы системы жизнеобеспечения Кея и… Кея. Разделенный имперскими инженерами мозг даже не выглядит как мозг, его невозможно найти взглядом среди трубок, выделить среди сплетения проводов. Но Иви ведет себя так, словно точно знает, что делает.
Что происходит дальше, от стены не видно. Иви делает что-то в реанимационной камере, погрузив в нее руки по локоть, только слышатся щелчки разъемов и снова голоса медиков. Они говорят будто на непонятном языке – это бейсик, но ни один термин Дюк опознать не может.
Кассиан спрашивает про пять минут, которые были у них на Ондероне. Или семь?
Спрашивает почему-то у него. Дюк качает головой – нет, здесь все иначе. Камера точно даст им больше времени. Может быть, намного.
Потом камера закрывается, защитная крышка мутнеет – внутри что-то происходит. Иви даже не смотрит туда, и Дюк порывается спросить, но у нее в руках дека, и взгляд бегает по строкам.
А потом она поднимает защиту цилиндра и у него подкашиваются ноги. Он опускается на одно колено, потом садится прямо на пол, и никак не может перестать смотреть.
Потому что там Кей.
Дюк пытается начать дышать заново, как-то же он это делал столько лет, но выходит так себе. У него паническая атака – никогда такого не было, но лаборатория с размаху идет кругом, до звезд и темноты перед глазами. Он смотрит сквозь эту темноту, ищет знакомое и незнакомое.
Иви восстанавливала внешность по фото и видео, отмечает в нем какой-то край сознания. Что-то все равно не так.
Дюк не сразу понимает – возраст.
Он помнит Кея таким, каким он был в четвертом году от основания Империи. Дюк хорошо помнит год. Не стоит забывать дату своей смерти. Этот Кей – старше. В пятнадцатом он был бы, думает Дюк, как раз таким. Наверное, Иви моделировала. Он не знает, насколько это хорошее решение – не для него, для Кея. Будет ли ему легче привыкнуть? Или труднее?
Кто-то предлагает ему стул, Дюк отмахивается. Пол надежный вот. Сидеть хорошо.
Забывшись, он сует в рот сигарету, и не поджигает, конечно, потому что все смотрят на него так, будто он нагадил в храме.
Сигарета тоже хорошо. Даже так.
Из цилиндра сливают жидкость, тело – Дюк решает пока думать о нем так – перекладывают на операционный стол.
Дальше ничего толком не видно. Громче всего в окружающем шуме выделяется сигнал реанимационной камеры. Он не резкий, мелодичный, и Дюк решает считать, что это хорошо.
С пола виден край стола, свешивающаяся с него рука, спины и ноги хирургов и Иви. Она говорит коротко, четко, спокойно, но понятно, что это команды и просьбы. Один раз от стола слышится смех.
Что там может быть смешного?..
Команда работает спокойно, и Квинта все-таки поднимается на ноги и выходит из лаборатории. Курить, смотреть, как солнце идет по небу, ждать.
Из лаборатории на репульсорной платформе вывозят корпус Кея. Дюка пробивает дрожь от этого зрелища, но он все равно спрашивает, куда. Выясняет, что об этом просила Ви.
Он возвращается, когда его зовут.
Меддроид наводит порядок на столе. Цилиндр снова заполнен, но сейчас от тела внутри тянется больше трубок и проводов. Датчиков больше. А еще он…
Дюк присматривается получше.
На лице этого нового Кея дыхательная маска, обычная для бакта-танков.
Грудь движется. Он дышит.
- Через три дня приходи, - Иви прижимается к его плечу, застенчиво улыбается. Она бледная, у нее под глазами огромные синие круги, и во всем этом прикосновении чувствуется, как она устала. Она просто опирается на него.
- Я буду здесь.
- Поспал бы.
- Лучше ты. Я буду здесь. Вдруг он очнется?
- У него пока индуцированные сны. Ему снится, что он был ранен и находится в бакта-танке. Они отключатся перед пробуждением. Он больше не дроид, Дюк. Не… не совсем. Там много чего должно срастись как следует. Даю тебе слово, раньше времени он не очнется. Но ты можешь навещать его, когда захочешь. Поспи, не сходи с ума. Мы все сделали.
Неподалеку Кассиан тревожно расспрашивает о чем-то медиков. Дюк допускает, что о том же.
- Его память, его… его все? Как это будет?
- Очнется – узнаем.
Иви не хмурится. Она почти спит стоя, и Дюк с рук на руки передает ее отцу ее будущего ребенка. Судя по лицу Кассиана, ему тоже хочется остаться. Но у него беременная женщина, и разорваться он не может.
В этом смысле у Дюка преимущество.

Перед тем, как притащить в лабораторию спальник, он находит Асу и благодарит его за помощь. Выходит неловко, но очень искренне.
Дюк не спрашивает, придет ли Аса в день пробуждения, но очень на это надеется.

…Иви поднимает его почти пинком, и Дюк вдруг осознает, что в лаборатории уже пару часов, пожалуй, идет движ. Эта «пара часов» возникает из дымящихся и уже заляпанных подсохшим кафом кружек, пластиковых тарелок с крошками, деловитых переговоров совершенно проснувшихся людей.
- В любой момент, - говорит ему Иви, убедившись, что он открыл глаза.
Дюк садится на спальнике.
Трое суток он старался не мешать, днем даже уходил отсюда позаниматься делами, но ночью всегда возвращался. Без нужды и логики. Можно сколько угодно знать, что тут самая надежная техника в этой части Галактики, но сбои случаются везде. Даже на Скарифе. Вдруг бы Кей очнулся? Ночью, один, в пустой лаборатории, в банке?
Кей никогда его так не бросал.
Дюк успевает умыться и влить в себя свежую порцию кафа, когда разумные в лаборатории начинают суетиться.
- Очнулся…
- Давление… Реиннервация сто. Экзокортекс активен на десять процентов. На двадцать пять… На десять. Контакт стабилен.
- Нейромосты?
- В норме.
Они говорят о чем-то еще, а Дюк просто зависает перед успевшей помутнеть бактой. Впервые за эти дни Кей внутри двигается. Пытается вертеть головой. От этого мурашки бегут по коже.
- У него паника. Успокоить его?
- Нет, - это Иви. – Отключайтесь от интерфейса и сливайте бакту. Квинта, иди сюда.
Дюк слушается, такой уж у нее в эти дни голос. Иви вручает ему деку и тонкий усик микрофона с наушником.
- Поговори с ним.
На деке сухие данные, которые надо передать, и Дюку они сразу не нравятся – в основном, своей сухостью. Чтобы так разговаривать с раненым в госпитале, нужно быть дроидом-уборщиком. А у Кея сейчас что-то похожее.
Он сглатывает слюну и пробует:
- Кей? Кей. С возвращением, дружище. Это Дюк. Ты меня узнаешь? Все в порядке. Мы на базе. Мы сейчас тебя выпустим. Дыши. Просто дыши. Помедленнее. Вдох- выдох, не спеши.
Дека показывает ему пульс Кея, и Дюк тихо надеется, что он сейчас не разберет камеру изнутри. Говорят, это невозможно. Но это же Кей.
- Мы сливаем воду. Сейчас вернется гравитация. Дыши.
На столе рядом с цилиндром кто-то оставил чистую одежду, типично больничную рубашку и полотенце. Дюк замечает их только сейчас.
- Иви просит, чтобы ты никого пока не трогал руками. Просто подожди, пока тебе помогут.
Насколько легко вообще вернуться из тела КХ в тело установленного образца?
Дюк морщится от своих же формулировок, но суть от этого не меняется. Возможно, Кею заново придется учиться… многому. Главное, чтобы он отдавал себе отчет, что не стал слабее от переноса. Неловкий хват сейчас, и кому-то из медиков потребуется протез. Хорошо, если руки, а не головы.
На всякий случай Дюк сам подходит поближе к цилиндру, когда уходящий раствор начинает шуметь в трубах. Он прикладывает ладонь к пластику (это пластик вообще? На ощупь похоже на транспаристил или что-то похожее) и ждет, заметит ли его Кей. Узнает ли.
Врачи смотрят неодобрительно, даже просят его отойти, но Дюк неизящно их игнорирует.

- Иви, он очень волнуется, - говорит Дюк, не отключая микрофона. Он просто не знает, где у него сенсор, чтобы выключить связь с камерой, но это и не важно. – Успокоительное? Что-нибудь?
Рождаться трудно. Наверное, так же себя чувствует младенец, вывалившись из теплого безопасного места в огромный мир, где нет ничего понятного.
Он оборачивается, ищет глазами Асу.
Успокоительное репликанту… поможет вообще? Или существует только в программном виде? Или вот, в виде Асы еще.
- Папа, - это голос на канале. Дюк видит Иви, она стоит возле терминала и тоже смотрит в цилиндр. Он видит, как у нее шевелятся губы, но ее голос звучит только в ухе. И еще, наверное, у Кея. – У тебя есть боевой экзокортекс. Он поможет тебе на первых порах справляться с телом. Ты умеешь с ним обращаться. 
Иви не думает, что Кей понимает все ее слова, но шанс на это есть. Успокаивать его искусственно, программно, извне она не хочет. У него есть все для этого.
- По умолчанию он не активен. Представь, что целишься. Сосредоточься на любой точке, он активируется.
Дюк не уверен, что знает, что такое экзокортекс. Какая-то штука, которая возвращает Кею расширенное восприятие? А он нужен ему сейчас?
В этом есть что-то логичное, что эта штука существует – в конце концов, тело репликанта все еще высокотехнологично. У него есть фичи. Как-то ими нужно пользоваться. Но сейчас, когда Кей и так дезориентирован?
На полу цилиндра остаются лужицы воды. 
Медик пытается отодвинуть Дюка в сторону, но он не думает, что это хорошая идея. Цилиндр тихо шипит, разгерметизируясь, и его стенки разъезжаются в стороны, складываются одна в другую.

Медик, невысокий татуинец, кажется, не понимает, что сейчас случится, и Дюк ловит его за плечо.
- Давайте свое полотенце, я сам.
Кей ведет себя очень похоже на то, как ведут себя люди после долгого, очень долгого заключения в бакта-камере или в карбоните. С той лишь разницей, что люди после этого беспомощны как котята, а Кей пока даже не понимает, насколько он не беспомощен.
- Уберите отсюда всех, кто не нужен прямо сейчас. Спасибо за помощь. Молчите обо всем, что делали.
Медик смотрит на него с таким сомнением, словно сейчас покрутит пальцем у виска.
- Тесты…
- Никаких тестов. Успеете еще.
Дюк практически отбирает у него тонкое полотно, делает шаг в цилиндр и опускается на корточки. Вблизи и без слоя бакты Кей выглядит…
Ладно, потрясающе. Насмотреться на это невозможно, даже учитывая, что капли бакты на нем выглядят как мутное желе, а на месте швов еще заметны тончайшие светлые полосы.
Дюк иногда представлял себе, каким Кей мог бы быть, если бы… Если бы с ним не случилось то, что случилось. Но память все равно играет в свои игры. В его воображении он всегда был немного младше. Теперь можно смотреть на настоящего.
- Полотенце хреновое, но бить меня за это не надо, - мягко, чуть насмешливо просит Дюк, но выходит все равно очень близко, слишком лично для всех этих глаз. Он протягивает руку и осторожно прикасается к ладони Кея, которой тот пытается закрыться от нового мира.
- Я тут. Дыши. Дыши, Кей. На раз и на два. Давай со мной.

- Молодец, - шепчет Дюк и не может не улыбаться. Звук дыхания Кея взрывает ему мозг. В хорошем смысле.
Он размеренно считает, пока это нужно, пока звук не выравнивается, и думает, что пока его глаза – единственное зеркало, в котором тут отражается Кей. В этом что-то есть. Может, и хорошо, что зеркало маленькое и в нем толком ничего не видно. Кею точно нужно время. Да что там, ему самому нужно время.
Видеть Кея таким – снова видеть Кея, а не КХ – это вышибает пол из-под ног, хотя за за три дня Дюк на цилиндр успел насмотреться вдоль и поперек.
У Кея меняется лицо, становится почти успокоенным, и Дюк успокаивается тоже.
- Ничего, ничего, дыши, - мурлычет он. – Привыкай.
Когда Кей будет готов, он поможет ему выбраться. А пока можно сидеть рядом.
Дюк невольно ищет разницу между органическим и синтетическим, пытается понять, что в этом теле могло бы подсказать ему, что это реплика. Ничего нет. Вообще ничего. Движения губ и крыльев носа, мелкие морщины – эта его привычка морщить лоб и хмуриться, да, они именно там, где и были. Движение глазных яблок под веками. Мурашки на коже.
Ему холодно.
Дюк осторожно прикрывает Кея полотенцем. Сенсорика у него сейчас, наверное, сходит с ума – вон как руку отдернул. Не надо его протирать.
Может ли репликанту быть холодно? Да может, конечно. Если он не захочет обратного. Но Кей вряд ли уже так умеет. Все новое. Бедолага.
Кассиан бродит вокруг цилиндра мелким ранкором, и лицо у него сложное. Ну да, он Кея таким не видел. Разве только на фото. Все еще боится его потерять?..
- Как оно? Попробуешь встать? Я помогу.

Когда Иви хотела, чтобы Кей на первых порах никого не трогал самостоятельно, она в чем-то была права. Хватка у него все та же. Она быстро ослабевает и приходит в норму, но Дюк успевает прикинуть стоимость замены плеча. Больше в шутку, но немного и всерьез. Потом он просто подхватывает Кея, крепко обнимая его за пояс и прижимая к себе вместо опоры – как раньше, когда ему случалось таскать его раненого.
- Куда ты так рванул, кантина здесь круглосуточная, не закроется… - ворчит Дюк, осторожно выравнивая свою добычу.
Кей все еще жесткий, но теперь это та жесткость, прежняя – упругость тренированного тела и вес взрослого мужчины. Не холод и металл КХ, а тепло и жизнь под рукой. Но весить он стал больше.
Не больше, чем боевой имперский дроид, а…
Дюк не шутит о том, что Иви успела за три дня здорово его раскормить, только потому, что ловит падающего Кея двумя руками, а потом восстанавливает равновесие за них обоих.
Ну да, потяжелел. Хотя ни криффа он уже не помнит, как там было. Может, и так же.
Он обнимает Кея крепко, надежно. Прижимает к себе на глазах у всей лаборатории и, если честно, сам себе не верит. 
Свяжись с чандрильцем, поимей кучу проблем на свою голову, думает он. Ни умереть не дадут, ни спокойно существовать имперско-повстанческим дроидом.
Это в нем счастье говорит. Где-то внутри и вот, в руках.
- Стой спокойно, - шепотом требует он у этого счастья. – Я кому сказал?
Торопыга криффов. Сейчас постоит немного, потребует ствол, корабль и миссию.
- Давай осторожно. Вот, до кресла три шага. Давай со мной. Я держу. Опирайся, не бойся, нормально.
Надо его одеть. Он, наверное, вообще забыл о том, что ему нужна одежда. И выпить что-нибудь теплое. Заодно вспомнит, как это делается.

Иви слушается сразу. На суровый военный поход от цилиндра до кресла она смотрит с едва заметной улыбкой, приложив ладонь к животу. Говорят, дети все чувствуют. Это первое, осторожное ощущение победы такое хорошее, что малышу точно не повредит. Ему или ей еще рождаться. Пусть верит, что и тогда они справятся.
Она неторопливо идет к отцу. Дюк отступает, освобождая ей место, и она ловит его за промокший от бакты рукав: «Только не каф!»
Кею не повредит. Просто чандрильский каф, особенно в исполнении Квинты, и для привычного человека – феерия. Им не надо спешить.
От того, как отец говорит, смотрит, двигается, Иви снова чувствует себя маленькой. Это немного забавно и очень трогательно. Когда Кей в последний раз был органиком, ей было всего десять. Так давно, но оказывается, вспоминать легко.
- Люблю тебя, папа, - говорит она, остановившись рядом с креслом. Пока это все, на что ее хватает, потому что горло странно сжимается. Она ведь не хочет плакать, это просто сердце ведет себя глупо. Иви смотрит в глаза отца и чувствует себя беззащитно-счастливо и немного застенчиво.
- Вот.
«Я сделала», хочет сказать она и не говорит, только улыбается. Это же не открытка, которую она рисовала ему ко дню рождения, и не зверюшки из пластилина, это не принесешь в ладони. Но Иви почему-то чувствует себя именно так.