К вечеру Кей устает так, что ноги его не держат не потому, что он внезапно разучился ими пользоваться, а потому, что количество тестов, проверок и разных заданий — встань так, встань этак, потрогай нос с закрытыми глазами — превышает все рамки разумного. Он терпит исключительно на силе воли и только потому, что это Иви. Нахождение в лаборатории все еще дается ему сложно, и в этой сложности есть много составных частей, рассматривать которые ему пока совершенно не хочется. Если вообще когда-либо захочется.
Он думает, что станет лучше на улице, но на улице становится хуже. Большое открытое пространство пугает его до неприятного холодка в груди. Дюк помогает ему идти, и Кей понимает, что ничего с ним не случится в такой-то компании, но это не спасает. Пульс все равно учащается, и единственное, что он может — это делать вид, что цепляется за плечи Дюка так сильно потому, что не рассчитывает силу, и потому, что ему просто сложно дается ходьба. А не потому, что всё его существо в ужасе от отсутствия брони.
Слава всем звездам, идут они недалеко, и в комнате Кей сразу же имеет возможность сесть на постель спиной к стене, ближе к углу, чтобы бок был защищен тоже.
— Я в порядке. Просто много всего, — чтобы Дюк не волновался, предупреждает Кей, прежде чем прикрыть глаза, прислонившись спиной и плечом к углу.
Он сидит так достаточно долго — не спит, просто пытается как-то структурировать события сегодняшнего дня. Еще утром он едва помнил, как моргать и издавать звуки, а сейчас уже вполне в состоянии вести беседу и спокойно сидеть. Голова все еще слегка кружится при любом удобном случае. Вестибулярка мозга явно не привыкла к нынешней конфигурации тела и не собирается делать этого быстро.
Из угла приходится выползти, когда Дюк приносит ужин. Оказывается, есть температуры, которые ему неприятны. Еда умеет обжигать язык — но эту неприятность Кей просто игнорирует. У еды есть вкус. Он разный. Мелочи, но Кей совсем про них забыл. Голода, впрочем, он не чувствует, но ест, потому что Дюк ест. Каф пьет по той же причине. Немного автоматически.
Он все еще вертит в руках полупустой стаканчик, глядя в окно на зажженные фонари. Оттуда веет свежестью, но в рубашке, накинутой поверх футболки, не холодно. Кей все еще не уверен, что его тело до конца понимает, что именно считать за холодно, а что за жарко. Ему кажется, его тело отчасти даже в большем шоке, чем он сам. Если это возможно.
Когда Дюк заговаривает, Кей переводит на него взгляд. Допивает каф и отставляет стаканчик на пустую тарелку на столе, прежде чем кивнуть:
— Хочу.
Весь день он говорит преимущественно короткими фразами, потому что долго шевелить языком сложно — мозг начинает вскипать. Наверное, через какое-то время это уйдет в фоновые задачи, как ушло моргание, но пока что ему приходится нешуточно напрягать свой ум, чтобы четко выговаривать каждый звук.
— Только скажи сразу, — Кей опирается одной рукой о стол, другой о спинку стула, чтобы медленно подняться. Он кивает на Дюка: — Я такой же древний внешне?
От кивка голова немедленно начинает кружиться. Несмотря на это, впервые за день Кей улыбается — более того, улыбается прицельно Дюку, и есть в этой улыбке что-то особое, как будто намек. Или секрет — только между ними.

Отредактировано K-2SO (26-07-2022 21:50:37)

В этом есть толика нормальности. Не извращенной, дурной нормальности бытия имперским дроидом, а обычной, старой нормальности родом из времени больше десятилетия назад. Кей выдерживает прищур, даже умудряется додержать улыбку, но потом все же отпускает — мышцы лица пока не привыкли к такому. Он не привык. Когда он в последний раз улыбался? И так, и вообще?
Его вдруг пронзает пониманием того, как много мелочей у него украла Империя, когда запихала его в корпус KX. Мелочей — но важных. Таких, из которых складывается жизнь, выходящая за рамки миссий и целей. Нормальная.
Кей едва слышно фырчит на дедушку, уже привычно перекидывает руку Дюку через плечи и держится. Так же привычно, как тот придерживает или, чего греха таить, попросту обнимает его самого. Если вывести количество прикосновений за последние несколько месяцев на графике, сегодняшний день побьет все рекорды. Кею начинает казаться, что Дюк просто не верит в его реальность и потому вынужден постоянно проверять. Такое бывает, когда очень долго к чему-то стремился, а потом достиг этой цели. Легко привыкнуть постоянно стремиться. Сложно — остановиться и осознать, что пришел, куда хотел.
— О, поверь мне, — в тон шепчет Кей. — Я весьма совершеннолетний.
Дыхание Дюка у его шеи щекочет кожу, и тело реагирует мурашками — странное, причудливое чувство. Хорошо, что тот не делал ничего такого утром в лаборатории. К вечеру Кей хоть как-то приспосабливается к потоку тактильной информации, и она перестает прожигать его нутро. Разве что чуть-чуть. Дыхание у Дюка горячее.
— Давно терпел?
Кей сосредотачивается на том, чтобы переставлять ноги. Какой многосоставной, сложный процесс. Сначала думаешь, где находится твой центр тяжести. Затем переносишь его на одну ногу. Отрываешь вторую, выносишь вперед. Ставишь на пятку, плавно перекатываешь вес, встаешь на всю ступню. Отрываешь первую, заносишь для следующего шага, проворачивая ступню нужным образом. Повторить очень много раз. Неужели когда-то он умел всё это, не задумываясь?

Отредактировано K-2SO (26-07-2022 22:43:56)

Дюк прижимает его к себе крепче, и это, конечно, здорово, но еще это сильно сбивает Кея с шага. Он удерживается на ногах только потому, что вовремя соображает, что надо просто встать и десять секунд постоять, пока его опору и любовь не отпустит приступ заряженной — радости, наверное. Или азарта, тут сложно сказать.
Наверное, всё же азарта.
Тогда, много лет назад, Дюк притормаживал на поворотах. Кея это скорее забавляло, чем напрягало: какая-то невидимая граница у полковника пролегала там, где шуточки становились разве что не прямым текстом скабрезными. Но это ничего не значило, просто шутки. Кей такие шутил разве что с Дюком, но эй, у всех есть друзья, знающие толк во внутренних шутках. Возможно, еще и поэтому Лали ему тогда кричала, что он дурак и прошлепает свое счастье. Наслушалась шуточек.
Сейчас Дюк не притормаживает. Совсем. Кей убирает руку с его плеч и упирается ею в дверной косяк. Он имел в виду, давно ли Дюка тянуло как следует его понюхать: прямо с самого утра или это вечерний эффект? Но, очевидно, нюхать — не единственное, на что тянет Дюка. Возможно, это даже самое малое из того, на что его тянет.
— Гром-ки-е, — очень раздельно произносит Кей, не глядя на него, и оставляет это слово висеть в воздухе.
Отчего-то для того, чтобы шагнуть внутрь, ему требуется усилие воли. А там до зеркала рукой подать — почти в буквальном смысле. Кей подходит ближе к раковине, опирается на нее и заглядывает себе в лицо. В реальное, живое, обтянутое кожей человеческое лицо. С глазами, ресницами и всем, причитающимся уважающему себя лицу.
Как Иви это сумела?
Лицо старше, да. Но это его лицо. Кей поворачивает голову влево, затем медленно вправо. Разглядывает. Иви воссоздала его до мелочей, включая маленький шрам у челюсти с правой стороны. Ощущение сюрреалистичное. Хрупкое. Настолько, что воздуха становится не совсем достаточно, и голова вновь начинает услужливо кружиться. Кей выпрямляется, едва-едва балансируя, и задирает футболку, чтобы проверить другие шрамы. Имперский офицер мог без проблем залечить их все так, чтобы не осталось и следа, но он никогда этого не делал. Говорил, что это часть опыта, а опыт — то, что делает его собой. Кажется, Иви и говорил. А она возьми да запомни.
— Это... Я не думал, что это возможно, — Кей выпускает футболку, давая ей упасть на место. — Это слишком... Оно совсем как... Но я видел, как его, — он не договаривает «утилизировали», потому что ему не хватает воздуха и по краям поля зрения появляется подозрительно быстро разрастающаяся темнота.

Отредактировано K-2SO (27-07-2022 00:05:28)

Последний раз Кей видел свое тело — то, что от него осталось после «постепенной интеграции» — очень, очень сильно мёртвым. До сих пор ему не доводилось толком вспоминать об этом, но теперь картинка взрезает сознание, и от нее не отделаться так просто. Тогда, на станции, никому не было дела до того, что он почувствует при виде, в общем-то, мертвого себя. Ему даже кажется, что им показывали тела специально: вот, смотрите, это больше не вы. Кей не уверен.
Было время, когда он думал, что отнять у него можно многое, но не тело и не убеждения. Империи удалось и то, и другое. Пусть не до конца, пусть только на многие годы, а не навсегда. Но удалось.
А то, что сделали однажды, могут повторить.
Кей чувствует, как Дюк подхватывает его, крепко держит в руках. Аса много раз повторял, надежно вбивая в его голову, что в любой непонятной ситуации надо будет использовать любую возможность почувствовать тело. Большая часть проблем и страхов живет только в голове. Не в реальности. Кей так и вовсе очень долго жил исключительно в своей голове — какое-то время побольше думать про тело будет ему полезно не только с точки зрения восстановления боевых и иных качеств.
На какое-то время Кей на этом и концентрируется: переставлении ног, потому что Дюк куда-то его ведет, и дыхании, потому что теперь это обязательно, и самом Дюке рядом. Этот голос его гипнотический и в новом теле действует, как мощное успокоительное. Утром Кей хуже разбирал звуки, но теперь другое дело.
Это точно по фото не восстановишь, и хорошо, что эффект не ушел.
Когда они оказываются у кровати, Кей уже вполне в себе. Даже пытается держать весь собственный вес на своих ногах, чтобы Дюк скорее обнимал его, чем в самом деле держал.
— Я в порядке, — бормочет он, не предпринимая никаких попыток выпутаться из чужих рук.
Стоять так приятно. Дюк как минимум теплый, как максимум — надежный, как набуанский сейф. Если бы контроль равновесия не занимал у Кея столько энергии, было бы еще лучше. Можно было бы потратить ее на что-нибудь другое.
— Просто, — секунду он подбирает слово, — вспомнил кое-что. Со станции. Иви права насчет зеркал. Сложно объяснить. Хорошо, что ты был рядом.
Кей чуть поворачивает голову, чтобы посмотреть на Дюка краем глаза. Молчит немного, только поднимает руку и гладит Дюка по предплечью. Потом фырчит, дергая уголком губ:
— Но я все еще совершеннолетний. Тащи свой спальник ближе к кровати. Укладывать он меня собрался.

Отредактировано K-2SO (27-07-2022 09:03:56)

«Научишься ходить нормально — научу тебя целоваться» не является основной мотивацией посещать все занятия, которые Иви расписала для него, судя по всему, до скончания времен, но она присутствует. За неделю Кей успевает привыкнуть к телу, и упражнения сильно помогают в этом. Все его показатели в норме, говорят, его даже по большей части избавили от этой мерзкой опухоли. Но уровень его подвижности в сравнении с тем, что он мог раньше, все равно пока оставляет желать лучшего.
На базе он так и не чувствует себя своим. Во-первых, потому что страх собственной уязвимости преследует его, даже когда Иви подробно рассказывает ему о возможностях тела репликанта, чуть ли не с видео-примерами. Кей кивает, но все равно предпочитает находиться на улице как можно меньше, не заходить в незнакомые помещения, в любой ситуации стоять как минимум спиной к стене, а лучше — где-нибудь в углу, из которого помещение хорошо просматривается, и одеваться в несколько слоев.
Во-вторых, потому что он не повстанец. Но и статус простого гостя ему как будто не подходит. Кей вообще не очень может понять, кто он. Наблюдает за Кассианом и думает: здесь все ясно. Наблюдает за Дюком и думает: и тут все ясно. Даже с Иви — и то всё ясно. Наверное, это даже шире, чем статус на базе. Наверное, это в общем. Кто он теперь, когда у него есть возможность быть кем угодно?
На излете третьей недели со своего второго дня рождения Кей обнаруживает свой комфортный циркадный ритм. Он спит спокойно и крепко и ни разу не пользуется приглашением Дюка перебираться к нему. Всё, что ему снится, Кей крепко держит при себе — во многом потому, что не раз и не два обнаруживал, что что-то снится и самому Дюку. Что-то такое, что заставляет его глаза судорожно бегать под закрытыми веками — и это самое малое.
Вот и сейчас, проснувшись посреди ночи, Кей переворачивается на живот и обеспокоено наблюдает за Дюком. Поначалу он думал, что дело просто в том, что пол и спальник — не лучшее место для сна. Хотя они спали и в худших условиях. Ему даже было неловко, что он отобрал чужую кровать и что сюда никак не поставят вторую. Но теперь Кей четко понимает, что дело не в спальнике.
— Дюк.
Он свешивает руку с кровати и опирается ладонью о пол, не решаясь коснуться чужого плеча.
— Дюк, — зовет он чуть громче.
Непохоже, что это помогает. Будить кого-то вроде Дюка внезапным прикосновением — это плохая идея. Однако наблюдать за тем, как ему явно снится что-то малоприятное которую ночь подряд — идея еще хуже, пусть и по совсем другим причинам. Кей тянется рукой и осторожно касается плеча Дюка. Приходится немного свеситься с кровати, но это даже хорошо — лишняя тренировка умения держать баланс ему никогда не помешает. Главное, чтобы это не переросло в тренировку умения отбиваться от матерого разведчика.

Отредактировано K-2SO (27-07-2022 13:12:52)

Единственное, что его, пожалуй, спасает — это тот факт, что он ждал именно этого. Дюк действует с такой четкостью, какая бывает только после многочасовых, многолетних даже тренировок. Кей не особо сопротивляется, только следит, чтобы не навернуться с кровати прямо на Дюка. Тот, к счастью, просыпается раньше, чем успевает попытаться сломать ему руку в развороте.
Надо было разбудить его на неделю раньше. Возможно, на две. Но тогда Кей не чувствовал себя достаточно уверенно в этом теле, чтобы рисковать. Сейчас он лишь подставляет вторую руку под свой вес — другую Дюк так и не выпускает, только ослабляет хватку. Кей не пытается вырвать. Так и остается, нелепо свесившись с кровати, нависать сверху.
— Ты дома, на базе. Сейчас ночь. Что-то около полчетвертого, может, четыре. Тридцать пятое хелоны. Мы в твоей комнате. В нашей. Тебе ничего не угрожает. Тут только я. Дай руку.
Кей на какое-то время повисает с кровати так, без опоры, и ловит одну из рук Дюка, чтобы приложить ее ладонью к своей груди. Держит несколько мгновений:
— Чувствуешь, как поднимается и опускается, — это скорее не вопрос, а утверждение. Кей дышит размеренно, специально медленнее и глубже, чем обычно. Через какое-то время он вновь ставит руку на пол, чтобы и перенести на нее вес, и предоставить Дюку возможность самому решать, что он хочет делать со своей ладонью. — На вдохе поднимается. На выдохе опускается. Через нос вдох. Через рот выдох, медленно. Ты можешь выпустить мое запястье. Я никуда не денусь.

Отредактировано K-2SO (27-07-2022 14:59:42)

Первым делом Дюк, конечно же, заверяет его, что ничего не боится. Это примерно того же уровня достоверности заявление, как когда он говорит, что у него ничего не болит. Или что он в порядке. Последним они оба пользуются, и «в порядке» давно уже перестало значить что-то, кроме «я не хочу об этом говорить сейчас». Иногда без «сейчас».
Чандрильский Кей понимает лишь отчасти. С языками у него всегда было легко, просто он никогда не задавался целью выучить именно этот. Ему и требовалось-то — понимать ругань, какие-то общие фразы, которые нужно было выучить, чтобы Дюку было сложнее сделать какую-нибудь глупость. Тогда, давно. Когда Дюку было очень плохо.
Сложно не задаться вопросом, считать ли этот внезапный переход на родной язык за паттерн, за случайность или за проявление привязанности. Кей почти уверен, что еще несколько месяцев назад у него бы уже была вся аналитика про это, но сейчас ничего нет.
Он ставит вторую руку на пол по другую сторону от головы Дюка и осторожно опускается, не сопротивляясь тому, как тот тянет его к себе. Вместо ладоней встает на предплечья — проще и стабильнее. Спускает ноги. Пол прохладный, но ощущение недолгое: Кей почти сразу же переставляет босые ступни на край спальника. Находит место для колен. Он все еще нависает над Дюком — только теперь ближе. Гораздо, гораздо ближе.
— Если я спрошу, что тебе постоянно снится, это будет пустая трата времени или ты ответишь? — серьезно, но мягко спрашивает Кей. Чем больше на Дюка давишь, тем сильнее тот отбрыкивается. — Или ты ответишь на чандрильском, и я не пойму половину ответа? — он склоняет голову к плечу и улыбается.

Дюк начинает говорить на чандрильском, и Кей уже готов смириться с тем, что сейчас поймет от силы часть и не факт, что большую — однако тот быстро исправляется. Бейсик звучит Кею куда-то в шею, но разборчиво. Он слушает внимательно, потом хмурится. Понятно. Это объясняет и ночные бдения, и вечное нежелание спать, сочетающееся с предельной усталостью. Так можно и сгореть, если не знать своих лимитов — проблема в том, что как раз Дюк знает свои даже чересчур хорошо.
— Нет.
Если бы тот кричал, то этот разговор случился бы гораздо раньше.
— Но такими темпами скоро начнешь. Ты же понимаешь, что нельзя так продолжать?
Кей смещается, устраивается удобнее сбоку от Дюка, подпирает голову рукой. Это такой разговор, в котором нельзя разглядывать спальник и доски пола — ему нужно смотреть на лицо. А для этого нужно, чтобы Дюк перестал прятать лицо у него в шее.
— Пока ты на базе бумажки перебираешь, это еще ничего. Пропустишь запятую или положишь что-нибудь не туда — никто и не заметит особо. А когда выйдешь с базы — будет совсем по-другому. Ты же не планируешь прохлаждаться тут, наблюдая за тем, как я заново учусь жить в человеческом теле, до скончания времен. Ник и другие имперцы все еще там, — Кей кивает куда-то наверх. — И я не пущу тебя туда, если ты не начнешь нормально спать. Даже если повстанческие шишки придут за тобой лично. Проверим, кто упрямее: я или все они вместе взятые.

Кей тянет уголок губ в кривоватой улыбке, как бы призванной показать, что шутки шутками, но в каждой шутке, как известно. Он ожидает еще каких-то возражений, но Дюк решает использовать наглый и грязный прием — и тянет руку, чтобы дотронуться. В первое мгновение Кей слегка напрягается, но вскоре расслабляется: это просто Дюк. Удивительно, как тот сумел вытерпеть три недели и не потрогать его с ног до головы раньше. Потрясающая, невообразимая сила воли. Триста тысяч мелких прикосновений не в счет; до сих пор Дюк не трогал его так.
Это не отменяет наглости жеста вместе с этой его — ладно, можно признать, грациозной — попыткой соскочить с темы.
Кей ловит себя на том, что раскладывает ответные реакции на вероятности, на уровни эффективности. Давить на Дюка бесполезно — упрется хуже мула. Взывать к разуму тоже не слишком сработает, потому что проблема не в том, что тот не понимает чего-то головой. Манипулировать — ну, смотря как. Вон как улыбается, зараза.
Кей тоже умеет играть в эту игру. В этом теле — куда лучше, чем в корпусе KX. Тогда ему бы и в голову не пришло, а если бы и пришло, он бы успешно застыдил себя сам. Но сейчас таких опасений у него нет, и он шевелит губами под чужим большим пальцем:
— Две недели, Дюк, и если ничего не поменяется, то мы вернемся к этому разговору. Уверен, кто-нибудь профессиональный, пусть даже и Аса, сумеет помочь тебе спать куда лучше, быстрее и эффективнее, — Кей понижает голос, и воздух между ними становится неожиданно густым, — чем это сделаю я, здесь и сейчас.
Он берет Дюка за запястье и отводит его руку в сторону от своего лица. Хватка у него бережная, но сильная — и он гладит запястье Дюка большим пальцем.
— Если, конечно, ты хочешь. Мы договорились?

Отредактировано K-2SO (27-07-2022 21:52:12)

Кей чуть щурит глаза на слове «поможет». В темноте сложно до конца разглядеть выражение лица Дюка, и рассеянный, слишком тусклый свет с улицы не особо помогает. Ёрничать тот может, сколько душе угодно. Но если вместе с этим Дюк считает, что так просто помешает ему задаться целью и достичь ее, то жестоко ошибается. Кей уже мешал ему убиться, мешать ему не спать должно быть в разы проще.
Особенно теперь.
— А шею показываешь, как будто напрашиваешься.
В голове мелькает картинка синяков — многократных за последние полгода — от его металлической пятерни на шее Дюка. Кей усилием воли задвигает ее подальше. Всё так же размеренно гладит Дюка по запястью.
— Но нет, не собираюсь.
Это хороший вариант для определенной ситуации — пока что не этой, — но Кей не может настолько хорошо рассчитывать силу. Возможно, еще через пару недель как раз и научится. А пока — если Дюк превращает его жирный намек в угрозу, возможно, это был неправильный ход.
Он выпускает чужую руку и перекатывается на спину, тянется на кровать за подушкой. Так мгновенно становится гораздо удобнее лежать на полу. Всё еще жестковато, но нормально. Голую спину холодят доски пола, но тоже не смертельно. Уснуть возможно. Кей смотрит в темный потолок и лишь краем глаза — за Дюком. Потом прикрывает глаза и негромко говорит:
— Аса точно поможет тебе лучше. Единственное, что могу я сейчас — это спать рядом. Может, так ты хоть немного будешь уверен даже во сне, что я есть, и я здесь, и я никуда не денусь. Хочешь — устраивайся под боком. Не поспишь, так хоть полежишь. Говорят, — Дюк же и говорит, но это Кей опускает, — что я теперь всегда тёплый.

Отредактировано K-2SO (27-07-2022 23:33:46)

Какое-то время слышится только неопределенное шебуршание, его касается край чего-то — наверное, одеяла, а затем в темноте за закрытыми глазами возникает голос Дюка. Звучит он как-то не то неуверенно, не то осторожно. Возможно, этот тон — это что-то посередине. Кей сначала поворачивает к нему голову и только затем открывает глаза. Немного хмурится. Секунду назад он уговаривал Дюка поспать, а теперь Дюк уговаривает его прилечь поближе. Сложно сказать, стоит ли это считать за промежуточный успех.
В любом случае, он не дурак, чтобы отказываться, когда предлагают перелечь на что-то помягче пола, и поэтому легко перебирается на спальник, утаскивая свою подушку за собой.
Только совершенно непонятно, откуда взялось столько беспокойства про то, можно ли его обнимать, трогать, нормально ли ему, когда Дюк близко. Он бы не слезал с кровати, если бы это было иначе. Просто не дал бы Дюку стянуть себя вниз. Кей вертит в уме несколько прошедших минут, ищет в них момент рассинхрона — потом бросает: а смысл? Не на этот вопрос надо искать ответ.
Кей не может сформулировать, как ему вот прямо сию секунду, но одно знает точно: любопытно. Слишком любопытно, чтобы засчитать предложение Дюка за промежуточный успех.
— Эта власть сейчас вскружит мне голову. Не спать без моего разрешения тоже не будешь? — говорит вместо этого он, совершенно несерьезно, ничего не имея в виду. Тянет губы в улыбке: — Шучу. Если ты планируешь имитировать сон только ради меня и все еще не хочешь спать сейчас, — вместо продолжения Кей находит руку Дюка и возвращает ее точно так же, большим пальцем на свои губы.
Как будто слегка отматывает время назад.
Шепчет:
— Я пока не хочу тоже.

Последние три встречи Аса только и делал, что повторял ему, что не стоит требовать от себя слишком многого сразу и что привыкать к жизни в новом теле — это долгий, сложный и постепенный процесс, даже если все идет просто замечательно. Главная проблема заключается в том, что никто не знает, как именно это происходит. Просто нет такого опыта ни у кого в галактике, кто решил бы поделиться им в голонете или хотя бы в какой-нибудь научной статье.
Вместе с Иви они выясняют, что Кей с запозданием распознает, когда ему жарко или холодно, когда он хочет есть, спать или вообще что-то, что нужно нормальному органику для функционирования, и что причина дискомфорта именно в этом. Иногда не распознает вовсе. Однако это еще полбеды. За три недели эти сигналы тела Кей худо-бедно научился вовремя замечать. Не всегда реагировать на них, но хотя бы замечать. А вот боль — боль он не ощущает вообще. Датчики Иви говорят, что дело не в теле: оно реагирует абсолютно адекватно, производит все нужные сигналы и передает их, куда надо. А в чем тогда дело — пока непонятно. И кто его знает, что еще из естественных сигналов, призванных оберегать его, он точно так же не ощущает вообще.
Если сложить это с почти напрочь отсутствующим ощущением безопасности, непредсказуемыми психологическими реакциями и если не боевой мощью, то во всяком случае доступной ему грубой силой — то тестировать свои лимиты через близость с кем-то становится не такой уж потрясающей идеей. Может, Аса прав, и он слишком торопится вернуть как можно больше частей своей давно забытой человеческой жизни. Кей смотрит на улыбку Дюка и думает об этом.
— Просто не останавливайся, если я не скажу, — решает он. Фактически выдает карт-бланш.
Это любопытство в нем — откровенно нездоровое, но ему слишком сложно противостоять, и Кей, что уж греха таить, совсем даже не пытается. Дюку не понравится, если он узнает. Но он ведь не узнает.
Кроме того, если и есть в галактике человек, которому Кей доверяет настолько — то это именно Дюк. Вот, лежит же он рядом с ним в одних пижамных штанах, и ничего. Трогает же Дюк его лицо, и ничего. Приятно. Даже Иви так не может — сколько раз Кей автоматически перехватывал ее руку за мгновение до прикосновения к его корпусу, сжимал запястье чуть сильнее, чем комфортно, прежде чем сообразить, что делает. Про медиков они быстро поняли, что им вообще лучше не приближаться, если он не одет в свои несколько слоев и не прислоняется спиной к стене. Но то Иви, врачи и лаборатория, и тянутся они обычно датчики какие-нибудь закрепить, чтобы прогнать очередной тест. Тут другое.
В порядке всё будет.
Кей предлагает:
— Сделай что-нибудь, что давно хотел. Что угодно, — улыбается уголками губ. — Я же вижу, как ты иногда на меня смотришь теперь. Всё хотел спросить, что у тебя на уме в такие моменты. Или иначе узнать.

Что должен с Риннала?.. Ах, да. Кей вспоминает свой скиртопаноловый приход и тихо фыркает. Не то чтобы те слова не стоило воспринимать всерьез, но все же есть разница между просьбами под скиртопанолом и любыми другими. Он почему-то не думал, что Дюк запомнит, хотя сам же просил отложить.
Ласковые прикосновения к лицу Кей переносит спокойно, даже наслаждается ими — хотя сложно не думать о том, что это потому, что имперцам было совершенно неинтересно его лицо. Вот другие его части — да. Кей выкидывает эти мысли из головы сразу же, как замечает, что задержал дыхание, и отнюдь не от удовольствия. Бесцеремонно вторгающиеся в приятный, нежный и горячий момент, грозя его разрушить, они сейчас совсем ни к чему.
Вместо этого Кей концентрируется на глазах Дюка, пока он приближается мучительно медленно, словно боится спугнуть. Это он зря, конечно. Но Кей терпеливо ждет, с каким-то почти весельем чувствуя, как учащается пульс. Потом закрывает глаза, давая себе возможность полностью отдаться этому поцелую — и он не целовался так долго, а может, это просто особенности все еще калибрующегося репликантского тела, что губы мгновенно горят. С ним такое было в последний раз в глубоко подростковом возрасте. Но это приятное, даже долгожданное жжение, потому что — Кей внимательно проверяет — всё в порядке.
Только Дюк сдерживается, и это раздражает.
Эта его осторожность — все равно что есть пресную еду. Можно. Можно ею даже наесться. Только чего-то все равно будет не хватать в процессе. Ему нужно интенсивнее, сильнее. Больше специй.
Кей выдерживает недолго, прежде чем обхватить Дюка руками и потянуть на себя, чтобы он перестал держать этот дурацкий кусочек дистанции в форме нежности. Сердце пропускает удар, но Кей игнорирует это. Он занят. Рафинированный поцелуй при его непосредственном и активном участии стремительно перерастает в нечто совсем иное, не грубое, но — сильное. Если из прошлого поцелуя можно было отстраниться, то из этого можно разве что вырваться. Не факт, что целым.

Так Кей выясняет, что заставить Дюка перестать осторожничать достаточно просто.
Пульс приятно скачет, и воздух теряется где-то между поцелуями. Иногда Кей задерживает дыхание, не замечая, и так же начинает дышать снова. Всё это вписывается в какой-то причудливый ритм, и целоваться приятно, хотя и очень, очень странно. Порой его затапливает ощущениями почти так же сильно, как в самый первый день после пересадки. Вот Дюк вжимается в него, и сердце вновь пропускает удар, Кей задерживает дыхание, но продолжает целовать его так же настойчиво.
Лёгкие начинает жечь от недостатка воздуха, но он не замечает, пока это ощущение не перекрывает собой все остальные.
Это не может быть его лимитом.
Надо просто немного пространства.
Кей откидывается обратно на подушку, весь как-то вытягивается, напрягается под чужими ладонями. Всего на мгновение — и сразу же шумно дышит. Лёгкие перестают гореть, зато горит всё остальное. Приятные ощущения мешаются с непрошенными воспоминаниями о том, как его осматривали, ощупывали, словно какой-то скот, примерялись. Это странный, дикий коктейль, и Кей не хочет, чтобы Дюк о нем знал или думал. Никогда.
Может, если продолжать достаточно долго, одно перебьет другое. Кей улыбается, облизывает губы, так и дышит, приоткрыв рот. Ни единого признака, что что-то не так, в его разведческом лице. Все признаки, что ему очень нравится — ему и нравится, сильно:
— Трогай еще, — непонятно, это просьба, разрешение или приказ.
Кей ведет пальцами вдоль позвоночника Дюка, словно тому нужно показать, что значит «трогай». Останавливает руки на его талии, прижимает к себе. Вот так хорошо. Жарко и близко.

Дюк выгибает спину ему под пальцы, и Кей запоминает это. Хорошо, наверное, что больше невозможно подключиться к нему и порыться по базе данных. Этот маленький факт останется только в его и в памяти самого Дюка. Невиданный уровень интимности, и мурашки бегут по коже уже только от того, что это правда, действительно навсегда останется только между ними.
Кей выпускает Дюка, позволяя ему сместиться ниже, но ладони не убирает — просто скользит ими по чужим бокам, слегка прохладным от уже скорее ранне-утреннего воздуха. В комнате становится чуточку светлее, лучше видно.
— А ты не хотел спать, — последнее «а» получается на излете, и почти не слышно «ть» — это язык Дюка находит его сосок.
Кей вдыхает и забывает выдохнуть. Сначала он просто не может разобрать, как ему. Поцелуй у ключицы был как-то понятнее, знакомее, чем это. Еще он не вызывал такого количества ощущений. Очень похоже на то первое прикосновение, когда ему пришлось отдернуть руку, чтобы сохранить разум.
Одно хорошо — никто из имперцев не догадался трогать его губами, и поэтому навязчивый страх отступает и не беспокоит хотя бы на время.
Потом ему наконец становится горячо, влажно, приятно, и тогда Кей выдыхает, пряча в этом выдохе какое-то ругательство, первое, что попалось на ум — просто очень хорошо.
Даже не то, что именно и где делает Дюк, а сам факт того, что Кей вновь может быть с кем-то. Что его тело отзывается на прикосновения, что по коже бегут мурашки, а в паху скапливается жар. Что сосок твердеет, если теребить его языком. Что у него горячие руки, и он может запустить пятерню в волосы Дюка, чуть потянуть, просто проверяя — это что-то, что может ему понравиться?
У него просто есть человеческое тело, и оно его, и в нём хорошо.
Когда воспоминания отступают — в нём очень хорошо.
— О чем еще ты мечтал? — Кей тянет Дюка от себя во второй раз, чуть настойчивее, чтобы тот оторвался от своего занятия. — Посмотри на меня.
А вот это уже приказ — и мягкий, урчащий тон недостаточно обманчив.
Кей легко касается пальцами места за его ухом, затем бьющейся жилки на шее, линии челюсти, губ. Проверяет, раскроет ли Дюк рот, если он нажмет на нижнюю — и если раскроет, то даст ли скользнуть внутрь пальцем, дотронуться до языка.
— Об этом мечтал?

Отредактировано K-2SO (28-07-2022 23:33:52)