Какими сказками этот подонок кормил Иви, если та считала, что Кея можно найти? Он был давно мёртв, это ей подтверждали все источники, до которых можно было дотянуться тогда. Несмотря на клокочущую внутри ярость, Целес встречает доктора спокойно, так же спокойно показывает ему путь до комнаты, где лежит Иви. Ассистентка уже передала тому всю информацию, которую записывала Целес, поэтому ничто не мешает ему сразу приступить к делу.
Целес остается стоять, прислонившись плечом к дверному косяку. Комната просторная, светлая. Ее портят только ужасающие позолоченные статуэтки и общая вычурность мебели. Но окна в пол с видом на спускающиеся к заливу крыши домов компенсируют эти досадные недостатки. Вряд ли Иви или доктор обращают на такие вещи внимание сейчас — это Целес смотрит куда-то мимо них, вдаль, и как-то зябко обнимает себя за плечи.
Столько лет она прожила, не вороша эти воспоминания, и вот они тут как тут. Последние два года до того, как она ушла, были похожи на изощренную пытку: Целес знала Кея слишком хорошо, и не существовало способа, которым было возможно свернуть этот звездный разрушитель с намеченного курса. А может, всё было наоборот. Может, это она виновата в том, что он взял такой курс.
От размышлений о мертвецах, действительных и лишь притворявшихся, ее отрывает врач. Целес обращает на него спокойный взгляд. Медлит несколько мгновений. Иви как-то сжимается на кровати, скукоживается, и от этого кажется слишком маленькой.
— Не смотрите на меня. Это ее решение. Местный так местный.
Врач не спорит, только кивает и принимается за дело. Целес не наблюдает, как он подготавливает всё для операции, — вновь смотрит в окно. Кровь, страшные раны, разорванное платье, сжавшаяся фигурка Иви, которую врач настойчиво расправляет, — ничего из этого ее особо не трогает, она просто отфильтровывает это из своего поля зрения. За окном продолжается жизнь курортного города.
Проходит почти три минуты, прежде чем Целес бесшумно вздыхает и подходит к постели, чтобы присесть на тот край, который не занят врачом. В последний раз, когда она сидела к Иви так близко, той было всего пять лет — раза в четыре меньше, чем сейчас. Это воспоминание куда приятнее, чем те, что поднимаются от одного взгляда на Ваала.

Целес сидит рядом так расслабленно, что ее сложно заподозрить в неловкости или дискомфорте. Если внезапный — пусть и предсказуемый в ретроспективе — вопрос Иви и вышибает ее из колеи, то этого совершенно не заметно. Она только кидает короткий взгляд на доктора. Когда много лет имеешь дело с чужими секретами, невольно научаешься обращать внимание на такие вещи. Он запомнит? Расскажет кому-то? Кому? Ассистентка с ней не первый год, знает свое дело хорошо, и все разумные вокруг давно проверены. Включая таких случайных, как этот врач.
— Всё может быть, — уклончиво отвечает Целес.
Больше всего судьба бережёт тех, кто бережёт сам себя.
В её планы никогда не входило вновь стать частью жизни Иви, но входит ли это в её судьбу — хороший вопрос. Нужно ли ей это? А Иви?
Целес разглядывает ее лицо. От малышки, которую она знала, в нем ничего не осталось. Это детям нужны мамы, а взрослым девушкам — уже не очень. Но дело даже не в этом, а в том, что Целес никогда и не была хорошей мамой. Материнство никак не сочеталось и не сочетается ни с ее характером, ни с ее профессией, ни с ее амбициями. Если бы не досадная ошибка, вынудившая ее стать мамой, никто бы не пострадал. Кей не думал о детях. Она тем более не думала. Иви не должно было случиться — но вот она здесь.
— Мы договаривались, что сначала врач, а потом поговорим, — напоминает Целес.
Врачу, судя по его виду, нет особого дела до их разговоров, но никогда не знаешь, так ли это на самом деле. Слухи — мерзкая штука. Сложно отследить, трудно остановить. Никто в нынешнем окружении Целес не знает, что у нее есть дочь, и лучше бы это так и оставалось.

Иви врёт. Целес сохраняет то же нейтральное выражение лица — и держит его всё время, пока врач не заканчивает с импровизированной операцией. Она встает с места, чтобы проводить его и стряхнуть с себя это странное, тягучее напряжение, накопившееся в воздухе. Дверь за ним закрывается легко, беззвучно — автоматика в этой квартире что надо. Целес пробегается пальцами по браслету: нужно будет еще почистить кар. Давненько ей не приходилось оттирать с обивки чью-то кровь.
Когда сообщение уходит ассистентке, Целес возвращается к двери в комнату, послужившей кабинетом терапевта и операционной одновременно. Прислонившись плечом к дверному косяку, она задумчиво смотрит на Иви. На кухне курит Дюк, идти туда совершенно не хочется. Говорить с дочерью не хочется тоже, но у Целес всегда всё было хорошо с пониманием того, чего нельзя избежать. Может, оттянуть — но этот разговор оттягивать уже слишком поздно.
— На кухне есть еда. Квартира оплачена на неделю, если вам нужно. С транспортом разберетесь сами — уверена, Дюк или какие-нибудь его друзья что-нибудь сообразят. Имперцы вряд ли предположат, что такое место вам по карману, поэтому их бояться тоже не стоит, — Целес пожимает плечом. Замолкает.

Целес ждала этого вопроса с того момента, как Иви ее узнала. У нее есть много ответов на этот вопрос: профессиональных, личных, семейных. Тому же Дюку, если ему вдруг взбрело в голову интересоваться, она бы ответила совсем иначе — если бы ответила вообще. Но это вряд ли. Целес тихо фыркает и качает головой, но взгляда от Иви не отводит:
— Потому что Республика в один момент превратилась в Империю, а твой папа сделал вид, что это нормально и ничего в этом его не смущает. То, что война эта шита белыми нитками — так это всё конспирологические теории, где я такого начиталась. Прогнозы независимых аналитиков о том, что дальше станет только хуже — брехня, они ничего не понимают. Меня ведь не отличить от человека, чего я переживаю, да и вообще, разве меня кто-то ущемляет? — Целес ведет плечом и улыбается, но эта улыбка болезненная и быстро гаснет. — Я ушла, потому что оставаться на Корусанте стало небезопасно, а доказывать твоему папе, что я не сумасшедшая истеричка, было бесполезно. Ничто не заставило бы его оставить любимую работу, — она кивает в сторону кухни. — А я не из тех, кто подолгу ломится в закрытую дверь.
Это очень много искренности за один раз, но никакого смысла врать Иви Целес не видит. Всё это — дела времён давно минувших. Тот возраст, в котором родители не должны говорить ребенку плохого друг про друга, тоже давно прошел. Да и к тому же, Кей давно мертв, а с мертвых спросу нет.

Говорить ребенку, что не очень-то хотела его рожать — это плохая идея, но рабочая, если бы ей требовалось отвадить Иви от себя до конца времен. Целес всерьез задумывается над этим, а потому молчит долго. Иви успевает устроиться на кровати удобнее, приобрести чуть более осмысленный вид. Говорят они недолго, но местная анестезия и обезболивающие потихоньку будут рассасываться, и чем дальше, тем более в себе будет Иви.
Целес и глазом не моргает на «кем попало». Что еще Иви могли говорить в имперском-то приюте? Еще и связанном с военными структурами. О, Целес много интересного узнала про отца своей дочери за эти годы. Когда они познакомились, она знала только то, что он военный — и долгое время этого было достаточно. В конце концов, прикрытие действовало, даже когда работа смешалась с личной жизнью. Сильно.
— Я не продумывала свой уход годами, Иви. Не было никакого плана или цели. Но одно я знаю точно: твое исчезновение он бы мне не простил и так просто не оставил. Хорошо, что мне хватило ума понять это уже тогда.
То, что большим фактором в этом решении стало обычное нежелание забирать дочь с собой и тем самым значительно усложнять свою жизнь, Целес оставляет за кадром. Она чуть поднимает подбородок, глядя на Иви. Слова даются ей с трудом, как сильно бы ей ни хотелось этого не показывать:
— Мне жаль, что он умер, а ты попала в приют.

Последнее, чего Целес ожидает — это что кто-то из этих двоих возьмется подбадривать или утешать ее. Но куда больше ее волнует то, как Иви говорит о Кее. Эта пара фраз намертво пригвождает ее к полу.
Ваал жив, почему бы Кею не быть живым тоже?
Но нет, конечно, этого быть не может. Кайл показывал ей не только документы, но и голографии останков. Она не разглядывала их особо, но причин не верить Кайлу и его источникам у нее нет. Они знают друг друга много лет, и он никогда ее не обманывал. Не стал бы и про это. Особенно про это.
Иви исправляется, и достаточно быстро, однако у Целес все равно уходит несколько мгновений на то, чтобы отмереть.
— Это неважно, — наконец, медленно качает головой она. — Он всё равно мёртв, — на мгновение Целес прищуривается, поворачивает голову в сторону кухни, словно повторяет за Иви, но обратно, в отличие от нее, взглядом не возвращается. Если она хочет знать, то спрашивать надо Ваала. — Не трать слишком много времени на то, чтобы копаться в призраках прошлого. Его всё равно не вернуть.
А хочет ли она знать? Что поменяется от того, что Ваал подтвердит или опровергнет то, что ей известно?
Целес делает два шага назад в коридор, чтобы было видно обоих — и укутанную одеялом Иви, и Дюка, которого посадили подсматривать, а он подслушивает. В том, что тот развесил уши, она не сомневается.
— Лучше вам обоим сосредоточиться на настоящем. То, что случилось в казино сегодня — это громко. А если добавить сюда ваше участие в аукционе — то даже чересчур громко. У многих будут вопросы что к имперцам, что к вашей компашке. Чем дольше будете тянуть с отъездом, тем сложнее будет выбраться.
Окно откровений захлопнулось, и тон Целес вновь становится собранным, деловым. Даже расслабленная, домашняя одежда как будто приобретает чуть более строгий вид.

Иви делает из ее слов какие-то свои, совершенно особенные выводы, но Целес не поправляет. Если ей так легче, то пусть думает так. Какая, в сущности, разница? Ваала Целес и вовсе игнорирует так хорошо, как только может. Ее терпение балансирует на грани, но еще удерживается. Она сосредотачивается на Иви — на нее не за что злиться, и так становится чуточку проще держать себя в руках.
— Ох, детка, — тянет губы в улыбке Целес. Ее голос вновь становится урчащим, вкрадчивым, совсем как в каре, когда они сюда ехали. — Начальство — это я.
Это так забавляет ее, что злость рассеивается, словно ее и не было. Дюк может считать всё, что ему угодно. Возможно, скажи он это еще лет восемь назад, и она бы клюнула. Однако спустя четырнадцать лет ей по большей части правда всё равно.
— Поэтому не стоит мне знать номер твоего комлинка.
Стоит сказать им, что часть их бесценных лотов забрали ее ребята? Целес переводит взгляд на Дюка. Нет, не стоит волновать старшее поколение. В конце концов, ее руки не лучше и не хуже любых других в КорСеке. Просто бизнес.
Она вытягивает из кармана ключи от кара, держит их аккуратно за брелок:
— Бросите кар где-нибудь на стоянке, навигатор подскажет опции. Ключи положишь в бардачок.

О совести Целес не задумывается — не в этот момент. Куда больше ее беспокоит, что многие знания неминуемо несут многие печали, особенно в ее положении. С властью приходят искушения, с деньгами искушения умножаются на два-три-четыре — смотря на какое количество нулей оканчивается твой счет в банке. Настолько же умножаются и опасности. Риски. Целес задумывается о рисках и только о них.
Она уже пожимает плечами и прячет ключи в карман, как вдруг, после короткой паузы, Ваал открывает рот еще раз. Целес поворачивает голову в его сторону, колеблется секунду, может, две — то, как она балансирует на грани, можно почти разглядеть в будто ожесточившихся чертах лица.
Не станет ее отговаривать?
На мгновение кажется, будто Целес сейчас просто плюнет Дюку в лицо, но от этого она удерживается. Большим, очень большим усилием воли весь свой импульс Целес сводит к тому, чтобы только шагнуть ближе:
— К Иви у меня нет вопросов, захочет выбить мне мозги — пусть приходит, ей есть, за что судить меня. Но я всё силюсь понять, где же ты раздобыл это потрясающее моральное право, — цедит она негромко.
Негромко — но недостаточно тихо: Иви услышит тоже. Не по задумке, просто Целес становится всё равно. Дочь взрослая, чего ее оберегать, ради репутации вот этого? Пусть катится в бездну.
— В тот момент, когда бегал за Кеем в надежде, что он обратит внимание, расшифрует твои взгляды и наконец догадается, чего ты от него по-настоящему хочешь? Но нет, конечно, ты тогда был женат. Интрижки — слишком низко для офицера, Кей бы никогда и не подумал об этом. Наверное, ты получил это право позже, когда твоя жена так удачно умерла? И Кей оставил всё, лишь бы спасать своего друга, днем и ночью, не покладая рук. Оставляя дома и ее, — Целес кивает в сторону Иви, — и меня. Плевать на нас! Дюку ведь нужна поддержка. Дюку ведь трудно. Бедняжечка Дюк. Угораздило втрескаться по уши в единственного человека, который вообще не представлял его в таком качестве. Вместо этого Кей вымотал мне все нервы вашей дружбой, звёзды, да он бы скорее согласился со мной, что война была подстроена, чем если бы я сказала ему, что ты спишь и видишь, как бы признаться ему во вселенской любви, — Целес фыркает, отступает назад, словно волна, и еще, и еще — к входной двери. — Или что, думаешь, тот факт, что ты забрал Иви из приюта первым, дает тебе моральное право судить меня? Ты хоть раз попробовал меня найти? Нет, зачем. Ведь нет меня — нет проблем. Знаешь, что я думаю. Забрать Иви себе, словно она какой-то оставшийся от Кея трофей, а не часть семьи, которую ты разрушил, тебе было важнее.
Целес делает один короткий вдох, чтобы успокоиться, и почти без паузы добавляет:
— У тебя есть три часа, чтобы убраться с Канто-Байта так далеко, как только возможно, если не хочешь сгнить в местной тюрьме.
Бьет кулаком по кнопке открытия двери и выходит наружу.
От ярости её аж трясет, и набирая сообщение на браслете, Целес опечатывается рекордные пять раз.

Кассиан прибывает на базу на три дня позже оговоренного срока — это в пределах лучшей из вероятностей, которые Кей для него рассчитывал. Квинта и Иви задерживаются дольше. С ними всё должно быть в порядке, потому что если бы не было, то волнения на базе было бы больше, не говоря уже о волнении Кассиана, но их нет, и Кей терпеливо ждет.
Тем более, ему теперь постоянно есть, о чем подумать, кроме высчитывания вероятностей. Их он тоже считает: всё вертит в уме информацию про Ника, прикладывает ее к имеющимся данным так и этак, но она никак не встает нужным образом. Что-то не так. Чего-то не достает. Какого-то небольшого, но важного кусочка паззла.
Возможно, Квинта и Ви привезут его с собой.
Его уже немного привозит Кассиан: в казино, в самом конце аукциона, на них напали. Имперцы ли, какие-то наемники или кто-то еще, сказать пока сложно. Кто-то мог знать? Кто-то узнал на месте и решил действовать? Желающих попытать удачу в галактике много.
Кей все еще не может поверить, сколько денег они выручили. Какое-то чудовищное количество. На его памяти такие числа существовали разве что в бюджетах Империи. Они удивляют и будто немного давят на него тоже: теперь пути назад тем более нет. Надо будет соглашаться на операцию. Надо ходить к мозгоправу, работу с которым Кей честно начал, хотя особо большого желания делать этого испытывать так и не стал. Нельзя же, чтобы все эти усилия были просто так?
На первой встрече мозгоправ просит его рассказать о себе, и повисает такая длинная пауза, что тот переспрашивает, всё ли в порядке. Мозгоправа зовут Аса, он примерно одного возраста с Кеем, и, по словам Дэвитса, «отлично представляет, с чем ему придется иметь дело», — что бы это ни значило. О себе Кей все равно рассказывает с большой осторожностью и толикой допущений, но если Аса и понимает это, то ничего не говорит. Он вежливо задает вопросы, ничего не рассказывает о себе, спокойно относится к тому, что они общаются через плотный экран в какой-то каморке на окраине базы.
Это единственное, на чем Аса настаивает: можно не видеть друг друга, но хотя бы физически находиться тогда в одном помещении.
Со второй встречи Кей выходит с тем же странным ощущением, что и с первой, но никак не может описать его словами. Они не говорят ни о чем таком. В основном Аса спрашивает его о том, как ему сейчас, а сейчас Кей просто ждёт. В прошлый раз он ждал возвращения Кассиана. Сегодня ждет возвращения Квинты и Ви.
— Ждать — это для вас привычное состояние? — вдруг спрашивает Аса.
Кей всё вертит в уме этот вопрос, пока петляет по базе, возвращаясь к комнате Кассиана, в которой временно ночует. Его путь пролегает мимо столовой, мимо площадки для тренировок, вокруг одного из ангаров — и прекращает пролегать куда-либо. Потому что среди раннего утра в ангаре на один шаттл больше, и это шаттл с Квинтой и Ви. Выглядят они так, словно доставшиеся им в реальности приключения попадают в категорию не самых лучших вероятностей. Опоздание на неделю с лишним говорит о том же.

Улыбки у Квинты и Иви совершенно разные и как будто ошибившиеся местами. Это Иви должна улыбаться кисло, потому что это она ранена. Не заметить экзоскелетный наколенник сложно; у Кея в голове исключительно детализированная модель Иви — такого там не значится. Не сделать выводов еще сложнее, и уже на подходе Кей переводит между ними взгляд. Прочитать в нем вопрос невозможно, увы, но он там есть.
На вопрос Иви Кей отвечает коротким кивком: конечно, поможет, — и несколько мгновений разглядывает ее, выбирая наилучшую стратегию. Идти с ней так, как это делал Квинта, ему будет неудобно. Слишком большая разница в росте. Тогда он просто аккуратно подхватывает ее на руки, пока Квинта выдает краткую медицинскую сводку.
О себе он такой не выдает, хотя выглядит и ведет себя так, словно должен бы.
Непохоже, что у него что-то прострелено, он без труда стоит на своих двоих.
«В остальном всё нормально», опять-таки.
Кей переключает внимание на Иви:
— Рекомендую посетить медотсек до комнаты, — сухо, по-дроидски сообщает он. — В комнате Кассиан, и вероятность твоего посещения медотсека в ближайшее время упадет до околонулевых отметок.
В том, что Кассиан будет яростно убеждать Иви в необходимости осмотра у врача, Кей несколько сомневается. Не в ближайшие пару часов точно, а в таких вещах время может играть роль. Иначе Квинта не выкладывал бы выдержку из медкарты первым делом. Несмотря на свои слова, Кей начинает шагать в сторону жилых блоков. Техники, занятые шаттлами, крестокрылами, астромехами и пинанием балды, не обращают на них никакого внимания.

О том, что метили именно в Ви, Кей уже и так знает — если Кассиан и потерял в своем рассказе какие-то детали, то точно не эту. Ребята Ника. Или, вернее, первая догадка — что это ребята Ника. То, что Квинта кого-то узнал, еще ни о чем не говорит. Кей вертит эту информацию в фоновом режиме, приспосабливая ее то к одной, то к другой недостроенной модели вероятностей.
Соседним процессом Кей анализирует загадочное взаимодействие Дюка и Иви. Какая-то недосказанность витает в воздухе, и просьба только подтверждает это. Кей ничем не показывает ни логичного удивления, ни чего-либо еще. Только кивает.
Волноваться ему точно теперь нельзя. Но не потому, почему думает она, а потому, что Аса будет спрашивать. Можно игнорировать вопросы о том, как он себя чувствует, только первый десяток раз. Потом это почему-то становится сложнее. Что такого Дэвитс сказал этому мозгоправу?
Таким ранним утром база вдали от ангаров — самое тихое место на планете, не считая птиц. Те с каждой минутой насвистывают всё громче, сливаясь не то в причудливую мелодию, не то в банальную какофонию. По пути до жилого блока им никого не встречается. На то и расчет: никто не должен знать, что это Кей встречается с Асой, включая самого Асу.
В коридоре Кей замедляет шаг у двери в комнату Кассиана, но тот еще спит, не подозревая, какое счастье его ждёт, когда он проснется. Иви Кей опускает на пол только уже внутри комнаты, отведенной Квинте. Тут всё осталось таким же, только небольшой слой пыли на столе ясно говорит о том, что прошло какое-то время.
Отступив назад, Кей кивает дочери:
— Что случилось? — и рукой показывает между ней и Дюком. Его голос мгновенно теряет механические нотки, стоит им оказаться там, где никто лишний не услышит. — После казино.
Что еще за «роскошные простыни»? Кей высчитывал варианты всю дорогу, и ни один из них ему не понравился. Обладатели «роскошных простыней» как правило ничего не делают без собственной выгоды в уме. Может, на Чандриле, на Альдераане — но точно не на Канто-Байте.

У Кея уходит целая минута — бесконечно, бесконечно долгая минута, — чтобы понять, о чем Иви вообще говорит. Чтобы как следует вдуматься в имя, которое произносит Дюк. И вот это, последнее, про то, что Дюк обладательницу имени и не искал. А потом обратно к самому первому вопросу Иви.
Подушку Кей автоматически ловит в полете — длины рук хватает.
Тридцать две симуляции в голове подбирают ему следующие слова, самые разные, которые могут привести к самым разным, необязательно приятным результатам. Все вычислительные системы Кея ожидали чего угодно, но не этого, и теперь, впервые за долгое время, он чувствует себя ошарашенным.
— Там была Целес.
Кей зачем-то отдает подушку Дюку, словно это эстафетная палочка. Кто держит — тот может говорить.
Говорит почему-то всё равно он:
— Но как?.. Откуда она?..
Кей почти говорит «узнала», потому что эта деталь поражает его больше всего, но вовремя тормозит. Нет никаких шансов, что Целес что-то откуда-то узнала сейчас. Или тогда. Тогда и узнавать-то было нечего. Ничего не сходится. Как работает эта логическая цепочка? Кей останавливает круговерть мыслей, убивает лишние вычислительные процессы, концентрируется на Иви.
Первый принцип эффективной операции: сначала уточни все входящие данные. Только потом действуй.
— Ты думаешь, что мама ушла, потому что я изменял ей с Квинтой? Это она тебе сказала? — Кей так занят попытками сложить этот паззл, что удивление просачивается в его голос.
Он поворачивает голову к Дюку, силится вспомнить. У него достаточно памяти, чтобы быть всё больше собой с каждым днем, но всё ещё недостаточно, чтобы быть уверенным во всём. Но нет, нет, у них же был разговор на озере — а это было уже после того, как Целес ушла. Невозможно изменять кому-то, не зная, что делаешь это. Невозможно же?
Или его память путается из-за того, что много лет заключена в консервную банку?
Воспоминания могут слипаться?
Да нет, потом Квинта умер. В этом Кей уверен. Озеро, а потом Квинта умер. Целес уже не было рядом. Да и не могло там ничего быть. Дюк был ему лучшим другом, отличным начальником, и у него была Руна. В голове всплывают картинки того, как он собирал дело о влюбленности. И всё спрашивал себя: может, я брежу, потому что у меня сердце разбито?
— Это... не укладывается в известную мне хронологию, — наконец, тянет Кей.

Отредактировано K-2SO (19-05-2022 00:23:07)

Кей наблюдает за спором со всё повышающимися тонами как-то отстраненно, хотя речь идет о нем — и о Целес. Чем больше Иви наседает на Квинту, тем больше информации выбивает из него, и непонятно, какая ее часть была Ви известна и до этого. Кей всё пытается сообразить, зачем Целес вообще говорить об этом? Что она, свалилась на них с небес и с порога начала ворошить прошлое? Неужели ей до сих пор это важно, неужели она знает, что он жив? Но даже если так, какое ей дело?
Она ушла. Давно.
Кей указывает пальцем на Иви:
— Сбавь тон.
Вторую руку он кладет Квинте на плечо, легонько сжимает. Такой привычный маленький жест, чтобы показать, что всё в порядке. Только тогда, давным-давно, живой Кей руку убирал почти сразу, а сейчас оставляет.
— Твоя мама может считать, что ей угодно, но это не значит, что всё было действительно так. Кроме того, по какой бы причине твоя мама ни ушла, обвинения Квинты не вернут этих лет. И ее тоже, судя по тому, что вы вернулись одни.
Кей жестом охватывает всю комнату. Действительно, очень показательно. Целес, какой он ее помнит, всегда любила свободу и внимание куда больше, чем что-либо еще. Включая него самого — и даже Иви. Кей шагает ближе к кровати, опускается на колени, опираясь руками по обе стороны от дочери:
— Квинта не бегал за мной, мы просто работали вместе. Когда умерла его жена, ему было плохо, и я старался быть рядом больше. Он мой лучший друг, как я мог оставить его наедине с горем? Ни разу я не слышал от твоей мамы того, что ты говоришь сейчас. Ничего не было, Иви. Она ушла, потому что захотела уйти.
Несколько мгновений Кей колеблется, потом добавляет:
— Задолго до того, как что-то вообще могло быть — но и тогда ничего не было.

Отредактировано K-2SO (19-05-2022 12:09:42)

Нужно было бы сказать «зато есть сейчас», но момент ускользает, и Кей не решается. Осторожно, чтобы не сделать ей неудобно, он обнимает дочь одной рукой, пока она шмыгает носом и рассказывает о том, как умело Целес игнорирует то и тех, кого не хочет видеть в своей жизни. Большое тело охранного дроида не очень приспособлено для защиты от подобных ударов. Что уж там, и живое справлялось не очень.
В свое время уход Целес разбил его. Не смертельно, не так, как смерть Руны разбила Дюка, но надолго. Первое время он думал, что с ней что-то случилось. Ее кто-то украл, взял в заложницы, убил. Любое объяснение казалось лучше простого «она захотела уйти — и ушла». Сколько они ругались про политику, про воспитание Иви, про жилье, про совместное времяпровождение — обрывки воспоминаний вертятся в голове, — невозможно было представить, что она уйдет без скандала. Исчезнет.
— Это ее потеря, а не твоя проблема. Я бы хотел, чтобы она относилась к тебе иначе, но ни я, ни ты не можем этого исправить.
В том, что Целес никогда бы не пристрелила Дюка, даже если бы ей этого хотелось, он уверен. Как и в том, что если бы не этот же самый принцип сохранения любых жизней, никакой Иви бы не было. Как и в том, что это ничуть ее не извиняет касательно всего остального. Уж номер комлинка можно было и взять.
Кей очень сильно старается не думать об этом, не злиться.
Главное — это не злиться.
— Это малое утешение, но по крайней мере, ей не совсем всё равно, если она помогла вам обоим, — этот уровень миролюбия стоит Кею усилий, но в имитации голоса не различить таких полутонов. — Не пытайся разгадать ее и не думай, что дело в тебе. Я занимался этим много лет. Поверь моему опыту: это пустая трата времени.

Кей вынужден признать: какая-то его часть надеялась, что они и дальше поговорят про Целес. Однако Иви не упускает из виду свою первоначальную цель — прижучить их обоих. Дюк пытается вывернуть, но Кей уже отсюда даже не столько просчитывает, сколько просто видит, что не получится. Наверное, это какие-то разведческие гены. А может, это как раз от Целес: умение всегда держать фокус на главном.
Но по крайней мере, Иви веселеет, и Кей медлит несколько мгновений, ожидая, когда всколыхнувшаяся прежде злость уляжется, прежде чем повернуться в сторону Дюка. Тот с подушкой примостился на краю стола.
Как люди подготавливаются к таким моментам?
Ему, вообще-то, все еще не хочется об этом говорить. Как будто это будет слишком странно, неправильно.
Опять-таки, его собственная дочь может лучше представить, как он бьет кому-то морду. Иви просит прощения, и понятно, что это просто не до конца продуманная шутка, но бьет она неожиданно точно в самое незащищенное место. Наконец, Кей отмирает и качает головой, поднимаясь на ноги.
— Как я и сказал: ничего не было.
Один разговор на озере не в счет.
— Кроме похорон Дюка.
К счастью, про настоящее Иви не спрашивает. Потому что Кей не смог бы ответить — честно, а может, и вообще. Точно не сейчас.
— Кассиан наверняка проснулся, уже время завтрака. И ты обещала сходить в медотсек.