Изначально Холдо видела визит на «Сюрприз» как короткую остановку. Отдать дочь Антиллесу — и можно лететь дальше. Потом она подумала о том, что, может, неплохо было бы и задержаться на несколько часов или на сутки. Дать экипажу отдохнуть — тем более, что многие из них были связаны с флотом Новой Республики. Увидеть знакомые лица иногда бывает приятно.

Сместить фокус внимания с пиратов на что-то еще — например, на войну, от которой они все зависли на волоске, к которой никто не был готов — тоже было приятно. Холдо, конечно, понимала: то, что с ней происходит, не особо здорово. Есть разные способы справляться с потерями, большими и маленькими. Физическое уничтожение тех, кто формально близок к твоим обидчикам, тоже могло быть в списке этих способов. Но уж точно не наверху. И уж точно она бы в жизни никому не стала его советовать.

А вот как интересно получалось.

Теперь, на «Сюрпризе», она думала, что ей стоит поговорить с Антиллесом. Хотя бы проверить, вернется ли к нему вместе с дочкой хоть немного благоразумия. Объяснит ли он толком, что здесь происходит — потому что корабль оставлял странное впечатление общего и упадка, и лихорадочной активности, и накаленных, готовых бахнуть в любой момент, конфликтов.

Что во всем этом запутанном клубке пилотов окажется и Уэс, было, вообще-то, ожидаемо, но Холдо все равно удивилась, когда поняла, что вообще-то рада его видеть. Рада — и для этого даже необязательно было видеть, как взрывается какой-нибудь пиратский корабль!

— Ну как, — будто продолжая разговор, сказала Холдо, поравнявшись с Уэсом. — Что перевешивает в последнее время, справедливость или милосердие? Вы по этому вопросу третируете моих пилотов?

Она незаметно отключает глаз. Он хорош на мостике, хорош, когда смотришь в прицел и на незнакомой местности. Но на тех, кто тебе симпатичен, лучше смотреть своими глазами. То есть, глазом. Да, в её случае – одним. Но кому, как ни ей знать, что на них больше смотришь совсем другим зрением, с одной стороны, замечая многое и не фокусируясь на чем-то — с другой.

Уэс Янсон, возможно, из таких?

Жаль, что из-за импланта она не может ему вернуть его  этот ироничный прищур, но с удовольствием улыбнуться – может вполне.

— Мом пилоты?  Мои пилоты  жалуются только на меня. – краешек её  рта  слегка приподнят, когда она смотрит на него.

Всё это почему-то  её радует, как кусочек летнего дня в разгаре сезона холодов, и она не сразу замечает, что показывает ему только правую половину лица . Хмурится и откидывает  назад сиреневую прядь, открывая  другую, с почти не отличающимся  от своего глазом

Кажется, что с их первой встречи прошло совсем ничего, а изменений... Он, судя по лычкам —  полковник, у неё — имплант. Ещё одно подтверждение вышивке на манжетах?

И даже не это главное. Главное, что теперь в ней самой что-то не так с весами «милосердие – справедливость». После боя у Денона они качнулись совсем не к тому, к чему она тогда призывала этого легендарного пилота. Его совсем миролюбивый вопрос опять напоминает ей собственные слова, что  иногда  нужна не честность, а милосердие и способность закрывать глаза.  И теперь они звучат горькой насмешкой над собой. Закрывать глаза… Вот Звёзды и закрыли ей глаз, давая понять, что второй шанс давать стоит не всем. Или не так?

Сейчас и здесь не хочется об этом, хочется продлить вот это ощущение прощальных лучей краешка лета от присутствии этого человека, выпить с ним чай, поспорить о чём-то отвлечённом от сегодняшней проблемы, поговорить загадками… ну,  или искренне, или чуть дольше посмотреть на его улыбку…

Но она плотнее прячется в накидку, косо спадающую с её плеч – то ли её лихорадит от сквозняков, то ли аура чего-то притаившегося в холоде звезд заставляет кровь стынуть. Всё висит в пустоте. Уже не на ниточке, не на скотче. Тот мир,  который достался так дорого, что лучше не вспоминать, а забыть  — никак, возможно, доживает последние месяцы? Дни?

— Значит, я вам не снилась, полковник? Пользуюсь нашей встречей, чтобы поздравить вас с этим.  Нет, не с тем, что я не снилась, а с новым званием,конечно, —  улыбается она, —  Но расклад  Звёздных карт привёл меня к вам наяву. – улыбка гаснет, и лицо опять становится серьезным. —  И, возможно, это не совпадение?

Она смотрит на него внимательными глазами и останавливается. На ходу дальше разговаривать не комфортно. Один глаз смотрит на Уэса слегка тревожнее другого.

— Вообще-то, по легенде Звёзд,  я  привезла генералу Антиллесу его девочку. Но видела генерала только мельком. Как он?

Как он держится… Можно и не спрашивать. И учения вблизи границ Осколка  — факт сам по себе недвусмысленный. И напряженность, висящая в воздухе «Сюрприза», кажется не  совсем та, которая бывает на учениях. Что они задумали, эти строптивые «Проныры»? Тут расклад карт плохой. Для всех.

—  Как вы думаете, возможно будет поговорить с генералом? Может, позднее? «Нинка» здесь несколько часов пробудет точно.

Она смотрит на Уэса, и что-то теплое и искреннее меняет на мгновение изгиб её губ.

— А как вам спится, полковник?

Ну вот. Ощущение чего-то безоблачного и теплого рядом — исчезает мгновенно, будто этот просвет наглухо закрыли.

И там осталась и улыбка Уэса, и всё то дружеское и искреннее, что затеплилось год назад в кантине на Телти.

Теперь полковник закрыт до последней застежки, далёк и вежлив, как сенатские. Это после её вопроса?

У Эмилин всё тот же спокойный взгляд, только морщинка у правого глаза заметней.

...А вот так вежливо улыбаться, дорогой полковник, как вы, она училась ещё… в общем, много галактических лет назад в младшей легислатуре...

И не было же у неё прицельного умысла с вопросом о том, как ему спится, но по виду Уэса, внезапно и неуловимо выпрямившегося – выходит что зацепило?

Ох, как не хочется ей складывать эти два плюс два, совсем не хочется… Иначе дальше она опять подумает про тех разумных, которые доживают последние дни мира, пусть и такого призрачного, которые пьют после работы свой датундовский лум, ждут детей, творят, болеют, влюбляются, ссорятся. Просто живут в мире, где ещё не зажили раны прошлого с его терраформированиями, разрухами и эпидемиями, а главное – с сотнями триллионов жертв. И что — опять? Да если бы можно было ставить на этом расползающемся мире с Осколком заклёпки и вручную сваривать швы, она, Эмилин, не выпускала бы из рук сварочного аппарата!

Но ей известно больше, чем она хотела бы.

… А коридор корабля опять становился людным. Мимо них проходят, приветствуя и бросая взгляды – они стоят, как два врошира на Татуине. 

— Вот за Сиал благодарить уж совсем лишнее, – качает сиреневой головой Эмилин, но никаких ноток неудовольствия в её тихом  напевном голосе полковнику не слышится. – Если бы я могла чем-то действительно помочь…

Вот только – чем?

Да, у неё есть одна попытка поговорить, но за войну Эмилин научилась, что к человеку внутри такой утраты – никто извне не достучится. И не заблудиться, и не пропасть в этой бездне горя он может только сам, продираясь на своих самых сильных чувствах. Но у Веджа одно из них играет на другой стороне. И даже любовь к Сиал – тоже. Остаётся только ненависть, выжигающая всё остальное.

И какое тут оригинальное решение, полковник?

Она смотрит на Уэса, улыбается и один её глаз искрится чуть-чуть сильнее другого.

— А, полковник, до вас тоже, наконец, долетели сплетни, что я несколько экстравагантна? Что ж… Как там у сенатских – всё, что угодно, кроме некролога?

Ей было приятно его увидеть Ей нравится на него смотреть. Ей нравится, как он на неё смотрит, а его подколки – почти как в юности.

Но им всем всегда уже пора и некогда. Повстречаются ли они ещё? Это, наверное, можно вызнать по каким-нибудь картам. Но она не будет.

Эмилин делает шаг, чтобы продолжить путь по коридору и останавливается. Ещё одно…

—  Ах, да, я же могу с вами поделиться чаем, полковник, если хотите, мне прислали. Он иной, чем высокогорный пряный. Там такой микс,что дает возможность хорошо выспаться, а утром встать бодрым и деятельным. И я подумала, что это вам не помешало бы?

Она прячет улыбку в уголках губ. Чай же – это как объятье. Только в чашке.

Эти серые коридоры звездных разрушителей, с их поворотами и лабиринтами, вечно продуваемые сквозняками… И сквозняки отовсюду – сквозь решетчатые панели снизу и  сверху, из ответвлений коридора, из открывающихся и закрывающихся отсеков, и даже от стремительных хождений персонала взад-вперед. Суровая эстетика больших кораблей. А «Сюрприз» генерала Антиллеса — большой. Где-то пять «Нинок»?

И забавно, что они оказались с полковником Янсоном в этом переходе в одно и то же время. Хотя чтобы разминуться на такой дюрастиловой миле, к их услугам было два или три десятка таких же коридоров и палуб.

И никаких других оснований, кроме Веджа и Сиал, у Эмилин не было.

Код комлинка Уэса на ладони – не в счёт. Сколько таких кодов каждый записал на первом попавшемся под рукой обрывке флимси? На руке? И благополучно потерял. Или смыл.

Но все случайности сошлись в этом месте, и пока разговор не окончен.

—  А этот чай совсем не про то, что заметно или не заметно в вас, полковник,  — светло-сиреневые завитки протестующе раскачиваются, повторяя движение головы вице-адмирала. — Это про то, что такой  в нашей обстановке хорошо бы пить нам всем. Потому что у выспавшегося свежая голова, а настроение и взгляд на жизнь немного светлей. Вот только этого чая не хватит на все головы, увы, — с печальным пониманием улыбается она. – И нет, в вас ничего такого не заметно. Если вы что-то и скрываете, то успешно.

А вот сейчас она немного врёт.

Не то что бы врёт — кривит душой. Совсем чуть-чуть. Заметно же, что Янсона что-то тяготит. Серьёзно тяготит. А он не только тот, в чьём присутствии можно забыть даже о войне, согреваясь в лучах его тепла и обаяния. Но ещё и тот, кто в центре этого сгустка всеобщего беспокойства, которыми считаются учения. И к тому же полковник — друг Веджа.

И когда Уэс говорит, что она может чем-то помочь, Эмилин откликается сразу.

— Ну, конечно же! Можете на меня рассчитывать. Буду рада помочь. —  в голосе Холдо звучит неподдельное участие. Вопреки её же собственному утверждению, что она никому не сочувствует.

И Янсон прав, разговаривать надо не здесь. Разве эти холодные стены могут подвигнуть кого-то хоть на какую-то открытость?

Нет, полковник Янсон, уютное место в ближайшем космосе сейчас на «Нинке». Там каюта, драпированная тканями, кристаллы, от которых разбегается россыпи разноцветных отсветов. И чай. Почему — нет?

— Давайте сделаем так, —  у неё мягкая, сдержанная улыбка, словно нарисованная акварелью. И кажется, что она исчезнет, просто растворившись в её облике. — Если у вас нет других идей, то, может, подойдёт наш крейсер? Только сначала переговорю с генералом Антиллесом, а вот если через два часа…

…Два галактических часа – максимум. Если Ведж может слушать сейчас, если он вообще будет слушать. Если, если... Наверное, можно представить его лицо, когда она будет говорить. Во время войны с юужань-вонгами ей случалось видеть такое  застывшее выражение на лицах— «я для себя всё решил». И бесповоротно.

Но как всегда было, есть и будет в её жизни — «нужно надеяться до последней минуты».

Вторую половину этого суждения она тоже знает.

— Если через два часа на «Нинке», полковник, вам удобно будет?

И Холдо ловит себя на ощущение, что повторяет его звание примерно уже в сотый раз.

Разумеется, ждет. Ждет, бродя по ангару и придерживая рукой свой китель, накинутый на блузу. Словно гуляет она по набережной ночного Ниамоса, и какой-то вице-адмирал укрыл её от прохлады своим кителем, да?

Нет.

Просто ещё один легкий способ поиронизировать над собой, когда не получается на полном серьёзе относиться к своему вице-адмиральству. Вот бои и смерти – да, ужасно реальны, турболазеры и пираты – ощутимо настоящие. И даже глаз она потеряла на самом деле.  А звание вице-адмиральское иногда отдаёт чем-то таким… кукольным. Надутым, как воздушный шарик.  Да, Дэмерон, да, что-то там такое — «бусики — браслетики». Именно.

Вот только ей нравится, как оно звучит, это её звание. Лучше, чем «политик». И уговаривать никого не надо, да? Просто командуй и стреляй, стреляй и командуй. И это всегда эффективно, в отличие от долгих петляний по канату в тумане, как частенько бывает во время  переговоров. Но когда-то они договорились с Осколком? Сейчас всё не так, общего врага нет. Но,может быть, что-то можно сделать и в этот раз?

Холдо меряет свой кусочек ангара быстрыми шагами, посматривая на ангарный вход.

На мгновение она останавливается.

Например, как-то подстраховать Веджа на Эндексе, где он собирается вести расследование? Поднять старые связи, её должны помнить... Чтобы генералу не препятствовали, хотя бы. Потому, что найти виновных в смерти Йеллы — это для него, наверное, последняя возможность сказать ей о любви. Кто бы стал отговаривать от этого? Не она, нет... Только помогать, чем возможно, чтобы всё прошло спокойно. Теперь, после разговора с генералом, она ещё с большим нетерпением ждет того, что может предложить Уэс.

Чёрно-жёлтый А-Wing вспыхивает в свете искоркой на транспаристиле, залетает под «кровлю» и мягко садится.

А вот и гость, которого она ждала.

Холдо смотрит, как Уэс покидает свою» ашку» и идёт навстречу  уже знакомой ей пружинящей походкой, и у него та же подтянутая литая фигура, та же выправка. И даже выражение лица такое же задиристое. Будто ему нужна битва. В истребителе, в разговоре, в любви. Везде и всегда. 

Всё, как на Телти прошлым летом.

Летом… Странная у неё ассоциация. На Телти  же нет атмосферы, жизнь только под куполом, а под ним хаттский холод,  какие  там весна, осень, и лето, тем более?  Но это ещё до Хосниана —  мирная жизнь с её маленькими радостями и надеждами, тёплая кантина, симпатичный майор с карими глазами, тёплый чай, тёплые чувства,  милосердие… Конечно, лето. Но ей-то что до того лета? Или до того майора?

— С прибытием на «Нинку», полковник… —  Холдо улыбается ему всё той же своей неуловимой улыбкой. И поправляет себя, – Уэс.

Получается  у неё так быстро, что всё сливается в «полковник Уэс»,  в такое необычное и  странное сочетание воинского звания и имени. Это как если бы адмирала Фела назвать адмиралом Сунтиром.

Она улыбается – это нечаянно. 

И  приглашает гостя за собой.

— Идёмте?

Конечно, Уэс Янсон, не открывая глаз, может здесь найти всё, что ему потребуется, но она идёт чуть впереди, указывая ему дорогу. От стремительных движений подрагивают светло-сиреневые пряди, и китель так и пытается сорваться с её плеч

— Смотрите, Уэс, я бы хотела предоставить вам выбор, где разговаривать, но, извините, в этот раз так у меня не получится, – она останавливается у лифта. –  Понимаете, большая часть экипажа сейчас отдыхает. В том числе и от меня, – у неё, кажется, серьёзный взгляд, и никакого намёка на усмешку. — А я не считаю себя вправе стеснять их свободу своим присутствием. Так что кают-компания отпадает.

Сколько-то там секунд в замкнутом  пространстве  лифта, когда надо стоять рядом, кончаются. И опять открывается точно такой же переход, похожий на все коридоры на кораблях и на ИЗР.

—   …  И поэтому будем пить чай у меня в каюте, – сообщает она Уэсу, и, приложив ладонь к считывающей панели, открывает перед ним дверь.

А вот каюта вице-адмирала, явно, отличается от других  вице-адмиральских…

…Колыхание драпировок разных пастельных расцветок на стенах, приглушенные блики кристаллов на столе, холодновато-острый аромат… наверное, от мешочков гаталентского чая. И меньше всего это похоже на каюту командира крейсера.

У неё почему-то возникает желание объяснить Уэсу эти странные вещи на военном корабле.

— Если война часто длиннее жизни, то когда же жизнь жить? Приходится привносить и в военные походы хоть какую-то нормальность, красоту и радости. Если для этого опять ждать мира,то не увидишь и не испытаешь ничего. Есть замечательное брувианское выражение: «куута веломин». Оно переводится, как «есть только этот миг», что-то вроде этого, –  она вешает китель и кивает Уэсу в сторону кресел, – Располагайтесь, пожалуйста, Уэс. И одну минутку...

Эмилин отходит к каким-то шкафчикам и столику, чем-то шелестит, но вдруг оборачивается и смотрит на Уэса своими немного разными синими глазами.

— У нас на Гаталенте говорят, что друзей нужно угощать вином, знакомых — чаем, а очень хороших друзей – самым лучшим чаем. Полковник, а вы что будете пить?

Эмилин  многозначительно кивает — ну, конечно — учения… Ни-ни. Даже бокала кортигского. Время для ясного восприятия ситуации? О, она не сомневалась в полковнике. И в ситуации тоже.

Небрежный жест тонкой рукой,на которой браслеты, как древние наручи воинов.

— И вы правы, Уэс, кто не пьет чая, тот в разладе с Вселенной. Да и традиции часто бывают красивые, но нельзя же им  слепо следовать? Некто в нашей древности напридумывал там что-то, сидя на террасе с видом на свои чайные плантации на закате. Чай — это мелочи. Но жить традициями – это всё равно, что жить с головой, свёрнутой назад. Непременно свалишься в тёмные века и дикость. Я не соблюдаю традиций, полковник.

Говоря это, она ставит перед ним изящный стеклянный сосуд  для заваривания, две чашки, засахаренные фрукты и печенье. Сладости – вопреки всем канонам гаталентского чаепития, ну и что, если кому-то нравится?

Она священнодействует и посматривает на Уэса.

...Сколько ему лет? Она не справлялась о его возрасте, ей — зачем… Но он летал еще раньше Хота? Десятилетних пилотов в Восстании, кажется, не было. А смотрится он так, что будто был. И он знает об этом. А о том, что он привлекателен, только слепая бы не заметила. На оба глаза. И то — совсем, совсем не факт… И об этом Уэс тоже знает.

— Вода немного отдохнула от кипения, минуты три, —  поясняет Холдо, заливая воду в прозрачный сосуд, а потом осторожно опускает в него два шарика чая и закрывает крышечку. —  Обязательно чай в воду, не наоборот.  А теперь засекаем  пять минут, и смотрите, Уэс, смотрите…

Она садится напротив гостя. У неё вид куда интереснее, чем зрелище у полковника.

…И везде-то он, наверное, ищет подвох, чтобы подраться, посоревноваться? И за его вежливой полковничьей улыбкой – другая, азартная, едкая и насмешливая одновременно, она так и просвечивает сквозь его кожу. Иначе ему неинтересно? Она тут ему про жизнь на войне говорила… Смешно. Человеку, который две войны прошел и смотрит в глаза третьей.  Да ведь опасности, бои и пилотское братство — это и есть его способ жить. Всё быстро и коротко, кроме дружбы. Кроме дружбы...

— Смотрите, Уэс… — почти шепчет она, наклоняясь поближе к сосуду.

Там есть на что посмотреть. На его широком дне у утонувших шариков  расправляются чайные листики, как крылья, как зелёные ладошки из кулачков. И в середине красно — пурпурные цветки, звездочка с лучами, покачивающие своими тончайшими лепестками. И ещё одно последнее чудо — из середины звездочек поднимаются на тонких лучиках высоко вверх две желто-зеленые пушистые головки…

— Ну, вот, полковник, —  у неё внимательная и лёгкая улыбка. — Можно сказать, я вам свои секреты открыла.

Шутка, ничего больше.  Но можно  прочитывать, как захочется.  А как захочется Уэсу Янсону, она кажется, знает. Интересно, насколько далека она будет от истины, если подумает, что он ищет противостояния?

Чай разливается по чашкам, и брызги радужных бликов от граней кристаллов дрожат везде – на металле браслетов Холдо, на стекле, на стенах.

Она протягивает ему чашку — прошу вас.

И отпивает сама.

Несколько секунд на то, чтобы, закрыв глаза, ощутить гармоничность напитка, решить насколько её вообще волнуют какие-то черты личности полковника — и хватит.

Уэс Янсон летел на «Нинку» совсем не за чаем в её обществе.

Она открывает глаза, ставит чашку на стол. Слова звучат так, будто Холдо продолжает думать, но уже вслух.

— Знаете, я не могу оставаться в стороне. Генерал наш боевой друг, он был с Восстанием и Республикой во всех страшных испытаниях, которые выпали Галактике за эти две войны. И сейчас наша очередь помочь ему. Я что-то могу сделать для этого, Уэс?

...Для Веджа и для них всех. Генерал не собирается воевать, но вот в Осколке никакой уверенности нет. Могут спровоцировать генерала... Только не сейчас, Звёзды, ещё не сейчас... Республике так нужно время…

Ей приятно смотреть, как живет лицо полковника — и как искрят на свету его глаза, какие набегают на них тени, и как изгибает рот усмешка. И его взгляд, будто бы устремлённый на чайные цветы, а на самом деле куда-то очень далеко…

И что же вы там видите, полковник, когда так отрешённо смотрите сквозь стекло с дышащими в нем лепестками?

Ей приятно, что чашка с тёплым чаем, а напротив настоящий гость, не  из экипажа, словно и тут жизнь нормальная и прекрасная. Единственно, что нужно — не привязываться к этому приятному. Это первое правило её безмятежной жизни. Приятное быстро кончается, а послевкусие, наоборот – горькая тянучка.

Но даже сквозь эти, казалось бы, медитативные мгновения, действительность упрямо прорастает в ней, как сорная трава через терраклит. Сознание считывает неясные знаки с выражения глаз, усмешки, горечи в словах Уэса, и задвинуть их куда-то на задворки восприятия не так-то просто….

— Я знаю, Уэс, — голос Холдо  звучит мягче и даже напевнее, чем обычно.

Нет, полковник, её совсем не нужно убеждать, что генерал Антиллес не собирается воевать. Военные или не военные, но и он, и Уэс, и все, кто был на войне,никогда не забудут какой ценой достаётся мир.

Той Галактики, которую она помнит, больше нет. И не будет уже никогда. И никто не узнает, какой она могла бы быть, если бы не эти  войны… Смелые, лучшие, достойные — цвет разумных рас, которые пошли защищать свободу – практически выбиты, а сколько полегло в планетарных бомбардировках, сколько от эпидемий, сколько просто не смогли выжить в этом хаосе…

У неё весь шарф испещрён шрамами гаталентской вышивки с именами потерь. И,возможно, когда –то она позволит себе прочитать все... Но, точно, не в ближайшие тридцать лет.

Не может такого быть, что кто-то из них хотел бы повторения, не может быть!

Она всё еще держит чашку на ладони и тоже не отводит внимательного взгляда от глаз полковника. Это не маневр «лоб в лоб». Они сейчас играют в одной команде. Правда, Уэс забыл добавить три волшебных слова, которые генерал Антиллес упоминал. «Если не вынудят».

Но, наверное, потому, что Ведж будет на Эндексе. То есть, если вынудят, то начнёт всё равно не он? Но даже это не важно, если Веджу там не будут мешать.

Она отпивает глоток, невольно откидывает сиреневую прядь с левого глаза, будто именно она причина черноты  с этой стороны, и бросает взгляд на чашку гостя.

— Ещё чаю, полковник?  — улыбка у неё едва угадываемая, но теплая, –  А знаете, Уэс, какая самая эффективная стратегия ведения переговоров? «Но-но! Без глупостей! В нём полная энергоячейка!» Это шутка, наша студенческая шутка, с тренинга по ведению переговоров. Вы мне напомнили, когда сказали, что военных не слушают. О, вы, наверное, начинаете сразу с этой стратегии, номер один? Но беда в том, что, кажется, все были на этих тренингах, нет?

Улыбка сбегает с лица Холдо, и оно опять серьезно и спокойно.

— А если без шуток, то могу попытаться поговорить, чтобы генералу не чинили препятствий. Я же вас правильно поняла? — смотрит она в глаза Уэсу. — Осколок рядом. Если и разговаривать – то с ними напрямую, а не с Яссеном. Он далеко, да и, думаю, уже пытался. А тут частный визит, глаза в глаза…  Бывшие неприятели — приятели, бывшие договорщики. Мир, который мы заключили – ещё мир. Это может выгореть... Вы правы, нужно стрелять по всем двигателям, Уэс, — вице-адмирал кивает своими локонами и делает медленный глоток из чашки.

…У неё нет прежнего влияния? Тем лучше — она не связана с Республикой и этими учениями. И проволочек меньше.

— Я понимаю, что это дело генерала, но ведь он не будет один со всем этим? – это звучит совсем не вопросом. Ведж хорошо держится, у него достаточно холодная голова, как показалось Холдо, но кто-то же должен быть рядом? Это же нормально – не быть одному в такие минуты?

«Не вы ли, полковник?»

И, наконец, то, что ей совсем не хочется спрашивать. Всё звучит так позитивно — даже оптимистично. Всё, как она любит. И магическая аура их чайной церемонии развеялась ещё не совсем. Но ей ли не знать, как безжалостно Звёзды вносят правки в написанный не ими сценарий?

— А если дела там затянутся? Ну, вдруг? В чьих надёжных руках будет находиться управление... флотом? Надеюсь, что в ваших, полковник? Или это меня уже не касается? –  она смотрит на Уэса, улыбаясь так, как умеет только она, оставляя в собеседнике сомнение — была ли улыбка.

…Улыбается он ещё…

Синева в глазах Эмилин выцветает, как небо на солёном ветру, но только на какое-то мгновение.

Да и то, скорей всего – это просто игра теней и бликов на гранях кристаллов и стекле. 

Вам показалось.

Что тогда не так? Нет, вовсе не задевают её слова Уэса Янсона ничем. И улыбка – ничем.  Со словами у него всё красиво получилось, даже изящно, и в высшей степени тактично. Как на дипломатических раутах.

Но не как на Телти…

Что–то там такое было в ночном гадании на старинной гаталентской поэзии?

«…рассыпаю цветы несорвавшихся вздохов в пантеоне несказанных слов…»?

И опять мимо. Книга стихов лжет. Впрочем, как всегда. Да и сама эта древняя гаталентская поэтесса ещё та штучка была, любила головы задуривать.

Эмилин прячет свою усмешку в той же чашке чая, которую допивает, но всё еще не выпускает из рук.

«Его это не касается…»

—   А  вы, полковник, оказывается, даже щелкнуть по носу зарвавшихся политиков умеете очень приятным способом! Не знала. –  Холдо улыбается и смотрит на Уэса, склонив голову набок. – Осторожнее, игра словами затягивает, ещё сами станете политиком. Только представьте, если Флот вас потеряет, как пилота, и в нем останутся такие, как я!

...Да может, она и не очень хотела услышать ответы на свои вопросы, полковник…

Но у неё глупая привычка с юности, с тех самых пор, когда она увлекалась звёздными картами и училась на политика, лезть везде со своими попытками как-то поправить косорукое мироздание, помочь хоть кому–то, а хорошо бы, конечно, всей Галактике, изменить свой путь к лучшему, найти выход, исправить ошибки и не наделать новых. Смешная.

Ничто не меняется во Вселенной. Звезды по – прежнему безжалостны, жизнь несправедлива, а институты власти всегда работают на саму власть. А она выглядит странной и… И всё.

Но с другой стороны — когда её это останавливало?

—  Если завтра здесь никого не останется, думаю, это, возможно, изменит настроение в Осколке на менее напряженное. — Холдо смотрит на Уэса, о чём-то размышляя. – И будет легче разговаривать.

… А как же оговорка генерала Антиллеса про «если не вынудят»? А если вынудят? Опять будут бить ресурс, чтобы вернуться? Ой, ли?

Даже думать об этом не хочется.

— Будет легче, – повторяет она, кивая своим сиреневым сиянием вокруг головы, то ли полковника убеждая, то ли себя.

Нет, она — то знает, на кого из Осколка у неё выходы есть. Не будет ей легче.

Уэс ставит пустую чашку и благодарит её за что-то. А Холдо понимает, что сейчас полковник поднимется и уйдёт. И что её имя звучит на его губах как прощание. Так же было тогда на Телти.

Только теперь в его взгляде, в его тоне что-то странно тревожащее её. Недоговорённость, которая тоже — как  молчаливое прощание. То, что тяготило Уэса на «Сюрпризе», выходит, никуда не исчезло за время их разговора? И об этом он думал, глядя на магию распускающегося цветка чая. И снова унесет с собой то, что не может высказать.

…Всё, как и обещано гаталентской поэтессой...

— Давайте повременим с благодарностью, Уэс, — Холдо улыбается ему. Улыбка слабая, но, всё равно, не ошибёшься – улыбка. Тёплая и немного грустноватая. – Рано. Очень хочу быть в помощь Веджу, но пока ничего не сделано. Так что не спугните мою удачу, полковник. Она мне понадобится там. И... простите, если не получится.

... Сейчас он попрощается, поблагодарит за чай, ну, или что-то в этом роде... И останется один на один со своей тяжелой ношей. Ей страшно догадываться — какой. И от этого — ощущение растущей внутри неё пустоты, тоскливое и высасывающее душу.

— Может, ещё чаю, Уэс? – решается Холдо. – Или… Послушайте, полковник...  А может, я могу что-то, кроме него, сделать для вас?

Она вопросительно смотрит на Уэса, касаясь ладонью стеклянного бока заварника, и лепестки чайного цветка в нем вздрагивают и мерцают.