Подготовка к отходу проходит в штатном режиме. Все хорошо или, ладно, хотя бы нормально. Сейчас корабли отойдут от имперских границ. Даала успокоится. Все успокоятся.

Ну-ну.

Можно в это поверить, если служить пятым техником в третьем ряду. Вряд ли кто-то еще в это верит. Или – нет? Или верят, а та напряженная атмосфера, которую Тайко ощущает кожей, ощущает как духоту перед грозой – это только вокруг них? Вокруг Веджа.

Потому что он помнит про готовый к взлету крестокрыл и понимает: когда он пригодится, если не сейчас? Если он все еще готов к взлету, значит, Велж вылетит тогда, когда ни у кого не будет возможности его остановить, когда во время разворота ЗРа уже не остановишь его.

Наверное, так.

Тайко ждет, слоняясь у ангара. Он не участвует в подготовке. Можно было бы путаться под ногами у Антиллеса, но ему не хочется, так можно в самый неподходящий момент отправиться по его просьбе в другой конец корабля и опоздать. Опаздывать нельзя. Ему должна позвонить Грейс, которой позвонят из диспетчерской, когда Ведж прикажет открыть створки ангара.

Она позвонит, она не может не позвонить, на этом строится его план и в этом одна его надежда.

Сколько времени у него есть? Не меньше получаса, вероятно – гораздо больше. Нужно поговорить с Винтер, он еще не рассказывал ей про Гэвина. Да и про себя ничего не рассказывал. Стоит ли? Не стоит, но спросит – не соврешь.

Когда теперь повезет снова ее услышать…

Присев на скамейку в пустом брифинг-зале рядом с ангаром, Тайко набирает номер и слушает гудки. Ведь она ответит ему? Сколько времени на Крайте? Еще не ночь. Но даже если бы и ночь, она ответит, если не случилось ничего из ряда вон.

Все «из ряда вон» в этой галактике происходит сейчас вовсе не на Крайте.

— Винтер, — он улыбается, когда гудки прерывает ее голос. – Винтер. Мы, кажется, вот-вот улетаем… — голос спокойный. Усталый только.

— Мы — это...

Тайко зависает. Не потому что у него нет ответа про В«мыВ», не потому что он не хочет говорить, а потому что вдруг понимает, почему он звонит жене реже, чем мог бы. Потому что вот сейчас он смотрит на нее, и ему невыносимо, отчаянно, до одури хочется домой.

Там, дома, Винтер выглядит так, будто он оторвал ее от долгих сосредоточенных раздумий. Хотя почему В«будтоВ», наверняка действительно оторвал. У нее много работы. А он — они — В«мыВ» — никак не способствует тому, чтобы ее стало меньше.

— Мы — это, для начала, учения. Ведж резко отдал приказ все сворачивать, сейчас подготовятся, перестроятся и отойдут вглубь Республики. Если бы я был не я, подумал бы, что все закончилось хорошо. Хотя, знаешь, может быть на государственном уровне все и правда закончилось более-менее хорошо. Я надеюсь.

Он надеется, что два человека, незаконно пересекающие границу — это все-таки лучше, чем незаконно пересекающий границу флот.

— Но во-вторых мы — это я и Ведж. Знаешь, у меня есть все основания думать, что он полетит в Осколок один и будет искать правду один. Причем полетит тогда, когда его никто не сможет остановить, где-нибудь в начале разворота кораблей. Поэтому я торчу тут возле ангара, жду звонка. У меня небольшой заговор с диспетчерами, мне должны сказать, когда он вылетит — и я полечу за ним.

Это звучит спокойно, обыденно, так, будто никакого другого варианта развития событий быть не может.

Потому что никакого другого варианта развития событий быть не может.

Тайко знал, что в любом случае полезет за Веджем в любое пекло, еще тогда, когда не прилетел на В«СюрпризВ». Да, попытается остановить, но если — нет, когда — не получится, полезет туда вместе с ним.

— Здесь много всего случилось, на самом деле. Лучше я расскажу все по порядку. Но сначала скажи, ты что-нибудь узнала? Я вот, кажется, справился, и мы еще не воюем с имперцами.

Пока.

— Пришлю, — обещает Тайко. — Не знаю, найдем ли мы там что-то, но я пришлю.

Стоит быть реалистом: вряд ли они найдут что-то, чего не нашла имперская служба безопасности. Потому что на месте преступления потоптались уже все, кому не лень. Да и у убийцы был миллион возможностей замести следы.

Но они все равно полетят на Эндекс, потому что Веджу надо куда-то лететь.

— А теперь слушай, жизнь на В«СюрпризеВ» полна сюрпризов. До тебя еще не долетели слухи? Какие-нибудь. Но ладно, вряд ли у тебя есть на это время, к тому же, правда будет похлеще любых слухов. В общем, в какой-то момент Разбойная перестала вылетать на дежурства, прикрываясь разной бюрократической ерундой, в серьезность которой не поверит ни один нормальный разумный. Ведж отстранил Гэвина от командования. Гэвин пришел к Веджу выяснять причину. Они поругались. Гэвин швырнул в лицо Веджу наш перстень, Ведж выстрелил в Гэвина станом. Заставший конец этого кошмара Уэс отволок Гэвина в медблок. За мной прибежали уже потом. У Гэвина нервный срыв, его забрали в госпиталь. На место комэска выдернули Хобби.

Тайко рассказывает это так, словно пишет отчет: лаконично, последовательно и сухо. Он не знает, как еще рассказывать об этом. Про глаза Гэвина ночью, когда тот боялся брать сок из его рук. Про глаза Веджа утром и про разгром в его каюте. У обоих больные-больные глаза. Как про это рассказывать? Это получилось бы больше про себя, чем про них. Про свой страх, про свою боль, про свою беспомощность. Зачем? Он подумает об этом позже, когда все это закончится.

— Потом прилетали наши, В«НинкаВ». Они подобрали сбежавшую от Фелов Сиал и вернули Веджу. Теперь Корран увез ее на Кореллию, у него там какие-то срочные дела, а ей тут нечего делать. Не сбежала бы снова... но Миракс присмотрит, я думаю. Еще я сегодня наконец-то дозвонился до Кре'фея... доложил обстановку.

Хмыкнув, Тайко смолкает. Смотрит на Винтер. Сложно сказать, что он хочет увидеть сейчас в лице жены: понимание? одобрение? поддержку? Оправдание. Он ни в чем не предал друга, а все-таки немного предал, наверное. Странное чувство, когда поступаешь как должен, но не понимаешь, правильно или нет.

— Дозвонился, — кивает Тайко с таким видом, словно вовсе этому не рад. — Все старые контакты оказались нерабочими, пришлось доставать его через секретарей и прочих официальных разгильдяев, двое суток ушло. Там после Хосниана все какие-то… новенькие. Вы, говорят, кто, по какому праву и что вам нужно. Ну, вот, пока выяснили, кто я…

Он усмехается, молчит, смотрит на Винтер, все еще ищет в ее лице ответы, которых нет ни у нее, ни у кого-либо еще в этой галактике. Но Винтер сейчас работает, и в ней сложно рассмотреть чувства, их можно только представить, достроить по памяти. Ему проще, потому что он знает ее тридцать лет. Но даже ему иногда сложно. Но сам виноват, сам с порога задал этот деловой тон.

К тому же, пока одни не могут держать себя в руках, другим приходится делать это за них и за себя.

— Не думаю, что сообщил ему что-то новое. Рассказал про разговор с Даалой, про свои предположения насчет дальнейших действий Веджа. Кре’фей сказал, чтобы я не отставал от него ни на шаг и по возможности не дал натворить глупостей. Как ты понимаешь, задача практически невыполнимая, особенно вторая ее часть. Еще он сказал, что из-за разведчиков, которых Ведж отправлял к имперцам, они отклонили дипломатическую ноту Республики, и если сначала все можно было решить нормально, то теперь-то, конечно, нет. И еще сказал, что приказ об отзыве учений уже есть. Не знаю, на него ли отреагировал Ведж. Вряд ли. Просто что-то для себя решил. Мне бы с ним поговорить, но я торчу здесь. Думаю, этот вариант эффективнее.

Еще он вспоминает, что забыл зайти к доку за лекарствами в дрогу. Или, вернее, не забыл, а не планировал заходить, но теперь не уверен в том, как лучше поступить. От ангаров ему лучше не отлучаться.

— Надо было звонить еще в первый день, как я сюда прилетел. Может, не было бы этой истории с Гэвином. Я пришлю теб адрес госпиталя – пожалуйста, передай его Асир. Может быть, она захочет прилететь. Потому что я не знаю, кто еще может ему помочь.

— А что я? — Тайко дёргает плечами. — Нормально.

Звучит это так же, как и все остальные его слова в их диалоге — буднично и немного бесцветно. Если не приглушать краски происходящего, выходит слишком нервно, слишком близко к сердцу, просто — слишком. Когда ты сам вдруг оказываешься в шаге от того, чтобы стать разрушителем мирной жизни — это совсем не то же самое, что бороться с имперцами, с вогами, с Первым Орденом. Совсем, совсем другие ощущения.

— Скучаю, — добавляет он спустя секундную паузу. — Сильно.

И вздыхает. Молчит дольше на несколько мгновений.

Пытается придумать какие-нибудь нейтральные слова, успокаивающие и ничего не значащие, но быстро бросает эту затею. Все равно Винтер не поверит. Она же видит, знает, понимает, что ему плохо, что им всем здесь плохо. Значит, нужны какие-то... правдивые, но не слишком эмоциональные слова. Как будто плохо, но в целом можно жить и так. Плохо, но бывало и хуже.

Бывало ли хуже? Когда? Когда погибла семья?

— Ну и всё это выматывает, конечно. Разговоры, ожидание, неизвестность — всё. Это ты умеешь ждать, а я не умею, я же летун бестолковый, мне бы уже делать что-нибудь, — Тайко смеется, и из-за того, что пытается смеяться непринужденно, выходит еще хуже, чем могло бы. — Ничего, скоро начнется. Займусь делом и перестану страдать. Нет, все равно буду страдать, если не смогу звонить тебе, но хоть полезным делом займусь. Может, мне и в Осколке попадутся какие-нибудь оболтусы, которых надо учить летать, если я их у пиратов нашел — чего бы и там не найти?!

Он болтает о ерунде. Не нарочно, он хотел сказать о другом, сказать еще раз о том, как скучает, и как вернется, и как ему плохо без нее — всегда, а сейчас особенно. Вся эта шутливая ерунда именно об этом.

— Но вообще я не про это хотел сказать, я...

Тут в руке что-то резко и криффски больно дергает, и Тайко роняет комм.

Ловит другой рукой, комм только и успевает, что показать потолок, потом его ноги, потом возвращает лицо, с которого он еще не успевает стереть недовольно-растерянное выражение.

Вот крифф, придется, похоже, бежать к доку.

Что началось-то, нормально же все было.

— ...самое главное, я хотел сказать, что люблю тебя, вот, — и улыбается как ни в чем не бывало.

— Ну, не совсем всё, — Тайко пытается изобразить самое искреннее раскаяние, на которое только способен. — Я чуть не угробил комлинк раньше времени.

А сам в это время лихорадочно вспоминает, выдал ли уже как-нибудь себя на Крайте, и если выдал, то что врал, и если врал, то что говорила жена. Не помнит. Помнит, как шел к ней с цветами, руки ее помнит, голос, помнит, как она грим снимала, помнит, как целовал ее. Что врал — не помнит. Да и врал ли? Что он, дурак — тридцать лет спустя начинать врать?

Очень хочется, если честно.

Но теперь она все равно не забудет этот криффов комлинк. Вот уж кто ничего не забывает.

— Никак нормально не долечу руки со времен пиратства, какая-то бакта у них была палёная, что ли. То нормально, а то так сильно дёргает, что могу уронить что-нибудь. Но это редко уже! Местный док просто умница, что-то мне вколола, и я стал почти как новый. Просто это надо пока что делать постоянно, завтра как раз следующий раз. Спрошу её, может, уже сегодня можно вколоть, раз опять началось.

Когда совсем не умеешь врать жене, можно хотя бы не договаривать. О том, например, что доктор Калум вообще запретила ему летать, и о том, что если никто не разберется в этой странной заразе, в какой-то момент он умрет, и о том, что ему надо бы в госпиталь. Он не хочет умирать, честное слово. Ему просто некогда — в госпиталь. Если он сейчас улетит, у мира останется даже меньше шансом, чем в его присутствии. Но ладно у мира — у Веджа. Умирать еще не завтра, а значит, друга он не оставит.

— Как все закончится, слетаю в госпиталь  или, вон, доктору Калонии сдамся, пусть посмотрит, чего у меня там. Только ты со мной сходи! Я один боюсь, — понизив голос до доверительного шепота, он подмигивает Винтер и хитро лыбится.

Когда все закончится, он и правда готов, хотя, как и большинство военных, а особенно летчиков, относится к медблоку вполне определенно: если лучшего друга, к примеру, пинками загнать лечиться — это всегда пожалуйста, а если самому — ой, нет, давайте как-нибудь без меня.

Но не в этот раз. В этот раз умирать некогда, но и лечиться некогда.