Стент следил за дамочкой уже третий день — её маршруты по Равелину в целом не повторялись, кроме пути в и из отеля. Надежда найти что-то более систематичное таяла с каждым часом, и на третий день он решил окончательно закончить эти наблюдения, чтобы всё же встретиться лично — чисс выбросил пустую обёртку от хот-дога в ближайший мусорный бак. За углом как раз и был отель; с другой стороны улицы невзрачно сидел Ашик — насколько невзрачен может быть настолько выделяющийся экзотичной внешностью разумный. Как-то маскироваться они даже и не думали.

Они в самом деле хотели поговорить, желательно добровольно. У Стента не было злопамятности, только хорошая память и смертельная хватка. Терпение было — иногда просто не хватало времени. Было бы совершенно глупо упустить её и второй раз.

Поэтому теперь он больше полагался на стан и поправил приоткрытую кобуру на поясе, высматривая светящимися алыми глазам в полумраке глубокого вечера женскую фигурку. Поговорить всегда успеется — и куда лучше говорить, когда собеседник не пытается сбежать.

Когда Ашик подал знак, он шагнул вперёд, на ходу вынимая бластер. Через минуту они уже укладывали обмякшее тело на заднее сидение кара.

Когда Стент сказал, что он привезёт на разговор излишне любопытную особу, которая не слишком давно пыталась пробраться в дом под совершенно глупым предлогом, Сунтир понял, что не сможет в этом отказать. Во-первых, знать об этом и ему было несколько беспокойно, и беспокойство это было совершенно лишним для человека, который собирался проводить вдали от дома не один день — а во-вторых, он достаточно ясно представлял себе, как именно поговорят чиссы.

Когда в закрытое крыло сталелитейного завода тот втаскивает на руках бессознательную женщину, Фел понимает, что в общем и целом был прав.

Женщина, правда, не выглядит как-то излишне грозно, чтобы без раздумий палить по ней, но серьёзное синее лицо явно не разделяло бы его милосердных мыслей.

Кореллианин глубоко вздыхает, присаживаясь рядом с телом, оставленное прямо на припылённом полу. Стент будто превращается в тень у прохода, никуда не исчезая — кажется, чуть напрягается, когда она начинает шевелиться.

— Тише, тише, всё хорошо. Извините моего друга, у него... специфические методы, — Сунтир крутит в руках маленькую бутылку, и сворачивает ей крышку с лёгким хрустом пластика. — Держите, попейте немного, станет полегче.

Фел кивает, подтверждая её безошибочное распознание. Не очень скромно он мог только добавить, что скорее удивился бы вопросу «кто вы», чем подобным уверенным мыслям вслух.

Хорошо, что женщина хотя бы не стала шарахаться, а то с подобной... доставкой и самые спокойные могли занервничать. Особенно принимая во внимание локацию, никак не располагающую к доверию, ещё и метров так пятьдесят над землёй.

— Я не собираюсь вас нанимать, кем бы вы ни были. Стент, — он кивнул головой в сторону застывшего синего изваяния в проходе, — сказал, что какое-то время назад вы хотели попасть в мой дом, но тогда вам удалось сбежать, так что в этот раз он пропустил этап с разговорами. Кто вы и что вам нужно? Никто не будет причинять вам вреда, обещаю, я отвезу вас обратно в город, куда захотите, — Сунтир не шелохнулся, а чисс в проходе улыбнулся, показывая свои акульи зубы — наверное, как на его человеческий взгляд, даже улыбка у них могла быть только угрожающей.

В любой войне или конфликте, конечно, это было как нельзя полезно, стоит только показать таких воинов врагу, но в моментах вроде этого — разве что жуткий предохранитель от неосторожных решений.

Сунтир не говорит, что и полгода — не предел. Даже год — всё ещё не предел. Даже десять лет...

— С некоторых пор. У них замечательная память и не менее замечательная подозрительность, — это он так заменял слова «злопамятность», которые к чиссам не липли от слова совсем. Они ничего не стали бы делать «со зла» — наоборот, у них скорее всё вписывалось в холодное и расчётливое планироване, ни грамма лишних эмоций.

Пока дама излагала недоразумения вслух, Фел предупреждающе глянул на Стента — тот весьма заметно собирался с жаром отстаивать собственную правоту и взгляд на ситуацию.

Руку, впрочем, он пожал.

— Допустим, мистрисс Эверетт, вы совершенно искренне хотели узнать о Йелле Вессири-Антиллес, хотя и безоговорочно верить в то, что вы действительно ли вы детектив, я и не могу. Зачем и для кого? Частных детективов обычно кто-то нанимает, — кореллианин чуть щурится, склонив голову слегка набок, будто так будет удобнее рассмотреть в ней и её словах правду.

Карту Сунтир даже не трогает — скорее, так, совсем мельком скользит по ней взглядом. Весь этот пластик замечательно подделывается — если не кривить душой, у него тоже найдётся некоторое количество совершенно чужих имён. Не очень много — прятаться под чужим именем не получается хорошо, если тебя в знает в лицо каждый второй разумный в галактике.

— И чем же вызван ваш глубоко личный интерес? — даже Стент вопреки собственной бесшумности, кажется, заёрзал там у стены, шурша одеждой по бетону. — Не поймите меня неправильно, я всего лишь испытываю глубокую настороженность, когда дело касается такого глубокого интереса к моей семье, — где-то, правда, ещё между слов закралась ирония — нет, ни капли не ядовитая, даже мягкая, вроде сладкого и одновременно едва острого соуса.

Честно говоря, Сунтир сам себя не назвал бы слишком разбирающимся в эмоциональных тонкостях. Может, так, в рамках необходимого человеку по жизни, но не более того — это не совсем тот навык, который требовался ему в последнее время, особенно если окружён народом, который будто бы вовсе отрицает эмоции и боготворит холодный рассудок.

— И как, много подробностей узнали? — он не берётся судить об искренности дружеской грусти, однако допускает её существование. Даже если он и ошибался, в любую сторону, то ни одна правда его однажды не удивит. Хорошо думать на несколько шагов вперёд, а вот предположить ещё шаги влево, вправо и по диагонали — ещё лучше. — Стент не расследовал и не расследует её гибель, как и никто другой в доме. Мы скорее... заняты последствиями, а с ними связаны неприятности иного толка. Например, никогда не знаешь, зачем незваные прекрасные незнакомки хотят личной встречи — то ли в самом деле поговорить, то ли что-нибудь украсть, то ли принести в маленькой сумочке детонатор или яд, — Фел рассматривает её так, будто в самом деле примеряет к ней какую-то из этих ролей, хотя всё равно выдаёт в глазах и позе некоторую несерьёзность — но аналогия вполне серьёзная.

Фел чуть фыркает, качая головой, но не говорит, что о некоторых вещах в жизни вообще не нужно узнавать, особенно на личном опыте.

— Думаете, генерал Антиллес стал бы подозревать вас в воровстве в особо крупном размере, а мелкое — это вам не к лицу? — улыбка выходит широкая, смешная, что его вопрос едва ли не сам собой превращается в сугубо риторический. — Мистрисс Эверетт, последние тридцать лет мы жили достаточно далеко, чтобы не иметь ни с генералом, ни с его женой никакой связи. Я и вовсе ни разу не встречался с Йеллой, моя супруга была знакома с ней всего несколько дней до её гибели. С чего вы вообще взяли, что кто-то из нас её действительно знал? — Сунтир склоняет голову вбок, впрочем, с достаточной искренностью, а не пустой шутливостью.

«Грозные и ответственные друзья», попирающие стены, снова неудовлетворенно заёрзали.

— Какие ответы вы так хотите найти? — это, наверное, вопрос больше праздного любопытства — ему вполне хватало задаваться собственными вопросами, не добавляя чужих.

Его не то приобретенная паранойя, не то врожденная мнительность обычно не позволяет ему выпускать какие-то важные, особенно чувствительные вещи из рук, и уж тем более перекладывать заботу о них в чужие. Нанимать незнакомца буквально с улицы — это, наверное, что-то переходящее границу его отточенной осторожности, но вполне можно обойтись с этим, как с ни к чему не обязывающему разговору с незнакомым человеком посреди улицы. Никто никому ничего не должен, не болтай лишнего, а как закончите — забудь, что разговор вообще существовал, а всё, что узнал, дважды ставь под сомнение.

Может, кто-то действительно и знал Йеллу, а может и нет. Может, важно, что Йелла и Сиал общались, а может и нет. Может, они все отстали, а может... Ну, словом, продолжать эти игры можно буквально бесконечно, хотя при этом остается и шанс, что какая-нибудь мелочь натолкнёт в верном направлении.

— Что ж, хорошо, что хоть кто-то тоже ищет этот ответ, — фыркает Сунтир, не добавляя никакой насмешливой ироничности. Наоборот, где-то под баритоном — одна сплошная дюрасталь. — Но вы ищете такой ответ, который понравится вам, как республиканке, или всё же в вас есть какая-то профессиональная объективность? Если первое, то выбирайте, куда вас отвезти, — он неопределенно кивает вбок, явно намекая, что заведомая канонизация чистых помыслов демократической родины скорее конец предметного разговора, чем его начало.

Тон Амары, казалось бы, мог только ещё больше натолкнуть его на мысль, что она никакая не благородная сыщица, а та ещё прохиндейка. Потому что кто будет говорить канцеляризмами? Ну, разве что ради повышенного градуса иронии, когда к иронии ничего не располагает, а ты застряла на заброшенном заводе посреди нигде в сомнительной компании.

Хотя, конечно, они не такие и сомнительные (не будем расистски думать о синекожих и красноглазых), и благородство не сильно более убедительное. При желании даже стараться слишком не нужно в поисках, чтобы найти какие-то тухлые с моральной точки зрения поступки и поступочки.

Им лишь и остаётся, что продолжать упражнения в красноречии, в надежде, что за что-то можно зацепиться и поверить. Фелу, как ни странно, хотелось бы во что-то поверить. Наверное, дело привычки — искать и всматриваться, чтобы убеждаться в том, что идёт по верному пути и не свернула ли куда-то дорожка, не пора ли искать тропинку в стороне, пока не зашёл в липкое болото по колено?

— Если второе... — Сунтир делает драматичную паузу, прежде чем отвечает мистрисс Эверетт её же словами: — то носить имперские документы ещё не значит быть имперцем, — он чуть отклоняет голову вбок, ожидая в партии «кто первый уронит словесный шарик, пол — это лава» нового хода.

Фел совершенно очаровательно улыбается в ответ с такой же серьёзностью в глазах. Улыбался он очень профессионально.

— Мне не интересно, Амара, — это не очень вяжется с тем, как замечательно он улыбается, но так барон ни капельки не врёт. — Я просто хочу, чтобы вся эта война закончилось. Желательно так, чтобы мы по итогу не разошлись каждый в свою сторону, так и не узнав, кто на самом деле подкинул нам столько роковых случайностей, что все ностальгирующие старики радостно взялись за оружие, — о том, как ему опостылело это «возвращение во флот», он не говорит, но по лицу, наверное, заметно, что назначение и эта служба стояла у него поперёк горла, а спал и видел он себя на Префсбелте, где все его заботы были только о курсантах, учебных планах и экзаменах, перемежавшиеся с инструкторскими занятиями.

Рассказ Эверетт он слушает внимательно, хотя сразу делит вдвое, втрое — так это всегда, как дело доходит до выяснения, кто же виноват в большой свалке, всем становится невыгодно. В моменте все почему-то предпочитают ракеты и турболазеры, а не судьбу миров Внешнего кольца, которым на голову падают то истребители, то куски звёздных разрушителей.

О собственных мыслях относительно Первого Доминиона барон благоразумно помалкивает, чтобы это не утекло куда-то дальше, чем это сошло бы за «безопасно». Думать, что союзничкам надо было не руки жать, а вешать, пока что ещё было безопаснее, чем изливать душу случайно пойманной республиканской не-республиканке.

— Ничем не могу помочь Республике с её бедами, — скалится он в высшей степени корректно. — Что бы ни думало моё руководство, это республиканские корабли вторглись в Имперское пространство первыми, наломав на верфях дров на миллионы кредиток и жизней. И пока что не видно, что они собираются прекратить это делать... Хотите сказать, что все мы играем в сговоре Первого Доминиона и Сопротивления по разделу власти в галактике? Хорошо же вы думаете о вашей алдераанской принцессе, — смеётся он, хотя, конечно, ни о чём нельзя было говорить так, будто этого никогда не произойдёт. Жизнь умела их удивлять, подкидывая новые неразгрызаемые орешки.

Было бы, конечно, интересно узнать, с чего бы Амара так отряхивалась от своей-не-своей принцессы, героини Восстания и дальнейшего перекраивания галактики — только из кореллианской гордости, или всё же что-то там под пологом республиканского благоденствия, буквально сочащегося на экспорт, загнивало, что стоило вот так отряхивать руки по национальному признаку — но барон никогда не спросит, хотя бы потому, что ему и впрямь не интересно. Годы только укрепили его в том, что найти в политическом болоте что-то, что не было бы ещё худшей, зловонной грязью, невозможно, всё равно неминуемо заляпаешься — и он просто решил больше не запускать туда рук.

У него совсем другая работа, и пусть кто-то скажет, что у него от этой работы самого-то руки по локоть в крови и нечего строить из себя святого, только Сунтир зато знает, что там нет ни капли пролитой напрасно, несправедливо, невинно, бесчестно.

Он смотрит на мистрисс Эверетт всё ещё внимательно, но всё же не очень хорошо прячет усталость и некую раздражённость (это, наверное, от всего подряд, начиная с того, что устроил в силу своей гиперответственности и такого же размера парнойи Стент) — даже в том, чтобы столько изящно пикироваться и упражняться в красноречии, можно устать, они вечность на этом заводе просидят и всё равно так и разойдутся с одними пустыми догадками, что хотел сказать собеседник.

— Амара, скажите, чего вы хотите? — даже тон голоса у него под стать — ему, правда, быстро надоедают все эти поиски третьего дна, гадания по намёкам и движениям вееров на балу. В той части мироздания, где ему было привычно существовать, стадия заигрываний в отношениях быстро переходила на лазболты и прочие спецэффекты. — Только давайте без мира во всём мире и кормления голодающих детей Джакку, — и это уже куда больше было похоже на лаконичность лётчика-истребителя.

Фел не говорит, что во все времена обсуждать галактическую политику — дело неблагодарное, и он бы вообще предпочёл, ну, если совсем не знать о ней невозможно, то хотя бы поменьше туда заглядывать. Ему вообще-то прекрасно жилось до этого, когда все политически окрашенные новости сводились к тому, что там ничего не происходило.

Другое дело, что у желаний этой самой галактической политики были свои планы на него, причём всякий раз, когда он надеялся, что уж сейчас-то, наконец, он сможет обходиться без неё, приходилось занырнуть ещё глубже.

К третьему разу он обзавёлся приличным запасом скепсиса, чтобы, по крайней мере, попытаться обойти по краешку.

Может быть, он любил логические игры, но его интерес явно не перевешивал рисков.

— Что ж, — Сунтир щурится коротко, думает будто бы также быстро, — не забудьте забрать бутылку, — он благородно подаёт Амаре руку, чтобы помочь ей подняться.

И ничем не выдаёт, планировал ли он вернуть её на то же место, откуда Стент её похитил, или всё же выбрать какое-то «более приятное место». Галантно поднимает пассажирскую дверь кара, когда они спускаются по шаткой металлической лестнице вниз, к двум припаркованным транспортам — чисс с непроницаемым лицом скрывается за тёмным остеклением другого кара.

— Прошу, — кивает он всё также коротко, и захлопывает за женщиной дверцу, прежде чем садится за руль.

Фел, конечно, вслух сам себя параноиком не назовёт, но когда Амара говорит про своё бессовестно отнятое имущество, он почему-то думает о том, что вряд ли даст едва знакомому человеку на соседнем сидении кара бластер. Даже если бластер совершенно точно чужой, а этот самый пассажир просто всей галактикой разом клянётся, что без этого самого бластера плохо спит и жить не может, потому что передаётся он от праотцов по наследству.

Ещё хуже было бы только усадить незнакомца с шёлковым шарфом на заднее сидение ровнёхонько позади себя.

Хорошо, что до места, где Стент так неизящно добыл бессознательное тело частного детектива, было недалеко и молчаливое игнорирование вопроса не затянулось как-то чрезмерно.

Когда кар мягко остановился аккурат у того же переполненного мусорного бака в пошарпанном переулочке, Сунтир протянул из бардачка комлинк и бластер Амаре.

— Не благодарите, — хмыкает он, осматривая такую чудесную обстановку не самой благополучной части Равелина. В каре хотя бы не воняло от растёкшихся вокруг местной свалки луж. — Точно хотите выйти здесь? — он не добавляет, что желание «вернуть её туда же» было несколько поспешным.