Сначала показалось — даже Генриетте на мгновение — что после смерти Императора всё будет хорошо — вон на Корусанте, говорят, годовой запас фейерверков ушел за какой-то час, видимо Невисек так зажёг.
Затем всех настигло суровым беспощадным историзмом: один разумный, даже самый главный, не значит практически ничего, а Идея вообще не убиваема, и всегда будет изрядное количество разумных поклоняющихся этой Идее.
Потом новостные ленты продолжили публиковать карту боев, отступлений, каких-то захватов, а уже опять как два года мисс Антиллес поняла, что её образно говоря тошнит на Галактику, и даже зарыться в работе не помогает. Ни даже профессионального понимания — почему так получилось. Жизнь в исторической книге отнюдь не так интересна, как можно подумать (впрочем, Гета лично знает и таких извращенцев, которым это наоборот нравится).   
Поэтому она плюнула и ушла в первый за два года отпуск.
На единственную планету в их галактике, считавшую военные мероприятия самой тупой извращенной вещью во вселенной, после хоккея на траве  — на Гаталенту.
Хотя насчет хоккея на траве, вроде как, еще велись споры.
Первые три дня Гета предпочла валяться в гамаке: шум волн, пение птиц, чтение книжки и никаких новостей из внешнего мира.
На четвёртый день она купила разрекламированный тот самый «чайный» тур.
На пятый ей стало откровенно скучно.
На шестой заявился Габриэль, в таком виде будто недавно из гроба восстал, в который его явно упорно пытались загнать лопатой. Зная этого живучего саарла, можно быть уверенным что от потенциальных гробовщиков не осталось даже горсти для могилки.
Седьмое утро ей даже понравилось.
Проснулась Гета резко, как тумблером переключили, сказался отвыкший организм от спящего разумного рядом. Поднялась с кровати, с удовольствием потянулась всем телом, добрела до ванной, умылась холодной водой, накинула лишь длинную, до середины бедра, рубашку и потопала на гостиную-кухню. Она, поставив чайник, вышла на террасу, сплошь увитую местным растением с белыми мелкими цветками — белого в оформлении местного интерьера оказалось довольно много, но понравился это дом ей больше за свою удаленность от других — и облокотилась на перила.
Кто б сомневался. 
Смотрела, молчала.
Что тут скажешь? Предложить, наконец, уже всё завязать и всё бросить? Вряд ли выбор стороны силы можно поменять по щелку пальцев, как вредную привычку. Гонщик всё равно никогда не слушал. В худшем случае они глобально ругались, и каждый раз Гета боялась, что с концами.
Поэтому сказала она про иное. 
- Знаешь почему ты не нормальный человек и все это сразу замечают? Нет, не по светопалке, отнюдь. Нормальные люди утром пытаются глаза продрать, а не физупражнениями в бинтах занимаются. Скажи, к этому тебя учитель приручил или еще раньше в безрадостном детстве?

Отредактировано Henrietya Antilles (17-03-2024 22:39:12)

Хорошо.
Это было хорошо: мягкое утреннее солнце - солнца -, убаюкивающий шум океана, местные птицы что-то там щебечущие на своем птичьем языке — мисс Антиллес бы не удивилась, что если и они вели разговоры про чай — и полуголый Гонщик на лужайке.
Археолог подарила ему сытую, разморённую улыбку и печально вздохнула.
- Жаль, ты не разбудил меня раньше, - утро можно было начать еще лучше. - А так, ну да, по-сравнению со студенчеством, оно было ничего так, нормальное, — согласилась Гета. Да и не ей на чужое детство бочки катить, если первые семь лет припомнить, то достаточно понять, что это несколько лицемерно получается. - Семь баллов из двенадцати. В конце концов, в нашей галактике много кто имеет требовательного отца и каждый сороковой — детство в подворотнях. 
Со студенчеством было всё очень-очень плохо. Минус двенадцать из двенадцати. Генриетта не знала толком, что с ним делали, но точно понимала, что не каждый после обучения становится... хищным зверем. Даже будучи имперским офицером до мозга костей.
Она покачала головой.
- Вещи такие жёлтые глаза приближают. Жёлтые глаза, оскаленные зубы, серую кожу, слюну из пасти, раздвоенный язык. Некрасивым станешь ты. Глядеть страшно в зеркало будет, в чудовище ты превратишься, избегать разумные начнут.
...ох, стоило вспомнить про ранее детство, как сразу в голове раздался мерный звук объясняющего голоса магистра Йоды. Отстаньте все от неё! Не джедай она давно!
- В общем, понятно почему в вашей братии так много садомазохистов.
Сегодня Гонщик видимо решил добить своей внезапностью.
Гета подняла бровь, но ничего не сказала, лишь повернулась и пошла за курткой.
«Принеси меч» ишь ты! То трясется над ним, как хатт над кредитами, то нате, принесите. Что вы такое задумали, мистер Я-самая-наглая-на-свете-морда?
Как Гаара и сказал, меч нашёлся в куртке, который Гета не подумавши сразу хватанула, как настоящий бравый археолог, который даже в незнакомое живое странное яйцо голову засунет. А вдруг! Хватанула и уронила. «Как он управляется с ним?», невольно пришло в голову. Как он живет с такой тьмой? И это тоже было отличие Гонщика времен её детства и Гонщика времен нынешних. Тот, улыбчивый наглый пацан, считающий, что поймал удачу за хвост, играл в Тьму. Этот, уверенный в себе мужчина — был Ею.
И Генриетта не могла сказать, что сам Габриэль понимает эту громадную разницу.
А еще ей казалось, что лет через тридцать, если Темный доживет и захочет идти в политику (к счастью окружающих, не привлекавшую его до этого), у этой Галактики начнутся проблемы покруче Императора, с его скучной абсолютной властью.
Кому она нужна, власть эта? Общее благо — гораздо страшней.
Лет через тридцать Генриетта «Кореллия» Антиллес поймает себя на мысли, что несколько опасается Габриэля Гаару.
Следующая попытка вышла гораздо аккуратнее и уважительнее. 
Последний раз Гета брала световой меч лет так двадцать с большим хвостиком назад, но то было так, игрушечки, настоящие им в руки не давали. Тем более им не давали темные мечи, даже падаванам, насколько ей было известно.
Ощущение оказалось странным. Хищным с одной — оружейной — стороны и вопрошающим с другой, светлой женской. Так сельский дурачок сует руку в пасть пантере, наивно считая, что с ним ничего не случится. 
Передавая оружие, Гета надеялась, что её улыбка не выглядит вымученной. Впрочем, если мужчина как-то сейчас сканировал ситуацию, явно нахохотался власть. Что ж, минута смеха — продлевает жизнь, а в его условиях это полезно и замечательно, не только сексом же единым.
- Слишком много пафоса в этих форсюзерских игрушках. Колбасу не отрезать, контакт не припаять, от сигареты не прикурить.

Отредактировано Henrietya Antilles (17-03-2024 22:38:56)

От жёлтых глаз Гонщика Генриетта только собственные закатила.
Позёр.
- Хорошо, что меня так достали разумные, что я сняла в отдалении от всех, а то бы от любопытных соседей не отмахнулись бы. Ты бы еще светящуюся вывеску прицепил: здесь ситх, смотрите все. - Она пристально глянула, уже без всякого сарказма произнеся: — Так хочется с кем-нибудь подраться?
Учили...
- Я предпочла многое позабыть, - ровно сказала она. Не обвиняя его, как активного представителя имперских сил, а просто говоря факт. - Так безопаснее.
Летний фестиваль официально кончился еще две недели назад, но местные светила пока ещё все вместе вставали над горизонтом, отчего вокруг ног Гонщика, при каждом движении, крутилось несколько зыбких теней, как казалось Гете прямо ластящихся к нему.
Она же предпочла стоять в полутьме, густо увитой зелёным плющом, белой веранды. Жаль, не приехала двадцатого или чуточку позже — местный летний маскарад, говорят, достоин того, чтобы на нём побывать. Время когда здесь не только белое и красное.
В Силе разливалось светлое спокойствие, навевая воспоминания о чём-то давно забытом, похороненным в глубинах памяти.
Та любила бегать к Великому дереву, касаться его тёплой шершавой коры. Но теперь дерево, конечно же, выкорчевали или сожгли — ситхи не любят ни слабость, ни спокойствие, ни конкурентов.
Интересно, какого Габриэлю тут, впервые задумалась Гета. С иной стороны, местные принимали всех, кто им не вредил, поэтому, пожалуй, для бывшего императорского гвардейца, да и капитана Теней вдобавок, тут было сейчас безопаснее, чём где-либо еще среди разумных которым, наконец, стало можно. Ну, по-крайней мере, до тех пор пока гвардеец не начнет веселую нарезку детей — а что так поступит Гонщик Гета сильно сомневалась. 
Последние месяцы не пощадили его, и не они ли сейчас смотрели из глаз безразличием, когда что бы ни делал, это уже мало что значит — все чувства выжжены, словно между двумя электродами аппарата электросудорожной терапии? И приходится бродить, как механической игрушке со сбитыми шестеренками, пытаясь сохранить хоть часть того, что раньше было всем миром. 
«Мне жаль, Ги, мне действительно очень жаль». Вслух она этого, естественно, не произнесла.
- Наверное, я тебе должна выбор планеты. И много столов пало в великой битве с колбасой?
От намеренного лихачества она лишь очень укоризненно посмотрела: сам еще не в порядке, а туда же, покрасоваться решил. Верно говорят, у некоторых мужчин детство всю жизнь в попе играет и не отпускает никогда.
- Будешь так сильно себя не беречь — загоню к местным добрым коновалам в нормальную бакту, а то вы, мужики, докторов боитесь больше смерти, и ходите потом как в том голофильме про стопятцотый раз возвращаемую мумию.   
А ведь всё так хорошо начиналось...Отдохнешь с ним как же!
В воздухе пахло нагретой травой, свежим хлебом и, почему-то, розами, хотя возле дома она не заметила ни одной. Гета свела брови и посмотрела не то на Гонщика, не то куда-то мимо, и взгляд её в этот момент разительно напоминал взгляд королевы Апайланы. Не от мира сего, и не от мира того.
Не от мира.
Но от войны.   
Если бы не канцлер, она бы уже много лет как ходила со взрослым световым мечом, выданным теми, кто так же, как и Гонщик, не спрашивает о чужих желаниях. 
Та бежит, торопясь, чтобы успеть хоть краем глаза посмотреть на тренировку взрослых, опытных, сильных. Вообще-то по расписанию у той сейчас медитация, но кого волнует эта самая медитация, когда здесь такое? И в этот ваш Агрокорпус та не хочет, какой дурак хочет реально вообще в этот скучный Агрокорпус.
Это больно.
Это слишком больно, крифф возьми!
Генриетта перегнулась через перила веранды, ловя чужой взгляд.
Теперь тени танцевали вокруг них обоих.
- Вот как? Нарушаете все имперские правила, капитан? Что же говорится в законах о помощи джедайским преступникам?

- Внушительно, - присвистнула Генриетта. - Начальство, поди, было в восторге.
А ведь она может сейчас уйти в глубь дома — пусть этот ненормальный сам физуху прокачивает, раз ему так нравится, свободный выбор, всё дела.
Но, почему-то, не уходит.
Хочет ответить про больницу, но та полностью вылетает из головы, когда Гета слышит следующую фразу. Она что-то подобное четыре года назад уже слышала. По спине проходит ледяным холодом, и Гета болезненно поводит плечами. Прищуривается.
«Что хочу» - ну да, его бывшим хозяевам никакие законы и правила были не нужны, про милосердие лучше вообще было не заикаться — там у них явно думали, что милосердием занимаются дети под одеялом. Им были не нужны — и тоже вбивали они своим верным сторонникам. Только власть и право сильного. 
Со стороны Альянса, впрочем, получалось тоже самое — иди и делай добро из зла и никому не приходит в голову, что сделать добро из зла невозможно, как из говна не сделать конфетку, и душа ни у кого за пущенные в расход фигуры болеть не будет. 
Ранее на этом прогорел сам Орден джедаев.
И сейчас перед ней стоит человек, перемолотый и уничтоженный беспощадной мясорубкой, которая века и тысячелетия правила этой Галактикой, меняя лишь названия и страны. Человек, который настолько с этим сроднился, что даже не замечает, как это всё въелось в его кожу, что он считает всё это осознанным своим выбором. Карающая длань, олицетворение закона, который сошёл с ума и позабыл: а зачем он на самом деле нужен.   
- О, а если кто-то не считает, что нуждается в помощи или джедаев — светлой сектой? - Горькую язвительность из голоса Гета не убирает. - Ты вообще себя хоть слышишь? «Что хочу». Есть такое понятие, как закон и конституция. Слышал? Про право творить добро, не смотря ни на что — я уже промолчу.
«Светлячок»... И правда «светлячок», из тех которые на огонь летят. Глупые светлячки. 
- Все так говорят, а потом выходит: и больно, и страшно, и никому не нравится, - тоскливо вздыхает она, понимая, что всё равно её мнение сейчас где-то последнее по коридору. С осознанием выбора она как-то немножечко в этот раз погорячилась.
С Гаарой всегда так — если ему что-то в голову втемяшиться, силой не выбьешь.
- Впрочем, ценен любой опыт. Как там? Выживание и надежда, слабоумие и отвага. Будешь моим проводником, - протягивает она руку, спускаясь на дорожку. Босые ноги слегка покалывают мелкие камешки.
- И вообще... Ты сомневаешься в моих умениях найти такую больницу, где не будут спрашивать? - все же возмущается она. - Да и на тебе не написано, что разведка Альянса...Республики просто заждалась. Это Гаталента, тут у них своя атмосфера. Кстати. А Силой никак? Даже я помню, что можно.

Отредактировано Henrietya Antilles (03-04-2024 20:18:19)

- Я же уже сказала «да».
Гонщик выглядит в бинтах так, что ему бы сейчас не тренировки, а тазик бакты и каф. Это было еще одной причиной, по которой Генриетта противилась занятию. Она итак не любила, когда кому-то было плохо, а самой это доставлять — ну нет, ищите садистов в других местах, здесь они давно вымерли.
Он говорит тёмные — не светлые — будто у них разные источники лечения, когда вокруг них Сила, густая, осязаемая как материнский кисель — у Геты никогда не было матери, которая варила бы ей во время болезней кисели, но ощущается именно так — её очень много, вся планета как один лечебный источник. Но Гонщик почему-то не берёт. Как он мог это не чувствовать, когда даже она, практически ничего не умеющая, это чуяла?
Она прикрывает глаза, сосредоточиваясь на поцелуе и пытается протянуть между собой и им тонкую нить, которая почему-то мысленно выглядит, как алая. Генриетта не любила ни красный, ни чёрный. 
Возьми.
Что-то внутри подсказывает, что лучше пробовать такое не сейчас, не в эту минуту когда Ги с жёлтыми глазами, обращаясь к отнюдь не Светлой стороне, упорно пытается всучить ей тёмный клинок; а то ведь возьмет и даже косточек не оставит, причём совершенно не специально, сам потом немножко переживать будет. 
Поэтому она прекращает попытку.
- А Храм... - продолжает Гета, будто ничего сейчас не приходило. - Я, конечно, видела мало, что я там видеть особо могла за несколько лет, но тебе сейчас скажу страшную вещь, которую, думаю, больше никто не скажет, хотя знают о ней почти все. Или, по-крайней мере, знали... Храм — это, конечно, очень любопытное место, как Орден. Но, Ги, вообще-то это, в первую очередь, просто спецшкола типа «круглогодичный интернат». Немаленькую часть времени думаешь, что хочешь собственный дом с личными мамой и папой — ну как в прочитанных книжках — как надоел вечный распорядок и как бы откосить от скучных уроков. 
Нет, конечно попадались зубрилы, которым сам процесс познания был в удовольствие и вообще предпочитавшие смотреть на всё с восторженностью неофитов, плюс ко всему, рано или поздно, со временем начинаешь относится к Ордену как к настоящей семье, но... Но таких, как Мари, было всё-таки большинство. Со стороны и если недоступно — о, какое удивительное и прекрасное место, почему я не там. Изнутри — можно, я сегодня не пойду зубрить имена доруусанских мастеров-джедаев и предамся под кроватью тоске о маме.   
- А еще из Ордена можно было легко уйти или тебя могли самого выгнать. Никакая секта не позволяет таких вольностей. Не говоря уже о том, что дждедаизм в Республике был по-сути своей госрелигией, там и Сенат его поддерживал и вообще. 
...а Гонщик бы, к Йоде не ходи, оказался бы среди следователей, с неоднозначными способами действий и мышлением, вечно грозящий рухнуть на Тёмную сторону, а в детском возрасте сидел бы в клане какого-либо дракона.
Мари находилась среди «медведей», поэтому стоило бы об этом вспомнить и прекращать препирательства. А то там чай стынет.   
Она протягивает руку за мечом — ощущается, будто находишься очень-очень близко к чёрной дыре, еще шаг и улетишь за горизонт событий. Никакую перчатку она естественно не представляет.
- Ладно. И что мне с ним делать? Колбасы в холодильнике, кажется, не завалялось.

- Тебе не кажется, что нахождение на одной стороне через чур ограничивает? - хитро смотрит она в ответ на его просьбу. Чисто защитно, ибо явно надо прислушаться — Габриэль редко таким серьезным бывает.
Плохо быть Тёмным. То нельзя, другое нельзя, от третьего так вообще зубы ломит и хвост отваливается — сплошные нудные строгие правила. У Светлой Стороны, впрочем, тоже были свои ограничения и заморочки, но ощущались они как-то легче. Не убивай без причины, дай жить другим и следи за эмоциями, будь осторожен — самое сложное это третье, особенно во время секса или там очередной ссоры, но там ведь главное не сильно увлекаться и держать себя в руках. Впрочем, наверное в начале своего пути так все думают, а потом ты обнаруживаешь себя вскрывающим мозги свидетелю ради иллюзорного общего блага... Тут-то тебе, как адепту светлых сил, приходит и крышечка.   
Хотя, если подумать, никто не говорил, что светлые — это добрые, да и оружие они использовали совершенно одинаковое с тёмными.
Созданное убивать.
И даже в уменьшенной своей мощи обжигающее. 
Генриетта взмахивает рукой.
Невесомое лезвие мелькает перед глазами и даже удается никому не отрезать что-либо лишнее и слишком выпирающее. Впрочем мощность она проверила сразу же. А то ведь при неудачном взмахе весьма неловко выйдет, и хорошо если просто перила разрубит, а не чью-то шею.
Гонщик почему-то считает, что ей совершенно не плевать на цвет клинка. Можно подумать синим нельзя вырезать какой-нибудь класс детишек, а алым нарезать колбасу.
- Это просто цвет, - мягко и успокаивающе отвечает ему Гета.
Нет, всё же тьма в его клинке была не необъятной, как показалось ей в первый раз, а пока еще была просто той, которая приходит после рабочего дня, в которой зажигаются звёзды, летают огненные метеоры, кометы и прочие небесные тела. И Генриетта даже под страхом смертной казни не смогла бы объяснить ощущения этого «пока». Впрочем, Императора уже нет, а следовательно никто не будет заставлять Ги продолжать быть тёмным форсюзером, так что, возможно, его клинку не судьба полностью потемнеть. Ибо путь, сопровождаемый тьмой, рано или поздно уводит во тьму. И хорошо, если рядом есть кто-то, кому по силам будет с этого пути выдернуть. Потому что в противном случае вернуться-то, как показывает практика, можно. Но плата за это возвращение оказывается непомерна велика. 
- У тебя улыбка, как у фелинкса объевшегося сметаны. Только не говори, что от тёмных клинков одаренные становятся сразу тёмными. Ибо я тебя тогда вон в море утоплю.
До моря как раз было сотня метров...если сразу с высоты нырять. До пляжа нужно было идти подальше, минут десять — по лестнице и вниз.   
- Или посуду мыть заставлю. Руками.

Лично её звали только коллеги и друзья, а всякие тьмы молчали, как мышь об крупу, и если и звали там куда-то, то она совершенно не прислушивалась. Ей гулять где попало отец не рекомендовал, а до этого — мастер Йода. 
Но она молчит, не хочет портить такой день.
Гонщик молчит тоже — солидарен.
Гонщик утешает — словами, ласками, объятиями, каждым движением разгоряченного тела, дыханием, плавящим её кожу, но ни одно утешение не вернет того, что пропало. Дело не только в Вейдере — в какой-то мере он был милостив — отобрал постылый дом, даровав иной, другой и лучший, дело в страхе и ненависти — рука об руку идущих всю её жизнь.
Дело в Силе — слепой случай подарил Генриетте чуть больше умений, чем обычному человеку. Слепой случай столкнул её с будущей Тенью, а потом столкнув их снова, преступницу и охотника.   
И самое стращное — Генриетта Антиллес, когда-то давным-давно бывшая Мари Амитест, наслаждалась этим, крепко сжимая бедра, целуя и цепляясь пальцами в спутанные волосы бывшего гвардейца. Забывалась. Отчаянным порывом чувств. Всё было не так. Все, что знала о мужчинах, всё, к чему она привыкла, было другим. Это тоже нравилось. Гонщик не напоминал бывших — и это было прекрасно.
Сдерживая крик, всхлипывая и тут же закрывая себе рот, прижимаясь губами к плечу мужчины, Гета горит внутренним пламенем и подается навстречу, сдвигаясь, чтобы стало жарче. Лишь бы не закричать вслух, даже если хочется.

Первое время у Генриетты не получается ровно ничего: по целой куче понятных причин даже будучи раненый Гонщик откровенно её уделывает, причём настолько легко, что она лишь сжимает зубы и хмурится, откровенно недовольная собой. Но Тень не просто одерживает вверх, но и еще пошагово объясняет, в каком месте у неё ошибки и как их изменить, чтобы сделать лучше. Гета старательно запоминает каждый совет, чтобы потом воспользоваться им, атакуя противника.
«Противника» — потому что, если она в такие моменты начнет думать о Гонщике как о друге и любовнике, просто-напросто ничего не выйдет, а ей жизненно необходимо научится по-настоящему постоять за себя.
Габриэль Гаара — отличный учитель. И как во время тренировок убеждается Генриетта, его Теням весьма и весьма повезло с наставником.   
Сегодня она празднует победу, пусть и небольшую, но очень приятную: Гонщик более чем серьёзный противник, и тот факт, что она смогла его перехитрить, говорил о том, что занятия уж точно не проходят впустую — Генриетте хочется не только достичь результата по личным причинам, но и вообще не хочется разочаровывать учителя, тратившего на неё свое время, вместо того чтобы заняться чем-нибудь более там приятным. Кафом с зефирками, например. 
Она наблюдает, чуть нервно переплетая косу.
- Думаешь у меня получится? - вопрос вырывается раньше, чём Гета успевает его продумать. И криво усмехается: - В смысле... нам говорили, что для этого надо познать себя, а с собственным познанием у меня из рук вон плохо.

Генриетта слушает внимательно, внимательно - как, пожалуй, мало какую лекцию в жизни.
- Двойственность и переменчивость, ага, - кивает она. - Тёмная сторона любой луны, нежность наемного убийцы, жестокость пацифиста и так далее.
А еще, в древних сказках Набу - тех самых, которые рассказывают Долгой Ночью, страшных и редко когда заканчивающихся хорошим концом - говорилось, что первый цвет колдовства - это кровь.
Над гаталенскими просторами, далёкими от всех страшных сказок, садится последнее солнце. И, хоть Гета тут не первый раз, она всё равно завороженно смотрит, как медленно и неотвратимо, окрестности окрашиваются в красный. Солнце садится сквозь пыльную дымку, и очертания далекого города, пронзавшие небо нарисованым рисунком крыш, дрожат в вечернем мареве пугающим миражом.
- Не знала, что у тебя был наставник, - кажется в биографии Габриэля Гаары только что обнаружилась новая переменная. Впрочем, иногда ей кажется, что этих переменных в Ги больше, чем песка в море.
Или просто кто-то глуп и не любопытен.
Йинчорр...
Черная дыра тех неосторожных, кто рисковал пройти рядом; та самая река мертвых из мифов давно забытого народа - переплывешь его и обратного выхода нет. И где, тогда еще Ги, получал образование.
Она хочет шутливо поинтересоваться "чудовищно уязвим ли он и не пробовал ли избавиться от уязвимости или так прикольнее", но, внезапно, спрашивает иное:
- А что говорили на Йинчорре?

Отредактировано Henrietya Antilles (15-09-2024 20:25:36)

Ответа нет. Габриэль Гаара, единожды заговорив о Йинчорре, теперь молчит, смотрит на солнце и каменеет лицом.   
Ай! Куда ж она, ситх бы её подрал, вообще лезет? Пусть умерит пыл, упырит мел, и прекратит ладиться на ту сторону раньше времени, иначе несмотря на всё гаарское терпение — которого с ней явно нужно немало — это самого времени у неё останется не шибко-то много. А посему перестаем давить людям на больные мозоли, любым разумным, Тёмным друзьям тоже. И учтем, милое летнее дитя, что она-то сейчас о весьма отвлеченных понятиях речь ведет. А для человека возле это всё немножко конкретика.
Тебе про мясорубки рассказывали.
Он мясорубки своими ногами проходил. Каким он появился после, помнишь? Близко ведь видела, ближе, чём хотелось бы. Думаешь, сейчас ситуация отличается прям настолько сильно? Ну-у-у? Включи, наконец, свои хваленые мозги, в которых даже последний соперник не сомневается.
И не буди.
Не буди.
- Тебя отвлечешь, пожалуй, - вздыхает Гета на его иронию. - Если встретим такого разумного, я хочу у него автограф. Желательно, без самой руки, а то знаю я тебя.
Она ненадолго задерживается рядом с Ги, без слов, просто прижимаясь плечом к плечу, как молчаливое извинение, а потом опускается на колени возле печи. 
Та-а-ак, что там? Сила знает всё? Интересно, а то, что она вообще много лет не хотела иметь дело с Силой — та тоже знает?
Печь мерно гудит, Генриетта старательно пытается выкинуть из головы лишние мысли, которые так и не хотят оттуда выкидываться, прямо таки навечно прописались. 
Солнце окончательно садится, и на город с окрестностями опускается ночь: не тёмная, когда даже в метре от себя никого не видишь — такие ночи скорее на Кореллии бывают, а светлая, больше похожая на день, можно читать спокойно.
Она смотрит на скорее несуразный кособокий, темно-красный, почти чёрный, камень, чем на изящный прозрачный кристалл, который должен бы выйти. И, наконец, хмыкает, стараясь чтобы голос звучал равнодушно-спокойным.
- Корпус обслуживания — мое все.