Энакин никогда не питал к Храму особой любви или других трепетных чувств. Возвращаться сюда между миссиями было привычно, но древняя колыбель джедаев так и не стала ему настоящим домом. А в связи с последними событиями возвращаться с каждым разом становилось все неприятнее. Его место было на войне, на поле боя. Рядом с Падме. Где угодно еще, но не здесь. Не с разумными, которые пытались спасать галактику и запрещали спасать самых близких, потому что на все воля Силы, а спорить с ней — дорога во Тьму. Не с разумными, которые называли себя защитниками мира и Республики — и плели интриги против единственного человека, который пытался закончить войну быстро и эффективно, не обмусоливая каждое действие на бесконечных заседаниях.

И учитель... Энакину казалось, что после нескольких лет на войне, после всего, что они прошли вместе, они наконец-то начали понимать друг друга. Что Оби Ван наконец-то начал понимать его. Видеть в нем друга. Равного.

Там, на бесконечных фронтах, так и было, а потом они вернулись в Храм, и Оби Ван, словно отравленный местным воздухом, мгновенно вспомнил, кто здесь магистр, а кто — «тебе еще многому нужно учиться, мой юный падаван».

Злость собиралась в нем густой темной тучей, закручивалась в знакомый темный вихрь, который не находил выхода. Обычно справиться с ним помогал бой. Знакомая, привычная работа.

Или объятия любимой женщины, само присутствие которой стирало любую темноту.

Сейчас у Энакина не было ни того, ни другого. Только немного времени перед встречей с канцлером, за которое нужно было каким-то чудом привести мысли в порядок. В конце концов, он теперь телохранитель первого разумного Республики и почетный шпион Совета. Нужно соответствовать...

Всю глубину погружения в свои мысли Энакин осознал только когда ухитрился не заметить, не почувствовать жизнерадностно-стремительный клубок эмоций по имени Мари до того, как этот клубок в него врезался.

«Магистр Скайуокер» резануло слух, немедленно напомнив это дурацкое заседание.

«Ты не заслуживаешь этого, но так и быть, только потому, что за тебя очень попросили». И презрение на границе с брезгливостью во взгляде Винду. С первого дня, всю его жизнь в Ордене и до сих пор. А он-то думал, что смог, что доказал им — он хороший джедай, он достоин...

Одно короткое мгновение сквозь голубые глаза Скайуокера на Мари смотрела холодная ярость. Не ей адресованная, но сложно разобрать такие нюансы в Силе, когда тебе шесть лет. Или семь?

Стало неловко. Вот только падаванов он сегодня еще не распугивал.

Одним плавным движением Энакин присел перед девочкой, чтобы ей не приходилось стоять перед ним, задрав голову.

— Ядрена орга, — согласился он. — Даже магистрам следует смотреть, куда они прут.

Особенно отдельно взятым магистрам из Совета.

Взгляд зацепился за рогатку. Энакин шевельнул пальцами, и короткое движение Силы заставило это «страшное оружие» прыгнуть ему в ладонь.

Со странной смесью горечи и злого удовлетворения он подумал о том, что Оби Ван на его месте поднял бы рогатку без Силы, чтобы, упаси вселенная, не подать падавану дурной пример.

— Ваших рук дело, падаван Амитест? — он строго нахмурил брови.

Рогатка несла на себе яркий отпечаток любви, с которой была изготовлена, и личность изготовителя сомнению не подлежала.

Магистр Винду говорит, надо же...

Мысль о том, что магистру Винду следует пойти удавиться, Энакин все-таки не озвучил. С этого юного незамутненного создания станется заявить об этом магистру Винду в его вечно озабоченное лицо. За себя Скайуокер не переживал, на его репутации в глазах означенного магистра и так клейма ставить негде, да и что Винду ему сделает, понизит и на фронт сошлет? А вот девочке может аукнуться.

— Меня же взяли, — подмигнул ей Энакин.

Вопреки желанию того же магистра Винду. Видит Сила, если бы решающий голос был только за ним, Орден бы уже весь состоял из самого магистра, потому что очевидно же, что все остальные недостаточно хороши.

— И тебя возьмут, вот увидишь. Может, я и возьму.

Он не собирался говорить этого, не собирался давать таких обещаний, но зачем-то сказал. Может, потому что в глубине души скучал по Асоке, а эта мелочь с характером напоминала его Шпильку. Может, просто из желания сделать жизнь Мари в Храме чуть более выносимой. Чтобы в следующий раз, когда какая-то важная шишка решит рассказать семилетней девочке, какая она безнадежная и недостойная, ей было чем ответить. Магистр Скайуокер обещал взять ее в падаваны, утритесь все.

Рогатку Энакин взвешивает в ладони, рассматривает крепления резинки. Недурно. Руки у девочки правильным местом вставлены.

— Случайно — это не путь джедая, юный падаван, — сообщил он с наставническими интонациями Оби-Вана. — Рогатка — серьезное оружие, и требует серьезного отношения. Вложения души. Любви. Я чувствую...

Энакин выразительно закрыл глаза и сделал сложное «лицо для медитаций».

— Я чувствую много любви в этой рогатке, — он заговорщически улыбнулся. — Уже испытывала?

Ну да, конечно. Силы дофига. Повезло родиться с кучей мидихлориан, и значит, все остальное легко. И Совет для тебя исключение сделает, и наставника ты получишь сразу, а не как все нормальные ученики, и угроза закончить в Сельхозкорпусе никогда над тобой не висела, поэтому цени, зараза татуинская, все то, что досталось тебе даром, просто так.

Энакин горько усмехается старому воспоминанию, а потом берет Мари за плечи.

— Запомни, малыш, — он смотрит в глаза девочки спокойно и серьезно, как будто сообщает что-то самое важное в жизни. Но это и есть важное. — Одна только Сила никогда ничего не решает. Неважно, много ее или мало. Важно то, что у тебя здесь.

Пальцами правой, живой руки он касается груди Мари там, где быстро бьется маленькое сердце.

— Я вижу здесь смелость, и искренность, и доброту. Не потеряй это, маленький джедай. Не позволяй никому это забрать.

Даже если Совет всем составом решит, что может приказать тебе поступать против совести.

Энакин легко поднимается и берет Мари за руку. Вообще-то его ждет канцлер. Но немного времени еще есть, особенно если он воспользуется своим свежеобретенным правом телохранителя первого человека государства нарушать некоторые правила воздушного движения.

Криффа с два он сам стал бы слушать пафосного взрослого, который только и может, что трепаться, а в рогатках разбирается как хатт в балете.

— Пойдем, — соглашается Энакин и вкладывает рогатку в девчачью ладошку с самым заговорщическим видом. — Сады ждут.

Он даже знает отличное место для хорошей засады.

— Средний палец, говоришь? — Энакин добродушно усмехается, глядя с высоты своего роста на юнлинга, которая звучит вдруг так серьезно и так правильно. Так просто. — Да, пожалуй. Некоторым бывает очень полезно увидеть средний палец.

С пальцем или нет, но он сделает так, как правильно. Не с точки зрения Совета, учителя, Силы и чего угодно еще в этой галактике. Просто — правильно. Без всяких точек зрения.

Маленькая ладошка, утонувшая в его руке, такая живая и теплая.

Совсем скоро он будет точно так же держать за руку своего ребенка. Маленькое, живое чудо, которого не было бы, если бы он во всем следовал кодексу и поучениям Совета. Которого может не стать, если он не найдет какой-то способ сделать так, чтобы его сны не становились явью больше никогда.

Но он найдет.

— Так вот, о рогатках.

Энакин еще помнит самые короткие дороги, хотя и редко бывает в храме, и следующий коридор выводит их к Садам.

— Мало иметь хорошее оружие, — он осматривается, находит подходящее дерево и подхватывает Мари на руки. — Важно правильно его использовать. Выбрать хорошее место...

Он сажает девочку на толстую, крепкую ветку, и бесшумной тенью запрыгивает на нее сам. Теперь в зарослях как будто сидят две распушившиеся птицы, большая и маленькая.

— И время.

По дорожке как раз ползет садовый дроид, и Энакин терпеливо ждет, пока он выйдет из зоны поражения. Незачем обижать дроида.

— Видишь вон ту красную шишку? — он показывает на хорошо заметный среди ветвей плод на вполне достижимом для рогатки расстоянии. — Это глоубинский пыльник, и он созрел. Если по нему треснуть, все на три метра вокруг засыпет красной пылью.