Последние полгода они делают так постоянно.

Суна очень надеялся, что Алинн исчезнет после продажи Хорна, и больше не объявится, но она не просто объявилась. Нарисовалась — хрен сотрешь. Чем-то так понравилась Батте, что тот сманил ее к себе. «Сманил», ха...

Ему так и не хватило смелости сказать. Даже когда они с Раном узнали друг друга лучше. Особенно тогда. Он все думал, что найдет подходящий момент, расскажет как-нибудь при случае, если зайдет речь, или если Алинн сама подставится. Но прошло почти полгода, а момент так и не нашелся, случай не представился, и Суна ничего с этим не делал.

В последнее время, если уж быть до конца честным, не очень-то и хотел делать. Как и задумываться о том, сколько всего Алинн сливает своим, и сколько их проблем с Республикой с этим связаны. Но, если все еще оставаться честным, этих проблем у них не так уж и много. Республика очень-очень занята войной.

Они иногда говорят об этом. Чаще, чем хотелось бы Суне, потому что он с удовольствием поговорил бы о чем-нибудь другом. Он любит эту галактику целиком, без привязки к нарисованным кем-то границам, гражданствам, формам правления и всем прочим способам поделиться на враждебные лагеря. А в Алинн живет вот эта характерная для военных верность государству, и Суна не может до конца определиться, бесит его это в ней или восхищает.

На самом деле в ней очень много того, насчет чего он никак не может определиться.

Кто-то считает их парой, и Суна не отрицает. Так проще присматривать за ней. Алинн — по крайней мере, при нем — не отрицает тоже, и то ли нарочно держится в его поле зрения, то ли сама за ним приглядывает.

Иногда Суне кажется, что ей это нравится. Иногда ему самому нравится.

Он не знает точно, в какой момент их разговоры перестали напоминать тот, на станции, возле замороженного Хорна, и стали больше похожи на обмен взглядами. Это вышло как-то само собой. Просто Суна не оставлял попыток объяснить всю важность того, над чем они все, и он в частности, работают. Просто Алинн не оставляла попыток объяснить, что у нее нет проблем с его целями, а только с путями.

Он не называл то, что было между ними, словами, потому что подходящего определения не было, и старался не думать о том, что на самом деле испытывает, когда в очередной раз провожает взглядом ее прямую спину. Или когда смотрит в темные глаза, привычно сутулясь, чтобы не слишком нависать.

В этот раз Алинн особенно настойчиво тащит его с собой. Суна не возражает. Она кажется странной, более странной, чем обычно, и это значит, что сегодня особенно надо присматривать.

Он ни о чем не спрашивает, и ничего не говорит, даже когда замечает, с каким облегчением она выпускает штурвал после ухода в гипер. Ему интересно, что будет дальше, и сейчас главное — не спугнуть...

Дальше они садятся крифф знает где, и Алинн предлагает ему выметаться. Суна недоуменно таращится на нее в ответ. Он и правда не понимает.

— Кора... — он так привык называть ее «пиратским» именем, чтобы даже случайно не оговориться, что пользуется им даже когда они одни. — Ты чего?

Суна слушает ее, и на лице мимо его воли друг друга сменяют растерянность, неверие, осознание... Отчаяние.

Она уходит. О, он же так хотел, чтобы криффова республиканская летчица убралась к ситховой матери из их сообщества, и вот, его желание сбылось, она уходит. Рано или поздно это все равно бы случилось. Для нее это только работа, задание. Миссия, которая должна закончиться.

Он знал, что так будет, но это были долгие полгода. И, кажется, он сам не заметил, как поверил в то, что так будет всегда.

Нужно столько всего сказать ей, о стольких вещах подумать... Она обещала не уничтожать работу Батты, и теперь, после того, что она успела увидеть, нужно узнать, не поменялось ли ее мнение. Что она собирается делать теперь, что скажет своему командованию? Узнать, и, если понадобится, остановить ее? Отговорить?..

Мысли несутся в голове водоворотом гипера, а потом Алинн говорит «Улетай» таким голосом, от которого почему-то сжимается сердце, и до Суны по-настоящему доходит, что она делает.

— Хааатт... — стонет он и сгибается в кресле, крепко сжимая голову руками. — Алинн, зачем?!

Все сыпется в бездну. Полгода его жизни, его так и не выплаченный долг за свободу, все планы, все, ради чего он жил и делал все те вещи, которые криффова летчица так не одобряла... За грудиной как будто смерзается кусок льда, и хочется плакать, кричать, побиться головой об приборную панель, что угодно сделать, чтобы это не происходило.

— Зачем ты это сделала?! Ты... ты не понимаешь... Не имеет смысла строить идеальное экологичное общество где-то у хатта на куличках, пока остальная галактика продолжает убивать свои миры! Я же рассказывал, я столько раз рассказывал...

От этого, кажется, больнее всего. Не от того, что Алинн уходит. Не от того, что его жизнь теперь ломаной кредитки не стоит.

Он столько раз пытался объяснить, а она так и не поняла.

Суна с силой трет лицо руками, растрепывает волосы, и вдруг поворачивается к девушке с лихорадочно блестящими глазами.

— Слушай, еще не поздно. Давай все сделаем и вернемся. Я... я знаю, тебе надо к своим, но пожалуйста, давай в этот раз вернемся. Я останусь, а ты уйдешь, хорошо? Я не скажу им. Я что-нибудь придумаю. Батта ценит меня, он вытащил меня с Кесселя, я не подводил его ни разу, он поверит. Пожалуйста, Алинн!..

О да, она все очень логично и стройно придумала. Дать ему выбор, и так, чтобы она сама не знала. Криффово республиканское благородство! Любой ценой всучить ему эту возможность «начать жизнь заново», даже если он того не просил, даже если его эта жизнь полностью устраивала. Только потому, что ей это, видите ли, кажется правильным!

У Суны готова тысяча возражений, и все они застревают в горле, когда он смотрит, как Алинн теребит пряжку ремня, как смотрит в пустоту перед собой.

Он злится, хоть и понимает, что это глупо. Что в самом деле все будет нормально, он вернется назад, расскажет Батте, что Кора бросила его и исчезла, он не знает, куда, и все просто будет как раньше, только ему не нужно будет постоянно держать девчонку в поле зрения.

Не будет больше их странных разговоров. Не будет больше внезапного «Подожди, я с тобой!». Не будет больше этой их игры на публику, когда она так ему улыбалась... Крифф. Ему ведь нравилось. Он не думал об этом, не обращал внимания, но ему нравилось, как она улыбалась, и теперь этого не будет, и самой Алинн в его жизни не будет тоже, и от ее слов «Мы больше никогда не увидимся» он почему-то испытывает вовсе не облегчение, а необъяснимую боль.

Как будто с ее уходом в его жизни, и в нем самом, вдруг начинает образовываться пугающая пустота.

Алинн все-таки смотрит на него, и...

«Я не хочу» — понимает вдруг Суна со странной ясностью. Он не хочет держаться подальше. Он не хочет, чтобы это «больше никогда» стало правдой.

— Пойдем со мной, — вдруг просит он, и это, наверно, самое глупое, самое безумное и странное, что он делал в своей жизни. — К хаттам пиратов. К хаттам все. Давай просто улетим.

Он знает, что Алинн не согласится, что эта просьба абсолютно безнадежная. И, наверно, только поэтому вообще просит. Так, уже падая в бездну, раскидываешь в стороны руки: никогда не прыгнул бы ради этого специально, но если уже летишь, то что, во имя вселенной, тебе терять.

Когда она вместо ответа так решительно встает и идет к нему, Суна невольно напрягается и тоже принимается торопливо расстегивать защелку ремней. Как раз успевает расстегнуть. Встать — уже не успевает.

Одно короткое мгновение он смотрит на Алинн с глубокой растерянностью, а потом все-таки отвечает на поцелуй, немного неловко, как будто не до конца осознавая, что делает.

Когда Алинн прерывается, у него едва заметно дрожат губы.

Она все-таки говорит свое «нет». Целует еще раз. Эта жадная нежность рвет ему сердце, отрывает кусочек за кусочком каждый раз, когда летчица отстраняется.

— Война кончится, — из ее слов Суна выхватывает то единственное, что имеет сейчас значение. Не будет никакого «больше никогда». Не может быть, не после того, что она сейчас сделала.

«Мне жаль» — говорит Алинн, и эти простые слова поднимают в нем волну злости, горечи, и да, безумного сожаления об упущенном.

Полгода. У них было полгода. Они столько времени изображали пару на публику, с первого дня. Для сторонних наблюдателей, но не для себя.

Крифф, ну почему она не сделала этого раньше?!

Почему он сам не сделал...

Как, ситх подери, так вышло, что он так и не сумел рассмотреть в ней женщину, которой было не плевать на него, которую он заботил больше, чем слишком много знающий пират. До последнего, пока не ткнули носом, пока не оказалось бесконечно поздно для всего.

— Это не я должен обещать, — глухо произносит Суна, не сводя с Алинн взгляда. — Это не я здесь криффов боевой летчик из самой долбанутой эскадрильи.

А потом тянет ее к себе и целует сам. Так, как будто это в последний раз.

Алинн целует его, и горечь сожалений об упущенном растворяется, исчезает, смытая горячей волной взаимного притяжения, которому наконец дали волю. Суна не замечает, как сам крепко обнимает летчицу в ответ, не отпускает далеко, даже когда она отстраняется.

— Я хочу, чтобы ты так думала, — здесь, сейчас это звучит безжалостно, и нечестно, и может даже жестоко, но Суна все равно говорит это, не отводя взгляда от странно блестящих, бездонно-темных глаз. — Чтобы помнила об этом на своей войне, и вернулась с нее живой, и тогда тебе не придется больше меня отпускать. Потому что я сам тебя больше не отпущу.

О том, что попытка встретиться снова может очень плохо закончиться для них обоих, он не думает. Есть множество способов сделать это безопасно. Галактика большая, а они в ней — не те, с кого не сводят глаз каждую секунду. Сейчас, когда она так близко, когда на губах еще живет тепло ее дыхания, Суне кажется, что возможно все. Что они обязательно что-то придумают. Пусть не прямо сейчас, но... однажды. Главное чтобы это «однажды» для них было.

Для этого ей понадобится не умереть на войне. Для этого ему понадобится достаточно убедительно солгать соратникам. До этого обоим понадобится просто дожить. Но теперь у них, кажется, есть зачем. Есть что-то кроме долга.

Это же так просто — встать из кресла, дойти до трапа, оставить корабль за спиной. С десяток шагов. Сейчас Суне кажется, что самый сложный десяток шагов в его жизни. Если бы только у них было чуть больше времени. Если бы это касалось только его жизни...

Суна накрывает ладонь Алинн своей, поднимается на ноги и крепко ее обнимает. Так, словно собрался все-таки унести ее с собой и в самом деле больше никогда не отпускать, но не когда-нибудь потом, а прямо сейчас. Обнимает, впервые ощущая за этим нечто большее, чем просто физический контакт.

Иные секунды тянутся вечность, иные — пролетают ситски быстро.

— Удачи, майор Варт, — произносит он, отстранившись. — Не позволяй никому себя убить.

У Алинн такие глаза, словно еще немного — и она плюнет на все и останется, и тоже его не отпустит... Чтобы потом, возможно, пожалеть. Или все равно разрываться на две части. Ему эгоистично думается, что и разрываться, и жалеть она будет в любом случае, и пусть тогда лучше жалеет рядом с ним. Но кое-что за эти полгода он все-таки о ней узнал.

Так что все-таки отпускает ее плечи и делает свой десяток шагов.