Уже к утру «Новости ГолоНета» взорвутся броскими заголовками: «Злодейство века», «Лайнер «Горизонт» расстрелян имперскими войсками», «Ужасная гибель «Горизонта»». К тому времени к месту гибели подтянутся спасатели, и, возможно, кого-то даже и спасут: погибли не все — неподалеку болтается парочка спасательных шлюпок и капсул, и, погодите-ка, вон ещё одна улетела к ближайшему астероиду. Так что нет, погибли не все. Голокамеры, встроенные в датапады пассажиров, отлично и услужливо запечатлеют расстреливающих безоружных людей военных (двадцать пять против трёхсот), а чаты и форумы вознегодуют, обсуждая имперское вероломство, которое не жалеет даже детей, и заглушая редкие рациональные голоса логики, что это как-то странно и совершенно Осколку не выгодно.

Впрочем, до утра еще было далеко.

И к утру всё могло измениться.

Звук тревоги вот уже пять минут противно раздается в голове, заставляя Генриетту мечтать о гильотине и материться в полголоса, мол, они бы еще сирену бы прикрутили, чтобы окончательно собственных мыслей не слышать. Верхний свет, в общем-то, тоже погас, так что помогает идти сейчас себе мистрисс Антиллес очень удачно приспособленной для этого светошашкой, отмахнувшись от нервов случайных благодарных или не очень зрителей.

Зрители её сейчас волнуют примерно как прошлогодний набуанский снег.

В отличии от Катуни.

Где та отыскала данные об этой конференции Генриетта так и не поняла, впрочем особо понять и не стремилась, понимая, что в некоторых вещах дочь всё равно уже больше знает чем она, как и сама Генриетта в юном возрасте больше знала об истории, чем отец. Это было совершенно не важно, в отличии от загоревшихся дочериных глаз и её радостного вопля, что пятая всё-таки проходит, а то эти взрослые с их войною совершенно про нормальные вещи позабыли. Мероприятие проходило два дня при содействии имперского агентства по делам молодежи, некого республиканского общества и межгалактического фонда, название которого ничего не сказало Генриетте, в нейтральном секторе, на борту имперского лайнера «Горизонт».

Это было несколько дней назад. Собственно она могла отправить дочь и одну — здесь оказалось немало одиноких детей — но что-то её дернуло и она поехала вместе с Катуни. Сегодня же, после начала мероприятия, когда Кореллия задержалась в их каюте, сосредоточено пролистывая пришедшие данные по Кадомай-Прайм, её чтение было нарушено внезапно выключенным светом, и, чуть позже, сработавшей тревогой.

В коридоре пусто и темно. По ушам режут звуки тревоги, заставляя мечтать о гильотине, уже не себе, а существу придумывавшему именно такое — громкое и протяжное — оповещение. Почему бы не собачий лай? Звуки бант? Объявление голосом императора Палпатина, наконец? Генриетта невольно косится наверх, но возможностей выключить эту муть там не находит и едва не спотыкается о распростертого на полу дроида, на корпусе которого пара отметин от бластерного заряда, что заставляет Генриетту озадачено хмурить брови и поминать чью-то корабельную бабушку. 

Коридор заливается темно-красным светом и хаттова сирена, наконец, отключается.

Корабль, внезапно, сотрясает — Генриетта едва не сваливается прямо на несчастного дроида, затем она выпрямляется и поворачивает в сторону лестниц, решая, что в таких условиях, они как-то понадежнее, чем лифт. Расположение кают, залов, кантин и развлекательных центров она помнит лишь очень смутно, но надеется, что где-то будет висеть карта. Генриетта вслушивается — в корабль, коридоры, Силу — и услышанное ей не нравится настолько, что световой меч она далеко не убирает, лишь только выключает — заработавшегося света хватает на то, чтобы видеть, где идешь. 

Сквозь Силу ощущаются разумные — огоньки — и большинство огоньков собрались в одном месте.

Главный конференц-зал.

Кореллия поворачивает к нему.

Через один поворот она натыкается на первый труп. Молодой человек, почти мальчишка, в форме стюарда, будто решивший внезапно прилечь там, где шёл, и Генриетта отводит от него глаза. В данную минуту её совершенно не волнует личность тех, кто сотворил такое, чем они руководствовались и что хотели передать этой потрясающей картиной. И вообще волнует её, в данный момент, лишь одно — куда делась её дочь. О том, что последняя может быть тоже мертва, мистрисс Антилесс даже не задумывается. Катуни жива и это совершенно точно.

Она вздрагивает от внезапно выросшего перед нею мальчика-в-броне, но и только.

Габриэль.

Габриэль, ситх его, капитан Гаара.

Кто же ещё-то умеет появляться столь эпично и, как не странно, но всегда вовремя.

Или почти всегда.

О, у неё найдется столько вариантов ответа. Выбирай — не хочу!

Из страны добрых фей и розовых щенят, неужели не заметно.

Сбежала от тайного возлюбленного с Коррибана, ибо не захотела выращивать с ним карликовых ранкорчиков.   

Из места, где изучала занимательную жизнь насекомых с неизвестного доселе ракурса.

Из относительно безвредной планеты некой Далекой-Далекой Галактики, которую в небе той планеты видно как туманную полосу.

Свалилась с брильянтового неба.

Из места, где собирала на коленке силаядерную бомбу, чтобы схлопнуть уже, наконец, к имперским отцам-основателям весь этот мир, ибо, алло, полиция, они меня достали. 

Но все цветистые выражения, вся образность мышления, сопровождающее её всю жизнь, похоже протекающей в очаровательном жанре survival horror — всё это требует для вербализации напряжения, которое сейчас мисс Антиллес совершенно не по силам.

Генриетта выдыхает.     

— С дочерью летела, — она удивляется, что всё0таки совладала с собственным речевым аппаратом и на всякий случай повторяет еще раз. — С Катуни. Нет, не видела. Я в каюте находилась, когда это всё дерьмо случилось. Она мне, правда, вот что прислала.

Гета включает датапад, где некие военные лица, с имперскими знаками отличия, сгоняли в одну кучу перепуганных пассажиров.

— Только не говори, что в твоей Империи случился политический кризис и кто-то решил взяться за старое, а заодно перебить пару сотен республиканских детишек?

Еще один вопрос «Когда ты вышел на службу?» повисает в воздухе. Нет, она знает, что полковник Гаара теперь воспитывает подрастающее поколение, но воспитывать и ходить в броне — две большие разницы. Хотя Осколок мог и курсантов сюда послать. С него сдалось бы. Хоть Осколок и утверждал, что совершенно не та Империя, но прошлое не соломинка, его в копне не спрячешь, как не пытайся.

— Интересно, чьи тогда эти самоубийцы? — риторически замечает Генриетта, не столь интересующая, кто они, как сильно радующая, что это ненастоящие имперцы.

Империя любит различные радикальные решения, так что Гета ничему бы уже не удивилась. 

...А Республика — пролюбливать все полимеры, поэтому она в такой глубочайшей жопе.

Хотя вряд ли пославшие террористов сюда, ожидали, что спасать корабль ринутся быстро, ожидая, что у них всё выйдет, и галактическое сообщество сожрёт данную туфту без соли и перца, да с глубочайшим удовлетворением — она, вон, тоже повелась. Или террористы просто где-то допустили ошибку... Генриетта не спрашивает, что стало с капитаном, подозревая, что она и так знает ответ. Ответ, на который она предпочитала не смотреть, красноречиво лежал на полу.

— Бесполезно, — подтверждает она, отмечая, что Гонщик даже вопросительную интонацию сделать не постарался.   

Мдааа...А ведь всегда считала себя мирным тихим ксеноархеологом, предпочитающим мирно и тихо копаться себе в архивах по давно умершим разумным. Иногда, конечно, активно были против эти самые умершие разумные или их потомки, но тут ведь как. 

Тут у неё веское обоснование.

— Не переживай, лезть вам под рабочую руку не стану, — хмыкая, обещает Генриетта.

Ответа она — если он был — уже не слышит.

— Главный конференц-зал, — спустя пару минут говорит она. — С телепатией у нас как-то не сложилось, она же у меня нормальная.

Это «нормальная» вырывается неосознанно, чисто автоматом. Генриетта ситхово зла, мысленно повторяя мантру насчет эмоций и прочего покоя. Помогает плохо. Покой для иных хочется сделать вечным. Ну а что, разве не покой? Составитель этой самой мантры явно не имел детей, которых брали в заложники, и чей страх и отчаяние ты чуешь. 

Кажется она начинает понимать почему некоторые выбирают не выходящие из моды золотистые глаза, хоть до сих пор искренне считает, что они ей не пойдут — цвет не тот, да и капитан Гаара, возможно, искренне огорчится, с кем ему тогда дискутировать.

Иногда казалось мистрисс Антилесс, что Габриэль очень-очень огорчится, ибо потемнеть — любой дурак может, джедаи, вон, вообще пачками это делают, а ты светлым попробуй останься. Ну или хотя бы не очень тёмным.

Не сказанным зависает в тишине полутёмного пустого коридора — и в Силе — с ним ли Кейд, но Генриетта предпочитает вслух молчать и лишь предупреждает, хоть мужчина это, наверняка, и сам заметил:

— Среди напавших есть, как минимум, один форс.

А то, что её тревожит... Ну кому это интересно? Да и на разговоры ни у кого из них двоих совершенно нет времени.

— И к нам кто-то идёт.

Хотя и это Гонщик явно почувствовал.