Гонщик идет по флагману, и от самого ангара его сопровождают неодобрительные и брезгливые взгляды. Четыре раза его пытаются задержать для проверки документов. Не все офицеры знают его в лицо. А выглядит он сейчас как потертый бродяга средней руки, неведомо каким ветром занесенный на имперский корабль, но скитавшийся до этого не меньше месяца по самым злачным подворотням.

Все, что отличает его от бродяги – это чистая, хотя и сильно потрепанная одежда, на которой к тому же виднеются застиранные пятна крови в самых разных местах, прямая спина, жесткий взгляд и уверенная походка. Все, что он смог сделать для себя на шаттле.

Он чисто выбрит, но у него кровоподтеки под обоими глазами, словно кто-то ударил его лбом в переносицу, не сломав при этом нос, но устроив по меньшей мере сотрясение мозга.

От него легко пахнет одеколоном, но он хромает на обе ноги, и его привычная плавная походка то и дело ломается.

Его ровная имперская осанка сейчас на порядок ровнее, потому что он пытается не шевелить не только плечами, но и всем телом.

У него ноют виски, все еще, и он не снимает эту боль только потому, что слишком занят, придавая себе приличное горизонтальное положение, а взгляду – четкую фокусировку.

Когда он в очередной раз показывает айди, его пальцы не дрожат.

Но до дверей каюты Вейдера его в итоге сопровождает конвой.

Кажется, у Главкома даже спрашивают, можно ли впустить капитана Гаару. Гонщик не уверен, что это действительно произошло. Ему не настолько плохо, он просто обдумывает свой невероятный доклад и пытается понять, с чего начинать.

— Милорд.

Он останавливается у двери и ждет, когда та с шипением закроется, чтобы никто не стал лишним свидетелем этого разговора.

Габриэль невозмутимо идет к креслу и садится сразу же, как только звучит предложение Главкома. Он умеет ценить хорошее отношение, и не считает, что его сила и воля нуждаются в настолько примитивных испытаниях. Вейдер тоже не считает, и Гонщик ему за это искренне благодарен – и видит в этом не только расположение, но и толику уважения.

Сидеть настолько лучше, чем стоять, что Гонщик на пару секунд закрывает глаза.

Доклад будет длинным, и в нем столько важных моментов, что сложно решить, с которого начать.

— Ранения Императора достаточно серьезны, чтобы он остался на Альдераане еще месяца на два, если он не решит очень сильно форсировать события. Но за время моего пребывания там он не запрашивал расходники.

Это первый важный момент, но теперь нужно рассказывать обо всем остальном.

— Мне удалось найти могилу Падме Амидалы и некоторые данные, связанные с ее беременностью и смертью, — Гонщик аккуратно выкладывает на стол дата-чип. О некоторых вещах не обязательно рассказывать вслух. Если честно, он подозревает, что Вейдер захочет просмотреть материалы в одиночестве, и его верность и привязанность достаточно велики, чтобы оставить Главкому такую возможность, и не вспоминать об этом вслух.

Возможно, иначе он не получал бы таких заданий.

— После этого я допустил серьезную ошибку. Я видел, что информация охраняется, но недооценил, насколько. Меня засекли. Ко мне пришел Ферус Олин, мы начали говорить, и я вдруг понял, что он меня вербует. Я пробовал подыграть, но не думал, что он настолько силен. Он понял, что я блефую и мы… крепко повздорили, — Габриэль невольно трет переносицу. Его противнику тоже досталось, причем, возможно, в той же степени, что и ему, но противник, как уже было сказано, был сильней. – В конце концов он сломал мои щиты, попытался влезть в мою память, и я бросил под ноги детонатор.

Это все еще было лучше, чем позволить Олину прочитать что бы то ни было в голове Тени, особенно после покушения на Императора.

— Он бросил меня, и мы кинулись в разные стороны, но обоих сильно зацепило. Я был почти без сознания, но он не смог продолжить, потому что на взрыв явились вооруженные разумные, целая группа. Они знали, кто я, и потребовали меня живым и в здравом рассудке. Несомненно, мятежники.

Это не все, но Гонщик замолкает. Ему точно нужно перевести дух, да и перед глазами мелькает целая вереница кадров. Все произошедшее он помнит даже слишком хорошо. И нападение другого Темного, и безысходность, и щелчок кнопки детонатора, и голоса над своей головой.

Наверное, из всего этого можно сделать миллион выводов. Он еще даже не начинал.

Габриэль устраивается на стуле чуточку удобнее, и всей его позе сейчас больше подходит слово «развалился». Это правда. Он ужасно устал ровно держать спину, пока шел сюда от ангара.

Да и просто устал.

Ощутив прикосновение в Силе, он неторопливо опускает щиты. Большую часть крамолы в его башке Вейдер уже видел, поэтому играть в невинность нет смысла, а смотреть на что-то куда удобнее напрямую, а не через мутное стекло.

Гонщик, возможно, единственный человек на флагмане, кто чувствует себя в этой каюте спокойно. Единственное, что искренне его огорчает, это отсутствие каф-аппарата. Но это ничего. Потом он добудет себе каф.

Ведро.

А пока Главком, кажется, не сердится на то, что он вернулся прежде времени, и это хорошо. Чего еще хотеть. 

— Чтобы я присоединился к мятежу. Он, похоже, ведет дела с альдераанскими сепаратистами. Они общались, как знакомые.

Габриэль сидит неподвижно, ждет, терпит и показывает все, что Вейдеру хочется увидеть.

Когда в твоей памяти копаются, это всегда неприятно, но неприятнее в разы, если ты сопротивляешься. Сейчас ему не нужно сопротивляться, и командир его не ломает, и Гонщик отделывается легкой болью. 

На фоне всего остального это почти незаметное неудобство, а голова у него болит и так. Но то, что делает Вейдер – важно. Габриэль представляет себе, что такое подсаженные программы, которые ты не можешь не выполнить, и не хочет носить что-то такое в мозгу.

Такую программу мог бы подсадить ему сам Вейдер, но Гонщик необъяснимо этого не боится. Это не логика. Это интуиция. Все, что он знает о Главкоме, говорит ему, что Вейдер этого делать не станет. Разве что появится серьезная необходимость.

Но до сих пор понимание необходимого у них во многом совпадало.

— Настоящее имя, звание и должность, — говорит он, когда Вейдер оставляет его голову в покое, а потом горбится на стуле, упираясь локтями в колени, и тяжело растирает лицо.

Этими данными располагали службы королевского дворца Альдераана, и ничего удивительного в этом не было. Вейдер бывал там, Император бывал там, и Тени не могли остаться вовсе уж безымянными и безликими, иначе гвардии пришлось бы толкаться плечами с телохранителями самого Бейла и его семьи.

— Они пытались куда-то меня увезти, — Гонщик все еще трет лицо, и чем-то неуловимо напоминает умывающегося кота. Большого кота, пантеру или гепарда. Но чужие следы в сознании так не смываются. Он это знает, но жест почти инстинктивный – воспоминания об Олине ему не нравятся.

— Я потерял сознание, а когда очнулся, обнаружил себя свободным и лежащим у костра в холмах возле реки.

На этот раз Габриэль тянется к сознанию командира сам. Изображение того экзота, кто сидел тогда рядом с ним, проще было показать, чем описывать.

— Он… Он меня не трогал, но… Это мощный форс. Он сказал, что его зовут Сноук. Он забрал меня без боя, и… Он ничего от меня не хотел. Только поговорить. Сказал, что ему нужны такие как я, потому что Галактике угрожает… что-то, связанное с Силой.

Гонщик надеется, что этот странный серокожий парень Вейдеру знаком, и Вейдер что-то про него сейчас расскажет.

Уже хотя бы потому, что Сноук, если это было его настоящее имя, ощущался каким-то чудовищно древним и столь же чудовищно сильным. Не как Главком, иначе, но Гонщику он был не по зубам. Не в прямом противостоянии. Вышло бы еще хуже, чем с Олином. Хорошо, что с ним не пришлось воевать.

Вейдер загадочно молчит и ничего не рассказывает, и Гонщик даже сквозь усталость и боль чувствует любопытство. Он бросает растирать лицо и заинтересованно смотрит на командира.

Империя ничего не знает про Сноука? Вейдер не знает? Или ему надо раскопать это самостоятельно?

— Ничего, — с сожалением говорит он. И так же с сожалением смеется. – Но очень красиво говорил. Сказал, у него было предчувствие… Что-то вроде видения.

Показать это в Силе снова проще и лучше, чем описать, и Гонщик прикрывает глаза, вызывая в памяти воспоминание.

На берегу реки горит костер, в воздух поднимается прозрачный дым. Дерево тихо потрескивает в пламени. Габриэль сидит, опираясь спиной и головой о большой камень. Иначе он пока не может, ему и так хочется лечь, и только упрямство держит его глаза открытыми. Его раны еще свежи, и он лечит их как может. Получается плохо, но сидящее рядом существо не помогает ему. Не мешает, и то хлеб.
Хотя нет, мешает. У него гипнотический голос, оно – он – чудовищно располагает к себе. Поднимает со дна души все, давно упрятанное в надежную темную муть. Так мог бы говорить отец Габриэля. Если бы только у него был настоящий отец. Оказывается, если думать об этом, его все еще это ранит.
— Перестань, — говорит он, с трудом шевеля губами. – Сноук… Мне плевать. Ты не сможешь подцепить меня этим. Если у тебя в детстве не было собаки… у тебя не было собаки.
Существо смеется.
—  Любишь власть, любишь подчинять себе обстоятельства и разумных. Это хорошее качество. Я собираю тех, кто понимает настоящую природу власти. Тех, кто чувствует Силу, кто готов подняться выше своих пределов ради выживания Галактики.
— А короче можно? – Габриэль все-таки закрывает глаза, и в воздухе остается только запах костра и близкой реки. – Или вылечи меня. А то я теряю мысль.
Сноук издает звук, который можно принять за смешок. Но в Силе ничего не происходит. Только накатывает все та же волна чудовищного, бесконечного принятия и обещания любых возможностей.
Сказать, что это не цепляет Тень, было бы совершенной неправдой. Но Гонщик для этого слишком не дурак.
Сноук говорит после паузы. Как раз тогда, когда Габриэль сглатывает тошноту ужасной слабости и снова может понимать слова.
— Ты человек дела. Я не прошу слепой верности. Я предлагаю союз, цель, ради которой стоит идти до конца. Ты думаешь, что служишь Империи? Может, и так. Но я могу предложить тебе больше. Далеко за пределами известных нам систем существует чужая и хищная тьма. Не просто враги — нечто большее. И это не та Тьма, которую ты знаешь. Я видел… нечто без страха и сомнений, с одной только целью – поглотить все. Вот почему я собираю тех, кто способен мыслить шире и действовать решительнее. Кто понимает, что иногда нужно переступить через предрассудки, чтобы увидеть истину. У тебя есть Сила. Империя просто использует ее. Глупо, мелочно. Ты знаешь это. Знаешь, что способен на большее. Если направить твою Силу туда, где она сможет изменить всё… Я могу помочь тебе с этим. Могу сделать это для тебя.
Габриэль не открывает глаз. Где-то шумит ветер.
Звучит хорошо.
Вообще-то, звучит это криффски хорошо.
— Враг – кто?
— Мы скоро это узнаем.
— Узнаете – приходи, поговорим.
Он не отказывает и не соглашается, потому что неизвестный экзот может говорить правду, потому что это интересно, потому что ему пока ничего не понятно, а в голове все еще стоит тяжелый звон после Олина, и работать она не хочет. Отказывается сотрудничать.
Гонщику не нравится только, какие струны в нем пытается перебирать Сноук. С этим его голосом.
Не надо так.
Этот голос хочется оттолкнуть рукой, но он только дышит и пытается ускорить регенерацию, чтобы уйти отсюда на своих ногах, а не дожидаться следующих желающих гвардейского тела. Или, того хуже, мозгов.