Держать датапад в руках невозможно – падает.

Поэтому пад лежит на столе, а Тайко со стилусом в руках сидит за столом и пытается работать. Получается из рук вон плохо: даже стилус не всегда с первого раза попадает в нужные участки экрана. К тому же, время от времени скручивает такой болью, что приходится по несколько минут медленно разминать ладони: то, что раньше случалось раз в несколько дней (а до того – раз в несколько недель), теперь донимает его раз в несколько часов.

Что самое паршивое, не только руки дрожат. Всё тело как будто бьёт озноб. Как будто они снова на Хоте, а он неудачно грохнулся с неба где-то в снегах, потом тащился по сугробам и вот теперь сидит на базе и делает вид, что ничего он не простыл, жара нет, кости не ломит и не надо его завтра подменять в патруле.

Подменять его некем.

Они так и не придумали хороший способ вытащить Уэса (зато придумали много плохих), Ведж и без того работает за двоих. Война не даёт им передышку. Свалиться в медблок сейчас – просто крайне невовремя и безответственно. А кроме того…

Кроме того, бесполезно. Лекарство, которое ему назначила Грейс, больше не работает. Ни в какой дозе и ни с какой периодичностью не работает, вчера вечером он загнал в себя половину шприц-ручки в надежде подремать без боли, сегодня утром – вторую половину в надежде поработать. С тем же успехом он мог бы применить воду.

Это длится уже несколько дней. Ведж, конечно, пинками загонит его в медблок, когда увидит вживую, но пока они оба заняты и общаются только по голосвязи, можно продержаться. Привести в порядок все корабельные документы (на это вечно нет времени ни у кого, а они тут хоть и вне закона, но оставлять после себя бардак он не хочет), проверить, всё ли в порядке с документами личными и не забыл ли он оставить для Винтер все ключи и коды. Написать письма.

С письмами он тянет. Последнее Тайко писал, когда отправлялся к пиратам, но это была скорее формальность, дань традиции, даже в некотором роде примета. Умирать там он не собирался. Теперь… теперь, может, и придётся. Лучше бы в бою, но мало кто выбирает свою смерть. Мне, мол, быструю и славную, а вот эту, под монотонный писк медицинской аппаратуры, оставьте кому-нибудь другому.

С письмами он тянет и даже сейчас, когда руку дёргает уже поминутно, занимает себя чем угодно другим.

И закрывает лицо руками, когда диспетчер сообщает о прибытии шаттла Винтер.

— Дайте посадку в дальнем ангаре, — малодушно просит он. Как будто лишние пять минут пути что-то изменят.

— Но, генерал, ваше распоряже…

— Понял, — вздыхает он и выключает комм.

Да, его распоряжение принимать её без лишних согласований, по первому требованию в центральном ангаре или вообще в каком ей вздумается. Его распоряжение пропускать её куда угодно от центрального мостика до последнего технического люка. Все его распоряжения сегодня против него, потому что генералу Селчу, видите ли, нужны лишние пять минут, чтобы… Ну, для начала, встать.

Встает он медленно и тяжело, хватается за край стола, который упрямо от него ускользает, чувствует ноги тяжелыми и ватными. Делает несколько шагов. Вроде ничего. Паршиво, но ничего. Выходит из каюты. Проходит полкоридора и осознает, что с координацией беда: он даже пьяный ходит ровнее. Может, пока не поздно, просто влить в себя пол-литра виски?

Нет, всё равно отбрехаться не получится…

Винтер приближается к нему неотвратимо, как...

«Как смерть» — сказал бы кто-нибудь, но Тайко даже в совсем не здравом уме не способен сравнить свою жену со смертью, ведь она — его жизнь. Сейчас она спешит по коридору ему навстречу, он видит её и будто вдруг делает большой глоток свежего чистого воздуха: ему удается почти ровно и почти быстро сделать несколько почти уверенных шагов к ней.

В каком бреду он собирался больше никогда её не увидеть?!

— Винтер! Я немного... выпил, — в последней отчаянной попытке сделать вид, что всё в порядке, он решается сыграть в эту игру. Мысленно призывая в свидетели Силу и вообще кого попало, он клянется себе, что немедленно позвонит Грейс, как только Винтер снова улетит. Он обязательно сделает это, но сейчас ему нужно хоть немного сил, чтобы сохранить лицо. — Вчера. Ну... много, может быть.

Голос у Тайко уверенный, только очень виноватый. А вот ладонь, которой он перехватывает руку Винтер у своей шеи, дрожит. Да и вообще весь он дрожит, словно в лихорадке. Пульс частый, а ладонь сухая и очень горячая.

— Прости... кажется, это была какая-то дрянь, а не виски.

Вряд ли это именно Сила приходит ему на помощь, но, воодушевившись собственным враньем, он и правда чувствует прилив сил. Одна беда — дрожь никуда не пропадает, да и болезненный вид дуновением ветра не сотрешь, но в остальном — Тайко крепко обнимает жену и улыбается ей самой виноватой своей улыбкой.

— Если бы я знал, что ты прилетишь... — и вздох раскаяния. Абсолютно искренний. Если бы он знал, что она прилетит, он бы... Что? Да ничего. Лекарство не помогает. Если бы у Грейс было другое лекарство, она бы написала ему об этом. Если бы у кого-то другого было лекарство, она бы его нашла. Значит, эта дрянь не лечится, вот и всё. — В общем... Прости. Ты надолго?

Какое-то время он продержится.

А потом?

Как вообще объяснить, что он, наверное, умирает? Как вообще люди говорят такое?

Лучше бы это он попал в плен вместо Уэса да там и сдох бы назло импам. Во всех отношениях удачное бы вышло мероприятие.

Тайко не сердится: что толку сердиться, он понимал, что все этим кончится, ещё когда ему доложили о прибытии шаттла. Ещё может быть он не сердится потому что у него нет на это сил. Большая их часть уходит на то, чтобы ровно стоять без опоры, обнимая Винтер.

Не отпускает он её и тогда, когда начинает звучать сирена.

Можно подумать, кто-то в этой Галактике не знает, как он любит свою жену.

— Забери из моей каюты датапад и лекарство, — с видом обреченного просит он. — Шприц-ручки в верхнем ящике тумбочки. Они пустые, но, может быть, им нужно будет название.

Ещё он пытался есть какое-то стандартное обезболивающее из аптечки, но едва ли это кого-то заинтересует.

Только когда шаги сворачивают в их коридор, Тайко неохотно выпускает жену из объятий и сразу же, как будто между делом, опирается ладонью о стену. Впрочем, небрежность этого движения — не очередная попытка сделать вид, что всё в порядке, а выработанная за несколько месяцев привычка притворяться. Довольно долго ему это удавалось. Увы, только до тех пор, пока эта неведомая зараза крепко не взяла его за горло.

— Что случилось? — без долгих предисловий спрашивает старший из пары прибывших медиков у Тайко, переводя взгляд с него на Винтер и обратно. Этих — совсем молоденьких — он не знает, но он, по правде сказать, знает только главу их медслужбы, зелосианку Элию Орин.

И то, что у них в медблоке совершенно потрясающая оранжерея.

Говорят, оранжерея заводится везде, где заводится капитан Орин. А он и не против.

— Мистрисс Селчу отчаялась со мной бороться и решила сдать меня на опыты, — с обескураживающе серьёзным видом сообщает Тайко. — Или на удобрения для сада капитана Орин, тут уж как повезёт.

Медики переглядываются и устремляют вопросительные взгляды на Винтер.

— Ладно, простите, парни, считайте, что я ваш пациент. Никакой угрозы жизни прямо сейчас, но самочувствие паршивое.

— Вы сможете идти самостоятельно, генерал? — прибывшие оживляются, получив хоть какую-то вменяемую информацию и ощутив по этому поводу какую-никакую уверенность в себе.

Тайко медлит, потом качает головой.

— Мог бы, но вам не понравится скорость, — скорее скорость не понравится Винтер. И то, как он цепляется за стены. — Давайте меня довезём, только каким-нибудь окольным маршрутом, а не перед построением корабельной команды. И докладывать никому не надо, командование я не передаю.

Пока он заканчивает фразу, медики уже разворачивают складные репульсорные носилки, и Тайко осторожно укладывается на них, ощущая себя очень странно и глупо. Он уже и не помнит, когда это его в последний раз приходилось нести в медблок. В вонгскую, наверное?.. Там чего только ни бывало.

— Дрянь какая-то, — абсолютно честно отвечает Тайко и устало улыбается.

Когда его приносят, капитан Орин смотрит на него матом, потому что разговаривать с ним так субординация ей не позволяет, а смотреть — да. Впрочем, взгляд её становится сперва удивленным, а потом озадаченным, когда он объясняет ей суть дела.

Разумеется, ни один медик не поверит пациенту на слово, особенно такому... опытному, так что его осматривают. Тайко не сопротивляется: не столько потому, что на что-то рассчитывает, сколько потому что знает, что Винтер ждёт за дверью. Теперь, когда он не успел разобраться со всем этим сам — то есть, теперь, когда он не успел умереть, — ему не стоит делать вид, что он справляется. Он, очевидно, не справился.

Его осматривают, пока он объясняет, что вот, лекарство, до этого помогало, а теперь не помогает. Что раньше были только руки, а теперь не только. Что ни одно из обезболивающих, которые разумный может достать на корабле, не привлекая внимания медиков, не помогает. Что он отправлял свои документы в один там госпиталь, но ответом ему были слова, что они не знают, что это такое, и если он хочет узнать, что это такое, то лучше бы ему прилететь лично, тогда можно будет подумать.

Прилетать лично у него случая не выдалось.

— Грейс объясняла что-то. Мол, нервная система греется как неисправный движок и однажды перегреется. Но она говорила, что это ещё нескоро, что это растянется на годы. Дала лекарство, которое это замедлит и снимет симптомы. Оно отлично работало.

До недавнего времени. А теперь он лежит, обложенный датчиками и обмотанный проводами буквально с ног до головы, и его трясёт. Невооруженным взглядом видно, как дрожат лежащие вдоль тела руки, как напрягается шея.

— Думал, кончится война и разберусь. А то хорош бы я был, заявившись в какой-нибудь набуанский госпиталь. Местная служба безопасности была бы мне очень рада. Но несколько дней назад... Вот, видишь. Перегрелся раньше срока.

«Я не хотел» — хочет добавить он. Или даже скорее «я не нарочно».

Если бы он только знал, что времени так мало, он бы что-то с этим сделал, что-то, чтобы не оставить Винтер и Веджа одних так невовремя. Или хотя бы что-то, чтобы им не пришлось сидеть у его постели.

Тайко пытается меньше дрожать той рукой, к которой прикасается Винтер. Это дурацкая и абсолютно бесполезная затея: хоть напрягай мышцы, хоть расслабляй — или ничего не меняется, или становится только хуже. Поэтому в конце концов после очередного резкого «прострела» боли, когда рука дергается чуть сильнее и он морщится, приходится бросить надежду и не пытаться сдерживать дрожь.

— Не бойся, — виноватый вздох.

Больше всего он не хотел, чтобы она боялась, чтобы волновалась, чтобы сидела возле него вот так, чтобы вообще забивала себе этим голову. Не хотел настолько, что в конце концов вот до чего дошло. «Времени ещё достаточно» — может быть, когда-то эта фраза и была правдой, но потом стала лишь самоуспокоением. Он ведь чувствовал, что становится хуже. Но ведь ещё не совсем плохо, если добавить лекарства, то решение проблемы можно отложить на неделю, на пару дней, на завтра.

После того, как Даала сцапала Уэса, все эти планы и вовсе были отложены на неопределенное время.

Сегодня неопределенное время определилось.

— Напридумываешь там себе, что я героически переживаю боль, а мне почти и не больно.

Если лежать и не шевелиться, то и правда почти. Только сильный озноб, который он мог бы сравнить разве что... наверное, с тем, как сто лет назад валялся в госпитале после побега. К счастью, сейчас он не в бреду. Ну, пока.

И нужно иногда делать паузы между фразами, чтобы судорога, иногда подбирающаяся куда-то к горлу, проходила незаметно. Интересно, вот таким образом дыхание может перехватить... кхм, насовсем? Не стоит делиться этими размышлениями с женой, но у дока, пожалуй, стоит поинтересоваться.

Прошлой ночью ничего подобного ещё не было. Кто знает, насколько увлекательной будет — будет? — следующая.

— Грейс писала мне, что отдала мою кровь Коррану, чтобы он отдал её кому-нибудь из джедаев, чтобы они посмотрели, что там. Но никто не связывался пока ни с ней, ни со мной, а Хорну — ну, сама знаешь — не до того.

«Думаю, если бы они нашли способ — если бы способ был — кто-нибудь из нас уже знал бы об этом».

Слишком много фраз Тайко сегодня не решается договорить вслух, но не может не додумывать. Он почти уверен, что Винтер додумывает их тоже: она умница, она уже посчитала все вероятности, придумала план действий и парочку запасных на всякий случай, пока он тут безответственно разваливается на части.

А ещё она любит его, а он, идиот, вон что натворил.

Не хуже войны, но не то чтобы сильно лучше.

— Но можно у кого-то из них спросить?..