Кайло недовольно спешит прочь из пыточной от будто поселившегося там лучшего пилота Сопротивления, кляня непосредственно этих отщепенцев и даже лично матушку за выпуск всего этого безобразия на его магистерскую многострадальную от рыцарских рапортов и взорванных баз голову. И категорически не понимает, почему он опять занимается этим разбором полетов, точнее пилотов. Вот есть палачи, есть Инквизиторий, есть Хакс на худой конец вместе со всеми своими офицерами и казенными пайками. Что из всего этого страшнее, Рен не в курсе, но подозревает, что пайки. Сопротивленцев ими-то пытать проблематично, но персонал «Финализатора» на что уже только не пойдет, лишь бы больше не видеть эту хаттову мазанину. Даже на работу. Даже на допросы лучшего пилота Сопротивления. И даже допросит. И даже без Кайло... Но да, что-то магистр замечтался, когда это без него обходился хоть один приличный (нет) бедлам. То-то и оно. Приходится справляться самому.

Безобразие.

Рен пышет недовольством и желанием заменить еще три партии приборных панелей на что-то более жизнеутверждающее. Новые ему привезли с синими индикаторами вместо любимых красных, а это повод списать их все и под этот дело оплатить и следующий взнос по кредитам картеля. Брал-то он его на самого своего любимого (нет) рыцаря, но оплачивать все равно надо, а то ладно бы с ним, с Нестором, но вот Верховный лидер не одобрит. А ему еще надо как-то оправдаться за снова притащенную песчанку, которую брать в ученицы он не то, чтобы собирался. Попросится — и ладно, нет — и слава Силе.

И Кайло даже задумался обо всех этих безобразиях настолько, что упустил из виду собственный приказ держать мусорщицу там, откуда выбраться она не сможет. И единственное такое место на разрушителе, конечно же, в его отсеке. Рен почти развернулся на каблуках, чтобы тут же покинуть оскверненную обитель, но чуть не напоролся лицом на вытянутый в него осколок. И ладно бы Империи, так ситх ее знает, где эта шебутная стекло уже достала. Мантию только поскребла да в шею метила. Или еще одним шрамом лицо украсить. Крест она на нем, что ли, рисует, извращенка песчаная эта?

Магистр смотрит на так себе гостью укоризненно.

— Успокоилась? — Стекло выхватывать не спешит, но руку вместе со всей остальной тушкой старается обездвижить как распоследний бластерный выстрел. — Этим? — Пауза. — Меня? — Выразительный взгляд. — Убьешь? — уточняет Рен, оглядывая суповой набор вампы скептически. — Точно? Потому что жив твой кто он там... командир? Правда, недолго, полагаю. Генерал Хакс приказал казнить изменщика, а по-твоему пленника, в прямом эфире на весь голонет. То еще будет шоу, — устало мотает головой магистр и отходит от безумной самки тимиара подальше, устраиваясь в кресле, по сравнению с которым в пыточной комфорт просто императорский. Выдыхает тяжело и снимает сковывающее воздействии.

Рен смотрит на песчанку внимательно и задумчиво. Нет. он то это безобразие не будет ни в каком виде, точнее гипотетически мог бы и да, но для этого коргитского в крови должно быть больше, чем собственно крови. Другое дело, что чувство юмора у магистра всегда было специфическое, а если и говорят, что вообще и не было, не верьте, это все отдел пропаганды Сопротивления. И, что особенно нравилось Кайло, так это то, что новый истребитель они себе взамен двадцати уничтоженных позволить себе могут только по праздникам (и то не по всем), а отдел пропаганды у них работает так, будто весь бюджет ему и идет.

— Да, — глубокомысленно отвечает магистр, глядя песчанке прямо в глаза. — И именно в этом порядке. — Откидывается в кресле и подпирает кулаком подбородок, оглядывая самку тимиара с ног до головы так, будто увидел в первый раз, будто она внезапно оказалась раз в десять мельче положенных габаритов, и к тому же оказалась способной представительницей своего вида и может показывать какие-то фокусы. То есть так, как есть. То есть так, как на него обычно смотрит весь научный отдел, только услышав про очередной визит в мед.отсек и уже примчавшийся полным составом с надеждой не то понаблюдать за шушпанчиком в естественной среде обитания, не то забрать уже тело на эксперименты. Ситх бы их побрал, честное слово. Он им еще финансирование подрезать попытается.

— Раздевайся, — заключает Кайло, и сонным лот-котом перегибается через спинку кресла, разминая спину.

Надоело.

— И резать ни я себе ничего не буду, ни тем более ты мне, — мрачно добавляет магистр. Знает он все эти обрядовые извращения, ну их сарлакку в куда-нибудь. День у него выдался и без того тяжелый, хоть так расслабится. То есть так, но не так. Как испортить песчанке спасательную операцию, он уже придумал. А как он об этом в рапорте Верховному лидеру доложит и выкрутится, так будем считать, что от отца ему досталась не только привычка держать запасы коргитского во всех пригодных для этого местах и особенно там, где и в голову бы никому не пришло, но еще и целый талант к ораторскому искусству в самых безвыходных ситуациях.

Рен смотрит за так себе стриптизом примерно никак, степень начищенности сапог его интересует куда как сильнее, да и травму моральную получить не хватало еще. А она ему от подобных картинок светит и еще как. Там не то, что на самок тимиаров реагировать, там и твилечки потом не спасут магистерскую психику. И все-таки взглянуть приходится, чтобы оценить степень запущенности. Что его дергает? Волна какая-то. В Силе. То есть держать песчанку без энергокандалов так себе идея, это даже не обсуждается, но ощущается это как-то странно, как-то по-другому. Так, будто это все происходит не с ним, но рядом. Ближе к предвидению и это странно. Рену становится не по себе. Он мало понимает, потому и интересно. Было бы все просто, было бы логично, ему бы это было совсем не интересно. Совсем.

А тут...

Посмотрел — лучше не стало. Хуже — пожалуйста. Как будто даже совесть завезли вместе с приборными панелями с трижды клятыми синими индикаторами где не надо. Кайло даже еще сильней не по себе стало. То есть он, конечно, понимал, что с галактической помойки особо целым и здоровым спустя лет десять никто не уйдет, но под своими лохмотьями песчанка выглядела хотя бы больше похожей на человека. Не с каждым пленником Первый орден так обращался, какие условия жизни предлагались на Джакку. Рен задумался, встал и приманил к себе валяющиеся на полу одеяния девчонки. Развернулся и прошел за перегородку, зонировавшую каюту на условно отдельные помещения и первым делом воспользовался люком для мусора, выкинув этот хлам в утиль. Будь его воля, еще бы и сжег хотя бы сейбером, но безопасники ему специально установили крайне чувствительные дымоуловители, дабы защитить от скверного настроения магистра персонал. Открыл свой шкаф и выудил оттуда старую форму — она досталась ему когда-то при уходе в Первый орден и по размеру была несколько ближе, чем нынешняя. Зачем хранил? Да примерно с той же целью, что и дедовский шлем, чтобы напоминать себе о выбранном пути. 

Поразмыслив с пару секунд, выудил еще и хранящиеся с запасом повязки, пропитанные бактой. Потом заглянул в отдельный, пара офицерских пайков там всегда лежала про запас, водрузив их на вершину импровизированной пирамиды. И уже с ней отправился назад.

— Это тебе. Как оденешься и разберешься с рукой, поговорим, — глядя песчанке ровно в глаза, протянул предлагаемое.

Тогда это было не важно, а сейчас... а сейчас ему придется разбираться с последствиями принятого впопыхах решения.

Кайло отворачивается с песчанкой синхронно. Все, что ему стоило знать, он уже увидел. Все, что не нужно было, тоже. И можно было подумать о том, через что ей пришлось пройти, а подозрений у магистра было с лихвой. Вот только что он мог предложить ей взамен? Выживание в постоянном противостоянии с Инвизиторием? Постоянные тренировки будущих Рыцарей, сократившие число кандидатов в четыре раза, а в магистры аж в девять? Часть шрамов вытравить не под силу было и целой жизни, проведенной в бакте. И он понимал, что подобные могла назвать и песчанка, но прошлое он изменить все равно не в силах. Что бы ни было на Джакку, оно уже произошло. И сейчас он чувствует отголоски чего-то, что сама девчонка предпочитает не то не признавать, не то не вспоминать, не то все сразу. Ее сложно не понять, от стоящей перед глазами картины того, как он пронзает алым лучом отца, Кайло не по себе настолько, что Сноуку лучше бы об этом и не знать. Он был против, но приказ был приказ. Верховный лидер однажды столкнется с местью, но глупо отрицать и собственную вину — пронзает не клинок, пронзает рука, держащая его, пронзают мысли, позволяющие сделать это.

Оборачивается, когда девчонка начинает говорить, а у самого будто ком в горле застрял. И тесно так в груди.

— Могу не мешать, — после некоторой паузы отвечает магистр, возвращаясь в кресло и кивая девчонке на кровать, чтобы присела. — Если он попытается сбежать, а мы оба понимаем, что так и будет с помощью Сопротивления или без, я на пути стоять не буду. Его пути, Хаксу и его штурмовикам же придется помешать. Не могу сказать, что эта идея меня не радует, — одними уголками губ ухмыляется Рен.

— И... — он не уверен, стоит ли продолжать. Наверное, стоит. Но лучше бы нет. Все-таки о вспыльчивости своего семейства уж он-то точно в курсе, о последствиях подобного тем более. — Не только они. Мы, вроде как, тоже семья,

или были когда-то. Люк, как я понимаю, тебе не сказал, но он твой отец, а я, соответственно, твой кузен. — Вот и сказал, вопреки всему, а легче так и не стало.

— Не знаю, — пожимает плечами Кайло. — Могу только предположить, что он не готов еще раз смириться с твоей потерей. — Он думает, что стоит говорить и о чем промолчать. И не уверен ни в чем. — Ту девочку, — вдыхает глубоко, но дышит рвано, — тебя признали мертвой. Чужое тело, обугленное достаточно, чтобы опознать не было шансов. — Решает говорить правду. Всю правду. Такую, какой она была, есть и будет. Такую, которую никто не сможет отрицать. Такую, за которую девчонка может попытаться напасть на него снова. И в этот раз будет абсолютно права.

Он все еще не уверен, почему поступил тогда именно так, а не иначе. Может, просто считал, что иного выбора не было, а может, его и правда не было. Да и теперь не может сказать, что ситуация изменилась. Точнее, что изменилась в лучшую сторону. Разве что теперь вернулся Люк, да и сама девчонка уже не та мелочь, доверчиво смотрящая ему в глаза и неловко цепляющаяся своими пальчиками за его руку, когда он в третий раз повторял ей, что однажды вернется за ней, а пока ей стоит быть тут и только тут. И молчать, молчать, молчать. И уж точно не та, что притащила ему тот браслет из мелких камушков и ракушек, который Сноук заставил его несколько раз разрубить сейбером, тот, который потом Рен даже не смог собрать весь, но остатки хранил в шлеме Вейдера — все еще хранил.

— Подумай сама, тебя обучали прежде, поэтому ты с такой легкостью управляешься с Силой, что течет в тебе. И меч выбрал тебя, а ты не хуже меня знаешь, кому он принадлежал прежде. Он был моим, а до того им владели твой отец и его отец, — Кайло все еще воспринимает это как предательство, но было бы странно возмущаться выбором сейбера. Так заведено, что оружие и его владелец связаны всегда чуть больше, чем могли бы. Чуть больше, чем должны были.

— Я был там, — он опускает голову, слова застревают в горле, и ему приходится бороться с самым могущественным врагом, из тех, что только можно было встретить, — с собой. — И это я подменил тебя на ту девчонку, рабыню. И это я оставил тебя на той галактической помойке. — В горле будто першит, а магистр чувствует себя словно затягиваемым в черную дыру. — Только так тебя можно было защитить от Сноука, — как будто он в это верит.

— Тебя учили забыть, а сейчас тебе придется все вспомнить. Я помогу, — обещает он, чувствуя, как пробегает мелкой дрожью по пальцам и мыслям неуверенность. — Если хочешь.

— Спас тебя, — повторяет Кайло на другой манер. Не ждет, что песчанка все примет и поймет, не ждет, что простит, но пусть уже хотя бы знает, куда точно лезть не стоит. — Не только джедаев тогда вырезали, рыцарей тоже полегло, Сноук тогда за любого адепта был готов взяться, а пойми он кто ты, в лучшем случае убил бы. — С несогласными на новый порядок в Первом Ордене долго не церемонились, а уж с рыцарями и даже инквизиторами и подавно. Еще и согласным предлагалось потренироваться в условиях, приближенных к реальным, да в верности и беспрекословном исполнении приказов потренироваться можно было вдоволь. Нужно, если совсем уж точно. И чем лучше были знакомы жертва и будущий палач, тем меньше шансов оставалось, что палач будет кем-то иным. Нет, ни в коем случае, иначе испытание не засчитывается. Только самые суровые условия, только готовность к самому худшему, только полное игнорирование любых привязанностей, словно еще чуть-чуть и посвятят в джедаи времен Заката. — И это действительно был бы лучший случай. Один из вариантов худшего ты видела сама — Хан... он не должен был пострадать. Все этого его не касается. Не касалось. — Кайло опустошен, его выбор — это его выбор, и он делал все, чтобы семью не касались его проблемы напрямую. И у него это даже получалось пока Сноук не решил иначе. — Тебя бы пытали. Долго. Показывали бы тебе каждую смерть, заставляя переживать ее снова и снова, тебе бы внушали, что все, чему тебя учили прежде — ложь. И однажды тебя бы сломили. Ты бы хотела отправиться охотиться на свою семью? А это бы произошло, обязательно бы произошло. Сноук не знает жалости, не знает, когда нужно остановиться. Ему нужны солдаты, но не воины. Тем более, не девочки, способные во что-то верить, на что-то надеяться. Ему нужно было оружие. Одно он получил — достаточно.

Он помнил и сам не все. Пропаганда Империи в свое время была эталоном промывки мозгов, в этом Верховному лидеру можно было поаплодировать — он превзошел и ее. И Рен уже не мог точно и сам сказать, почему предпочел затолкать свои воспоминания так глубоко, насколько это было вообще возможно, оставив к ним подсказки-ключи, заключенные в чем-то. Может, пытался обеспечить защиту девчонке, а может скрывал свое же предательство.

В ту ночь его больше никто не беспокоил, не пытался прокрасться и улечься на койке рядом, схватив холодными пальцами за руку. В ту ночь никто не просил его рассказать очередную историю об очередных сражениях в очередной войне, на что у Люка обычно просто не было времени. В ту ночь ему никто не рассказывал о своих планах на их совместное будущее, в которых их бы ждали приключения, опасности, контрабандисты и вечное партнерство спиной к спине. В тот вечер он понял, что все, что у него было, осталось на Джакку.

Он снова подрывается из кресла и идет вглубь каюты, достает припрятанную металлическую шкатулку с незамысловатыми узорами, кажется, привезенную с Рилота, аккуратно извлекает остатки не то четок, не то браслета, возвращается и передает их песчанке.

— Сконцентрируйся, — задумчиво произносит он. — На них, на мне, на своем первом воспоминании о Джакку и том, что ты чувствуешь. — Он оставлял ключи себе, но один принадлежал не ему. И если не сработает он, не сработает, возможно, ничто.

— Твой подарок, — смотрит Кайло и пытается сконцентрироваться. Ему стоит сказать что-то еще — всего одно слово, одно имя. Не свое, не песчанки, кого-то, кого он знал прежде, но едва узнает сейчас. С сигнатурой ошибиться нельзя, ее он знает даже слишком хорошо, но в буквах... В буквах ошибиться можно. Он так долго говорил, что его сестра мертва, что сейчас, глядя на нее живую, не был готов это признать сполна. Нет, та девочка погибла на Явине, как и тот, другой — Бен Соло. И что с этим делать, если нужно вернуть именно ту, он не знает. Просто шепчет, едва шевеля губами полузабытое имя, имя той, кто дала ему этот браслет.

Кайло осторожно касается сознания девчонки своим, пытаясь понять, что она видит и чувствует. Забывать — тяжело и больно, вспоминать — гораздо хуже, воспоминания вытаскивают все самое яркое, окунают как можно глубже и давят собой покуда не рухнет последний барьер, разделяющий жизнь на до и после. Песчанка ожидаемо видит кошмары в своих воспоминаниях — он видит их наяву в ее глазах.

— Нет, не ты, только не ты. Все, что я делал, делал я сам. По приказу или нет, но сам, — магистр пытается неловко обнять девчонку, поглаживая по спине, пытаясь не то успокоить, не то утешить. Ни того, ни другого делать он не умел ни тогда, ни тем более сейчас. Кайло вообще был так себе мастером в межличностных отношениях, но и девчонка не была похожа на избалованную заботой и лаской. Если уж Люк с Марой не могли ей дать того, чего она так отчаянно искала у него как у ближайшего родственника, то что уж говорить о песках на Джакку и всем, что таилось под ними. И особенно на них.

— Ты пыталась меня защитить. Вот этим, — и накрывает ее руку с зажатыми остатками четок своей. — Ты помнишь это?

И он пытается вложить в ее разум свое воспоминание, свидетелем которого она не была. То, в котором он уже знал Сноука, то, в котором прислушивался к нему. То, в котором его уже учили не подавлять эмоции, а черпать из них силы. Из гнева, из ярости, из ненависти. А четки... они успокаивали, они заставляли его погружаться в медитацию, давали шанс балансировать между светлой и темной сторонами.

Они же были обмотаны вокруг его руки, которая так и не поднялась ни на Люка, ни на девчонку — его сестру.

— И у тебя почти получилось, — говорит он и в голосе его горечь и извинение. — У меня нет, — мысленно добавляет он.

— И обещал скормить всех вас друг другу, — мрачно ухмыляется Кайло и опускается на пол, чтобы быть ближе. Песчанку он бы дивтам и сейчас скормил. Братца... с этим посложней, этого и сарлакк не переварит, хотя попробовать, вероятно, стоит. Да ситх же пойми, где его носит. Или точнее, как показала практика, ему лучше не знать о месторасположениях родственников. И им лучше, если он об этом не знает. Поэтому что может быть логичней, чем снова притащить песчанку на Финализатор и напоминать ей, что они кузены. Лучше бы он дивт в каюту себе притащил, с ними поспокойней. И Сноук пока еще живностью не интересуется. Да и зачем ему, когда есть два занятных ручных зверька: карманный магистр и карманный генерал. Посели их на одном корабле и наблюдай себе с командного как эти двое грызутся за территорию и власть — идеальное сдерживание амбиций, не прилагая никаких усилий. Сноуку он мог даже поаплодировать.

Он думает, что девчонку стоило бы обнять. Не совсем уверен, зачем именно, но раз подумал, то надо бы и сделать. Обнимает. Неловко пытается погладить по спине. Кажется, так поступал Бен Соло, когда сначала не мог отвязаться от нее часами, потом вспыливал, рявкал что-то обидное, а после бегал по лесу не менее часа и искал. А когда находил, то пытался утешить вот так.

Вот только тогда у них время было. Даже все время в галактике. Сейчас — нет.

— Это сложно, — пытается он зачем-то шептать и как можно ласковее, — я знаю, но тебе нужно собраться. Мы не можем позволить себе чувства, — он знал это слишком хорошо, даже слишком хорошо. Другим на Финализаторе не понять, но все крушение сейбером приборных панелей — всего лишь попытка скрыть истинные эмоции за стеной нервов, нельзя позволять себя читать, нельзя давать новых рычагов давления. Тем более сейчас. — Ты сильная, ты сможешь это принять и жить дальше. — И ненавидь, не прощай — так стена будет крепче, — вкладывает он в мысли песчанки слова, за которыми прячется извинение, которое не должно прозвучать.

Он упустил это сразу, списав на шок, списав на потерю связи с реальностью, но сейчас, сейчас... Так могло быть, он это понимал, хотел бы все закончить одним ударом, не колебался бы, не думал. Просто действовал бы как и полагалось в таких случаях.

А теперь он понимает, что разовая мысль еще может быть ошибкой, но повторение — признак системности. А раз так, то пускай. Для тех, кому знать не нужно, пусть мертвец остается мертвецом, для остальных Хан Соло всегда и так был тем засранцем-счастливчиком, которого не берет ни что и никто и даже с самой смертью он договорится о более выгодной сделке, а после кинет и ее. И кинул.

Кто бы сомневался.

Он сглатывает. Говорить об отце он пока не готов. И вообще ни о чем не готов или просто не хочет. Но песчанка его загоняет в угол и он вынужден держать удар.

— Они? Они были обречены. Пустота, смерть, забвение — это он оставлял им. И угадай, кто исполнял бы его волю. Ты, я... какая разница. Я дал им то большее, что может предложить палач, я дал им быструю и безболезненную смерть — последняя милость, другой им обещано не было. Мне и тебе — подавно. Ты веришь, что было бы легче? Ты веришь, что нас бы оставили рядом? — Кайло заводился и с шепота почти перешел на крик. — Ты знаешь. сколько всего рыцарей? Нет? А я знаю. Меньше, чем хочет Сноук, больше, чем выдержит Сопротивление. И все разбросаны по галактике, чтобы не стать случайно угрозой, чтобы не стать критической массой. — Он вскользь показывает ей карту, без секторов, без координат, просто вспышки во тьме. Красные вспышки. — Думаешь, мы бы находились хотя бы в соседних секторах? Нет, — отрезает гневно магистр, — галактика больше песчаной помойки, к которой ты привыкла, Сноук бы нашел нужное расстояние, нужные рычаги, чтобы разделить абсолютно и обрести абсолютный контроль.

Кайло выдыхает — в груди что-то болезненно сжимается. Убеждать девчонку бессмысленно, он понимает, поэтому совершает последний шаг, в котором показывает обе зачистки Праксеума. И в обеих участвовал он, вторую даже возглавлял.

— Ты бы пошла на это? — Чему ему удивляться — в джедаях он разочаровался давно. Забавно, но в них же разочаровался и Люк. Видимо, выбор был верен. Во всяком случае не более неверен, чем у бывшего учителя.

— Он жив? — меняет тему разговора магистр и даже не сомневается, что песчанка поймет, о ком он. Подтверждения уже и не требуется. — Пусть держится подальше от Осколка и Ордена, если не хочет снова оказаться в карбонитной криокамере. Хотя о чем это я...