Ура! Нам 8 (ВОСЕМЬ!) лет! Давайте поздравлять друг друга и играть в фанты! (А ещё ищите свои цитаты в шапке - мы собрали там всех :))
Ищем самого спокойного и терпимого рыцаря Рен в этом безумном мире
Ищем медицинское светило, строгого медика, способного собрать мясной конструктор под названием “человек” и снова отправить его на работу.
Ищем самого отбитого мудака по мнению отбитых мудаков для Джин Эрсо.
Ищем подрастающее имперское солнышко, которое светит, но не всем.
Ищем генерала Дэвитса Дравена, командира самой задорной разведки в этой Галактике.
Ищем талантливого ученика и личную головную боль Магистра Рен.
Ищем генерала разведки, командира самой отбитой эскадрильи эвер, гениального актера, зловредного пирата и заботливого мужа в одной упаковке.
Ищем По Дэмерона, чтобы прыгнуть в крестокрыл и что-нибудь взорвать.
Ищем лучшего моффа Империи, по совместительству самую жизнерадостную сладкую булочку в галактике.
Ищем левую руку мастера Иблиса, самый серьёзный аргумент для агрессивных переговоров.
Ищем имперского аса и бывшую Руку Императора, которая дотянулась до настоящего.
Ищем сына маминой подруги, вгоняет в комплекс неполноценности без регистрации и смс.
Ищем майора КорБеза, главного по агрессивным переговорам с пиратами, контрабандистами и прочими антигосударственными элементами.
...он сделает так, как правильно. Не с точки зрения Совета, учителя, Силы и чего угодно еще в этой галактике. Просто — правильно. Без всяких точек зрения.
...ну что там может напугать, если на другой чаше весов был человек, ценность которого не могла выражаться ничем, кроме беззаветной любви?
— Ну чего... — смутился клон. — Я не думал, что так шарахнет...
Выудив из кармана листок флимси, на котором он производил расчёты, Нексу несколько секунд таращился в цифры, а потом радостно продемонстрировал напарнику:
— Вот! Запятую не там поставил.
Он тот, кто предал своих родных, кто переметнулся на вражескую сторону. И он теперь тот, кто убил своего собственного отца. Рука не дрогнула в тот момент. Кайло уверял себя, что все делает правильно. Слишком больно стало многим позже.
Дела, оставленные Кайло, походили на лабиринт, где за каждым поворотом, за каждой дверью скрывались новые трудности, о существовании которых в былые годы рыцарства Анук даже и не догадывалась.
Ловушка должна была закрыться, крючок – разворотить чужие дёсны, намертво привязывая к Доминиону. Их невозможно обмануть и обыграть. Невозможно предать до конца.
Ей бы хотелось не помнить. Вообще не помнить никого из них. Не запоминать. Не вспоминать. Испытывать профессиональное равнодушие.
Но она не закончила Академию, она не умеет испытывать профессиональное равнодушие, у нее даже зачёта не было по такому предмету, не то что экзамена.
— Ты ошибаешься в одном, Уэс. Ты не помешал ему, но ты так и не сдался. Даже когда казалось, что это бесполезно, ты показывал ему, что тебя нельзя сломать просто так. Иногда… Иногда драться до последнего – это все, что мы можем, и в этом единственная наша задача.
Там, где их держали, было тесно, но хуже того – там было темно. Не теснее, чем в стандартной каюте, а за свою жизнь в каких только каютах он не ютился. Но это другое. Помещение, из которого ты можешь выйти, и помещение, из которого ты выйти не можешь, по-разному тесные. И особенно – по-разному тёмные.
— Меня только расстраивает, на какое время выпал этот звёздный час. Когда столько разумных ушло из флота, не будет ли это предательством, если я вот так возьму и брошу своих?
Не бросит вообще-то, они с Разбойной формально даже в одном подчинении – у генерала Органы. Но внутри сейчас это ощущается как «бросит», и Каре хочется услышать какие-то слова, опровергающие это ощущение.
Лучше бы от своих, но для начала хотя бы от полковника.
Да и, в конце концов, истинные намерения одного пирата в отношении другого пирата — не то, что имеет смысл уточнять. Сегодня они готовы пристрелить друг друга, завтра — удачно договорятся и сядут вместе пить.
Я хотел познакомиться с самим собой. Узнать, что я-то о себе думаю. Невозможно понять, кто ты, когда смотришь на себя чужими глазами. Сначала нужно вытряхнуть этот мусор из головы. А когда сам с собой познакомишься, тогда и сможешь решить, какое место в этом мире твое. Только его еще придется занять.
Сколько раз она слышала эту дешёвую риторику, сводящуюся на самом деле к одному и тому же — «мы убиваем во имя добра, а все остальные — во имя зла». Мы убиваем, потому что у нас нет другого выхода, не мы такие — жизнь такая, а вот все остальные — беспринципные сволочи, которым убить разумного — что два пальца обсморкать, чистое удовольствие.
В готовый, но ещё не написанный рапорт о вражеской активности в секторе тянет добавить замечание «поведение имперцев говорило о том, что их оставили без увольнительной на выходные. Это также может являться признаком...».
Джин не смотрит ему в спину, она смотрит на место, где он стоял еще минуту назад, — так, словно она просто не успевает смотреть ему вслед.
Лея уже видела, на что он способен, и понимала, настоящей Силы она еще не видела. Эта мысль… зачаровывала. Влекла. Как влечет бездонная пропасть или хищное животное, замершее на расстоянии вытянутой руки, выжидающее, готовое к нападению.
Как удивительно слова могут в одно мгновение сделать всё очень маленьким и незначительным, заключив целый океан в одну маленькую солёную капельку, или, наоборот, превратить какую-то сущую крошку по меньшей мере — в булыжник...
Правда, если достигнуть некоторой степени паранойи, смешав в коктейль с каким-то хитрым маразмом, можно начать подозревать в каждом нищем на улице хорошо замаскированного генерала разведки.
Эта светлая зелень глаз может показаться кому-то даже игривой, манко искрящейся, но на самом деле — это как засунуть голову в дуло турболазера.
Правда, получилось так, что прежде чем пройтись улицами неведомых городов и поселений или сесть на набережную у моря с непроизносимым названием под небом какого-то необыкновенного цвета, нужно было много, много раз ловить цели в рамку прицела.
— Знаешь же теорию о том, что после прохождения определенной точки существования система может только деградировать? — спрашивает Уэс как будто бы совершенно без контекста. — Иногда мне кажется, что мы просто живём слишком долго, дольше, чем должны были, и вот теперь прошли точку, когда дальше все может только сыпаться.
Кореллианская лётчица в имперской армии Шара Бэй была слишком слабая и умерла.
Имперка Шара Бэй такой глупости решила себе не позволять.
— Но вы ведь сказали, что считаете жизнь разумных ценностью. Даже рискуете собой и своей карьерой, чтобы спасти меня, хотя видите меня впервые в жизни. А сами помогаете убивать.
Осталась в нем с юности некая капелька того, прежнего Скайуокера, который, как любой мальчишка, получал удовольствие от чужого восхищения собственными выходками.
– Многие верят в свободу только до тех пор, пока не станет жарко. А когда пахнет настоящим выбором, драться за нее или подчиниться… большинство выбирает не драться.
— Ну… неправильно и глупо, когда отец есть, и он тебя не знает, а ты его не знаешь. Это как… — он помолчал, стараясь перевести на человеческий язык свои ощущения. – Ну вот видишь перед собой некую структуру и понимаешь, что в одном месте узел собран неправильно, и работать не будет. Или ошибка в формуле. Вот я и исправил.
Кракен искренне верил в то, что все они — винтики одного механизма и не существует «слишком малого» вклада в общее дело, всё машина Восстания функционирует благодаря этим вот мелочам.
— Непременно напишу, — серьёзно отвечает она и говорит чистейшую правду, потому что у неё минимум сто восемьдесят изящных формулировок для каждого генеральского рявка от «не любите мне мозги» до «двести хаттов тебе в...» (пункт назначения варьируется в зависимости от степени генеральского раздражения).
Минутой раньше, минутой позже — не так важно, когда они умрут, если умрут. Гораздо важнее попытаться сделать хоть что-то — просто ждать смерти Кесу… не нравится.
— Что-то с Центром? – вдруг догадывается он. Почему еще штурм-коммандос могут прятаться на Корусанте по каким-то норам?.. – Планета захвачена? КЕМ?!
— Я верю в свободу.
И тут совершенно не врёт. Свобода действительно была её верой и культом. Правда, вместе с твёрдым убеждением, что твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого.
— И в то, что легко она не даётся. Остальное...Остальное, мне кажется, нюансы.
Проблема в том, что когда мистрисс Антиллес не думает, она начинает говорить, а это как всегда её слабое звено.
Star Wars Medley |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Star Wars Medley » Завершенные эпизоды » Таймлайн ABY » [06.V.34 ABY] I'll watch you drown, drown, drown in your regret
Poe Dameron, Armitage Hux
Время: 6.V.34
Место: пыточные «Финализатора»
Описание: Доверяй, но проверяй — такого принципа придерживается генерал Первого Ордена Армитаж Хакс. Даже если дело касается пыток Силой. Особенно, если дело касается пыток авторства Кайло Рен. Хакс, увы, не стал свидетелем допроса По Дэмерона — пусть даже и в случае с не передающими звук камерами — и, разумеется, намерен провести уже свой допрос. По собственным соображениям и правилам.
Однажды он может умереть.
Боль действительно остается надолго, и даже когда По проваливается в сон, ему снится боль. Сон беспокойный, быстрый и совсем не освежающий; проснувшись, По чувствует себя даже более разбитым, чем когда отключился. В камере все то же самое. Никто не пришел развесить плакаты в его честь, никто даже траурный венок не притащил. Те же стены. Та же закрытая дверь. Тот же затылок штурмовика за ней. Или это другой? Разницы никакой.
По не знает, ни сколько сейчас времени, ни который сейчас день. Все еще предыдущий или уже следующий? Кайло не сказал ни слова о том, что его ждет дальше. Только это «договорим еще», брошенное по окончании разговора, которое может ничего не значить. По рассуждает логически. Зачем он нужен Кайло? У него нет ничего. Люка Скайуокера Первый Орден уже упустил. Координаты новой базы? Кажется, они интересовали Кайло меньше всего.
Он пришел просто причинить По боль, потому что По важен для Рей. И просто потому что может. Вряд ли это гарантирует По долгую жизнь на борту Финализатора. Вряд ли Кайло действительно имел в виду, что собирается еще когда-либо разговаривать с ним. Это значит только одно.
Простите, генерал, я вас подвел.
Как люди вообще готовятся к смерти? Мысленно составляют завещание? Ему нечего завещать. Тогда По перебирает в голове всевозможные варианты собственной казни. Расстрел. Отсечение головы. Мусорный компрессор. Вакуум космоса. Яд. Ядовитый газ. Кровопотеря. Удушение Силой. От этого варианта становится особенно неуютно, и По торопится придумать следующий: повешение. Сжигание заживо. Утопление. Облучение радиацией. Корм для плотоядных зверей. Варианты потихоньку становятся все более и более фантастическими, но веселого в этом занятии мало.
Отчаяние — крайне мерзкая штука на вкус. По впадает в легкий транс, не реагирует даже на шаги в коридоре — тут постоянно ходит патруль, не новость уже — пока они неожиданно не останавливаются у камеры. Слышатся голоса. По не узнает ни один, дверь сильно заглушает звуки. Но он все равно невольно задерживает дыхание: это Кайло вернулся. Это криффов Кайло с его криффовой Силой, и По умрет через... сколько? Минуту? Две? Кайло планирует толкнуть пламенную речь или придушит сразу? А может и мечом проткнет. Ужас сковывает По лучше всяких кандалов.
Дверь отъезжает в сторону, и По боится смотреть, кто стоит за ней.
День не обещал быть хорошим, но уж точно не был плохим. Пусть сегодня и пришлось в очередной раз сцепиться с Кайло Реном по особо сущей мелочи — а разве когда-то было по-иному? — пусть и в очередной раз пришлось стойко сносить не в лестной форме замечания от вышестоящего руководства. Нет, то были привычные и вполне предсказуемые события, вероятность которых день ото дня остается одинаково высокой. Девяносто девять целых и девяносто девять сотых процента. Одну сотую процента Армитаж Хакс неизменно оставляет судьбе — а вдруг удивит. Хотя ни в судьбу, ни в изменение ставших обыденными событий генерал не верит.
Однако этот день приносит Хаксу предвкушение. Давно позабытое и оттого столь сладостное ощущение. Хакс оттягивает задуманное, растягивая удовольствие от ожидания. И позволяя пленнику дольше томиться в неизвестности и ожидании. Впрочем, после его визита для пленника мало что измениться.
Хакс в очередной раз ловит себя на том, что ему хочется ухмыльнуться и даже потереть руки, но, разумеется, он позволяет себе лишь поджать губы, наводя смятение на рядом оказавшихся штурмовиков, и сжать ладони в кулаки так, чтобы коротко стриженные ногти до боли впились в податливую плоть.
Но даже расправившись со своими обязанностями, даже завершив все остальные дела и проведя около получаса за медитацией — медленно поглаживая по холке Миллисент и слушая ее довольное сонное урчание — генерал не спешит приступать к тому, что предусмотрительно отложил на поздний вечер. И все же, предвкушение делает свое дело и Хакс без пяти минут полночь оказывается у входа в пыточные «Финализатора» — пожалуй, одно из приятнейших мест линейного крейсера.
Армитаж Хакс не стал свидетелем беседы, произошедшей прошлым вечером между Кайло Реном и сопротивленцем По Дэмероном. К сожалению, не стал. Досадное упущение. Однако ситуацию можно и нужно обратить в свою пользу. Что, собственно, и собирается сделать Хакс, лениво открывая дверь камеры.
— Так-так, — елейно тянет. По Дэмерон не смотрит, не поднимает наполненной сопротивленческой ересью головы, не реагирует на вошедшего. Интересно. Очень интересно. Такое поведение свойственно лишь тем заключенным, к которым была применена сила... в должном объеме и с должным качеством, чего о вчерашнем визите Кайло сказать нельзя. Нет привычных отметин светового меча на стенах и одежде заключенного, который и потрепанным-то и не выглядит. Где же должное усердие, так свойственное Кайло? Отдельный повод для размышлений.
Обычно только-только брошенные в камеры сопротивленцы имеют привычку вызывающе и надменно смотреть, выкрикивая какие-то важные для них слова, не несущие особой смысловой нагрузки для представителей Первого Ордена. Занимательно. Утих запал?
Или По Дэмерон наделен смирением? У По Дэмерона имеется инстинкт самосохранения? Нет, определенно, нет. Судя по просмотренным материалам касательно конкретно этого повстанческого экземпляра, в нем ни грамма смирения и ни намека на существование инстинкта самосохранения.
— По Дэмерон — лучший пилот Сопротивления собственной персоной, — смакуя каждое слово, тянет генерал, внимательно наблюдая за реакцией пленника. — Или все же не лучший? Лучший бы не попался так по-детски глупо. Предполагаю, мне не нужно озвучивать цели своего визита — нетрудно догадаться, что мне необходимо от непоследнего в Сопротивлении пилота.
Голос не тот. Это не Кайло.
От неожиданности По не сразу вскидывает голову, сначала вслушивается в шаги, в голос, в слова. Это точно не Кайло. Это — как там звали этого их генерала? По все-таки вскидывает голову, смотрит в лицо вошедшему. Ну, здравствуй, как зовут-то тебя. Вспомнить бы. Если он вообще знает. По не рискует говорить, и говорит пока что генерал. Цель визита тот не называет.
По усмехается, вскидывает подбородок выше. О, нет, он вполне лучший. В прошлый раз он разнес турели Финализатора в дребезги, в этот — быть может, подорвал несколько отсеков. Уж во всяком случае, проредил штурмовиков и навел шороху. И все это в компании первоорденского же дезертира. На своих двоих. Они еще, считай, не видели, что он может в воздухе и вакууме.
А нет, погодите. Такодана. Старкиллер.
Всё они видели.
— Хочешь узнать, как я разнес вашу большую страшную базу? — пять секунд назад он готовился к смерти, но сейчас мысли о ней отступают в сторону. По плохо умеет контролировать язык в такие моменты. Усмехается шире. Даже боль на миг отступает, когда он тянет: — Пиу-пиу, бххх!..
И руками в энергокандалах показывает воображаемые «взрывы» под собственный звуковой аккомпанемент. Ему слишком больно смеяться, ему больно даже улыбаться, и поэтому улыбка выходит кривоватой, но По все равно держит ее намертво прилепленной к лицу. Хакса он не боится. Обычной казни — тоже. Есть только один человек на Финализаторе, которого он боится, и этот человек сейчас не здесь.
— Было здорово. Жалко, что мало. У вас есть еще? Ты, кстати, сам-то кто будешь? — разумеется, он видит генеральскую форму. Скользит по ней безразлично взглядом. — Начальство знает, что ты тут?
По знает, что бесить генерала ему не на руку. Тот сделает что-нибудь — что-нибудь, что причинит боль. Но это будет обычная боль. Понятная. Не от Силы. К такой боли По готов, такую боль его учили переживать, как и любого, кто летал в разведку на благо Сопротивления. Но с другой стороны, какие у него есть шансы? Он умрет. Рано или поздно. Неотвратимость смерти делает многие вещи дозволительными.
Неотвратимость смерти развязывает руки. И усмешка на лице По, почти улыбка — искренняя, дерзкая. Как будто он не провел здесь крифф его знает сколько. Как будто у него есть силы на самоуверенность и препирания с врагом. Пусть и последние.
Обычно генерал Армитаж Хакс не балует пыточные «Финализатора» своим присутствием — эту обязанность на себя брал либо Кайло Рен, вовсю забавляясь силой в процессе, либо специально обученные личности Первого Ордена. Под настроение Хакс, конечно же, мог спуститься в пыточные и понаблюдать за ходом допроса, но не более того. Однако еще вчера Армитаж решил для себя самолично провести допрос выдающегося пилота повстанческого альянса По Дэмерона. Надо заметить, не часто к Первому Ордену в плен попадаются столь важные птицы Сопротивления. И генерал был намерен получить от сложившейся ситуации максимум пользы. В первую очередь, конечно, пользы для Первого Ордена, и только во вторую — для себя лично.
С первых секунд оценки обстановки в камере Хакс приходит к неутешительному выводу — Кайло Рен преследовал свои цели ведя допрос, и, вероятно, никоим образом не озаботился о цели линии поведения Сноука. Хакс это непременно запомнит и припомнит в нужный час.
Но вот По Дэмерон соизволяет — а по-другому это никак и не назвать — поднять голову и посмотреть в глаза вошедшего. Сколько превосходства в них, сколько незамутненного самодовольства! А в сознании внезапно возникает неожиданная ассоциация. В детстве отец брал маленького Хакса смотреть на скачки на фатирах. Сами скачки будущего генерала не особо интересовали, куда интереснее было сбегать к тренировочным площадкам и наблюдать, как диких, нечистокровных, еще помнящих свободу фатиров ломали в угоду хозяевам. То было истинное наслаждение наблюдать, как божественное создание превращали в раба. И По Дэмерон напоминает Армитажу нечистокровного фатира, только-только изловленного на свободных просторах — бьющегося в путах и насмешливающе фыркающего, не веря в реальность происходящего. Фатиры ломались за несколько дней жесткого обращения. За сколько сломается гордец по имени По Дэмерон?
Хакс делает резкий шаг вперед и отвешивает хлесткую пощечину Дэмерону. Воспоминания о базе «Старкиллер» отдают горечью поражения и сожалением. Большая часть вины легла на плечи Армитажа. Да, на ошибках следует учиться.
Генерал не отвечает ни на единую реплику пленника — не видит смысла открывать спор. Вновь отступает на шаг назад, одергивая чуть замятый рукав плаща.
— Явки. Пароли. Позывные. Шифры. Штабы. Базы. Перевалочные пункты. Местонахождения лидеров. Можете начать с любого варианта, По, — снисходительно разрешает Армитаж.
Генерал не покупается — по лицу видно, что считает ниже своего достоинства отвечать на такую обыкновенную провокацию. Или просто умен достаточно, чтобы не размениваться на препирательства. Жаль. Подцепить Кайло Рена было проще, достаточно было просто упомянуть, что Рей — это его пилот, и тот тут же завелся, вскинулся, вывалил кучу информации. Генерал сдержаннее.
Пощечина хлесткая, быстрая, обжигает кожу — По шипит сквозь зубы, смотрит снизу вверх на собранное генеральское лицо. Плюнул бы — да нечем, во рту пересохло, и уже давно. По пытается придумать хоть что-то, чтобы подцепить генерала, заставить его выйти из себя, проявить какую-нибудь эмоцию, кроме криффовой собранности. Это сорвет допрос. Это должно сорвать допрос. Наверное. Это будет допрос. Он не пришел сюда, чтобы казнить его.
Только вот По не собирается ничего выдавать.
— Ладно! Ладно, — выдыхает он, опускает голову.
Надо было генералу приходить следом за Кайло Реном. Тогда По выдал бы все... быстрее, чем сейчас. Тогда еще был шанс, что его можно доломать. Тогда ему было плохо. Ему плохо и сейчас — больно. Но сила воли, к счастью, не мышца, не материальна, не отчуждаема. Не болит. По делает несколько глубоких вдохов и, глядя в пол, начинает говорить:
— Лидеры на базе, базы не там, где перевалочные пункты, а там, где базы, то есть, это базовые базы, а перевалочные пункты переваливаются, там не бывает баз. Иногда лидеры не на базах, а в штабах, а штабы не всегда на базах, иногда они просто штабы где-нибудь еще, как полевые штабы, а может и перевалочные, я слышал, иногда делают и такие, вообще, всякое бывает, иногда базы, перевалочные пункты и штаб — это одно и то же, но тут как повезет.
По говорит уверенным, убедительным тоном и настолько как на духу, как будто в его словах действительно есть какой-то смысл, как будто это действительно ценная информация, а не чушь, чтобы запудрить генералу мозги.
— Погоди, я тебя не запутал? Тогда давай дальше. Что ты еще хотел знать? Шифры? Нет, лучше с позывных. Позывные — это не явки, а явки — не пароли, и пароли не подходят к позывным, а шифры не подходят ни к тем, ни к другим, вообще шифры — такая штука, крифф разберешься, к чему они подходят, — беззастенчиво пороть пургу По научился еще в школе. — Я бы на твоем месте записывал, знаешь ли, я два раза повторять не буду. Шифры бывают двух видов, одни расшифровываются с помощью ключа, а другие с помощью такой-то матери, и вот последние лучше всего подходят для зашифровывания паролей и явок, а позывные шифровать бесполезно, но можно попробовать, конечно — честно говоря, я плохо разбираюсь в шифровании.
По звучит так, будто может продолжать это бесконечно. И, лучше того, будто этот процесс доставляет ему удовольствие. Со временем голос начинает выдавать его. Именно поэтому он и опустил голову — чтобы по возможности скрыть, как уголки губ кривятся в улыбке.
Разумеется, По Дэмерон и не думает должным образом отвечать на поставленные вопросы. Разумеется, генерал Хакс и не надеется, что пилот, добившийся немалых высот в Сопротивлении, так просто выдаст все секреты. То была скорее проверка на вшивость, разминка если угодно.
Еще на первых предложениях, выданных По, Армитаж отключает свое сознание, пропуская весь словесный поток сопротивленца мимо своего восприятия. При этом он склоняет голову на бок и заинтересованно смотрит на кудрявую макушку пленника. Мысли Хакса витают крайне далеко от тех слов, что выплевывает пилот Сопротивления, наверняка, отчаянно подавляя ухмылку. Генерал не впечатляется подобному поведению сопротивленца. Довольно предсказуемое поведение. Только-только попавшие в плен личности зачастую начинают юлить и нести откровенную чушь. Это нормально, это ожидаемо. Пленники еще не имеют представление о том, что их ждет впереди и в их сознаниях еще теплится надежда. Ах нет. Теплится Надежда. Именно так. Надежда с большой буквы. Интересно, на что надеется сейчас По Дэмерон.
— Талантливо, — признает Хакс. Наукой «лгать, изворачиваться, вводить в заблуждение» По Дэмерон овладел в совершенстве. Неужели в Сопротивлении этому учат? Курсы, лекции, экзамены. Впрочем, Хакс думает о чем-то странном. Вероятно, у Дэмерона просто-напросто такой своеобразно скверный характер.
Нет, не похвала. Констатация факта.
— Увы, аплодисментами не награжу.
Выдержав паузу и не меняя интонации зовет:
— BB-9E.
Через мгновение в камеру вкатывается дроид-астромеханик серии BB чёрного цвета. Вкатывается и молча останавливается около генерала, обратив взор линзы на пленника.
— Наш гость, — Армитаж обращается к своему извечному неорганическому спутнику, — не оценил наше гостеприимство. Жаль, не правда ли? Принес?
— 11010000100101001101000010110000.
Из верхней полусферы дроида медленно выезжает небольшой пластиковый прямоугольник, на поверхности которого находится переломанная антенна другого дроида. Вряд ли По Дэмерон не узнает сей предмет. Вернее, не может не узнать. Конечно, Хакс мог бы предъявить Дэмерону что-то совершенно иное для осознания всей необратимости и безысходности его положения. Например, глаз штурмовика Первого ордена с личным номером FN-2187. Однако настроения Хакса жаждали некой неторопливости. Быть может, несколько позже Хакс прибегнет и к подобным изысканиям. И хотя план допроса Дэмерона был составлен еще вчера, небольшие коррективы будут лишь на пользу, не так ли?
— Спасибо, я старался.
По ждет, что генерал нажмет какую-то кнопку на кресле, что его жахнет током, что будет какой-нибудь вибронож, что будет боль — но ее не приходит. На щеке догорают следы пощечины, и только. По держит голову низко, следит краем глаза за ногами генерала — тот стоит на месте, не двигается. Зовет какого-то дроида. Какого-то — серии Биби, как его собственный астромеханик, и По невольно напрягается.
Больше всего он боится, что они мало того, что поймали Биби-8, но и перепрошили его. Перепрошивать дроидов противника — давно известный и часто используемый ход. В прошлый раз По мог быть уверен, что у Биби-8 есть шанс затеряться на планете и спастись. В этот раз шанса могло и не быть. Он не видел, куда делся его верный друг во время суматохи.
Однако, когда открывается дверь, внутрь вкатывается другой дроид. Той же модели, но не Биби-8, и По выдыхает — даже не заметил, что задержал дыхание, и теперь выходит шумно. Генерал то ли слышит это, то ли следует какой-то своей задумке, а может это и спонтанное решение — По сложно сказать. Его взгляд падает на переломанную антенну. Нашли. Биби-8 нашли. По дергается вперед, сжимает руки в кулаки. Если у него и есть одно слабое место — это его спутники, и за каждого из них, за Рей, за Финна, за Биби-8, он переживает куда больше, чем за самого себя. Кайло Рен знает об этом. Теперь знает и генерал.
Но почему дроид? Почему не Финн? Не то чтобы По хочет, чтобы Финну досталось, но выбор генерала странный. То ли хорошо просчитанный — то ли недостаточно. В конце концов, По может — может — просто бросить дроида. Это же всего лишь дроид. Он найдет другого. Мало ли астромехаников в галактике. По молчит долго, сцепляет зубы. Кажется, сыграть в безразличие уже не выйдет — для этого он чересчур плохо скрывает свои эмоции. Сил слишком мало, чтобы что-то скрывать. По обмякает обратно.
— Что вы с ним сделали? — негромко спрашивает он.
Бравада, дерзость пропадают из его голоса, и насмешливый тон вместе с ними. Это Биби-8. Биби-8 был с ним семь лет. Семь лет — это очень много, не всякая человеческая дружба переживает такой рубеж. И По просто не может сыграть карту безразличия, не может солгать так. Пилотам обычно советуют не привязываться к астромеханикам, относиться к ним так же, как к остальной технике. Но все всё равно привязываются, и всем это известно. Невозможно пройти столько боевых вылетов, столько миссий вместе — и не привязаться.
По ждет ответа как приговора.
Сломанная антенна астромеханика — верного спутника По Дэмерона в руках генерала Хакса — не хорошо продуманный ход для того, чтобы развязать язык. Генерал действовал скорее по наитию. Было несложно предположить, что По неравнодушен к своему неорганическому спутнику. Материалы, которые были собраны на этого человека, хоть и не давали исчерпывающей информации, все же были довольно содержательными. А генерал Армитаж Хакс умеет читать между строк и анализировать.
Маска собственного восходства моментально слетает с лица пленника, и Хакс чувствует подступающее чувство удовлетворения. Хотя и ни на шаг не приблизился к цели своего визита.
— Вероятно, вы сейчас гадаете, почему я выбрал вашего астродроида в качестве предмета психологической атаки, а не, скажем, перебежчика с личным номером FN-2187? Вопрос, конечно, интересный. Ответа я, конечно, не дам.
Хакс возвращает дроиду сломанную антенну BB-8, привычно скрещивает руки на груди и, наконец, трогается с места, сделав пару шагов по камере. Дроид внимательно следит за пленником, ведя аудио— и видеозапись допроса. Для архива.
— Хотя, конечно же, — Хакс намеренно растягивает слова, — ничего не стоит в следующий заход BB-9E мне вынуть из его пологих фрагментов, скажем, глаз FN-2187. Почему нет? — Армитаж картинно раскидывает руки по сторонам, но уже через мгновение вновь скрещивает на груди.
— Что мы сделали с дроидом BB-8? — обращается к своему верному черному дроиду.
— 11010000101000111101000110000001110100001011110011010000101110001101000110000000110100
001011100011010000101110111101000010111000.
Хаксу кажется, что в интонациях BB-9E слышится злорадство. А, быть может, так оно и есть. В дроид вшито сознание довольно интересной личности, в механизированном голосе которой может запросто передаваться и злость, и раздражение, и самодовольство, и триумф.
— Итого, ваш дроид мы пока только лишь усмирили и изъяли антенну. Что с ним будет дальше — зависит от ваших ответов, По.
Генерал Хакс вновь стоит напротив По Дэмерона, вновь сверлит его испытующим взглядом.
— К слову, от ваших ответов так же зависит и дальнейшая участь FN-2187.
Армитаж выдерживает паузу.
— А также некой Рей.
BB-9E даже чуть-чуть ближе подкатывается к пленнику, ни на миг не прекращая запись.
— Итак. Свой вопрос я уже озвучил. Попытка вторая, По. На этот раз рекомендую сделать верный выбор.
Что, бездна забери, означает «усмирили»? По вглядывается в визор маленького злобного двойника Биби-8, но дроиды не располагают мимическими мышцами — этот так и вовсе ничем не похож на гуманоида. По нему ничего не понять. Тогда По поднимает глаза на лицо остановившегося напротив генерала, натыкается на его испытующий взгляд.
Конечно, они не ограничатся Биби-8. Финн тоже попался — генерал зовет его по номеру, но Финн уже давно не шестеренка в механизме Первого Ордена — и поэтому он может поплатиться за их, безусловно, героическую и, безусловно, безумную идею. Им стоило продумать план лучше. По стоило продумать план лучше. Тогда у них был бы шанс. А что теперь? Кто выручит их теперь? По должен был подумать своей горячей головой, прежде чем лезть к врагу вот так — и тащить с собой Финна.
Генерал, кажется, задался целью просверлить ему дыру в черепе силой взгляда.
По молчит, только смотрит исподлобья. Верный выбор — понятие относительное. Каждый, кто становится частью секретной организации, знает, что, попавшись, должен скорее умереть, чем выдать врагу хоть крупицу информации. Пожертвовать всем, но не сдать своих. Пожертвовать друзьями, пожертвовать собой — всем. По медленно поднимает голову, гордо задирая подбородок в воздух, хотя любое движение и причиняет ему тупую ноющую боль, настолько он измотан.
— Я бы посмотрел, как вы будете вырывать Рей из лап вашего дурного форсюзера, — вновь не отвечает на вопрос По. Смотрит на генерала снисходительно. — Сомневаюсь, что он даст вам даже приблизиться к ней, — он усмехается: — Вы бы видели, как он завелся, когда я напомнил ему, что это мой пилот. Нет-нет-нет.
Вздыхает.
— Дальнейшая участь Рей зависит не от вас. Но если надумаете оспорить это, буду рад посмотреть трансляцию, — По скашивает глаза на черного дроида — тот записывает каждое его слово — и невинно интересуется: — А какой был вопрос?
По цепляется за тот единственный факт, который может оспорить, и это приносит ему успокоение. Даже если Финн сгинет, если разберут Биби-8, если он сам умрет — Рей останется в живых, чтобы рассказать. Кайло Рен не смог убить ее тогда, на Ди’Куаре, не сможет убить и теперь. Как бы По ни ненавидел ублюдка, сейчас он был просто лучшим человеком на свете. Удобным. Выгодным.
В том, что им не удастся держать Рей в заложниках вечно, По не сомневается ни на йоту. Со своей жизнью он уже в определенном смысле попрощался. Судьба Финна — с этим сложнее, но придется принять груз на душу ради Сопротивления. В конце концов, разве он не знал, на что подписывается, когда шел к генералу Органе под крыло, когда решил идти на Финализатор за Рей? Разве никто из них не знал, что такое война?
С самого начала эта затея была любопытной. Но сейчас, с каждой репликой Дэмерона, она забавляет Хакса всё больше и больше. Он даже испытывает к Дэмерону лёгкую симпатию. Как к инструменту. Подходящему лишь для одного дела — но насколько идеально подходящему.
Хакс смотрит на него, когда говорит сам.
Хакс внимательно изучает что-нибудь ещё, когда Дэмерон отвечает.
Что-нибудь ещё — какая-нибудь мелочь. Бессмысленная. Не имеющая ни малейшего значения.
Антенна дроида типа BB, например.
Хакс держит её большим и указательным пальцами. Соединяя их. Разводя. Будто пытается проверить, можно ли сломать антенну, сложив её почти вдвое.
Дэмерон, конечно, не был знаком с Брендолом Хаксом. И, конечно, вряд ли догадывался, сколько часов отборнейшей чуши Хаксу пришлось выслушать в готовности уловить малейший намёк на полезную информацию. Хакс уверен, что не пропустил ни одного.
Антенна слишком гибкая, чтобы сломаться. Достаточно гибкая, чтобы выскользнуть из пальцев. Она и выскальзывает — когда Хакс не пропускает намёк и в этот раз.
Мой пилот.
Как мило.
Антенна пролетает мимо уха Дэмерона — Хакс ей больше не интересуется. С пару секунд он смотрит в лицо пилота с лёгким оттенком недоверия. И смеётся, не разжимая губ.
Пилоту Сопротивления, допустим, неоткуда знать про Верховного лидера, в сравнении с которым «дурной форсюзер» всего лишь... ну да, дурной форсюзер, лучше и не скажешь.
Пилоту Сопротивления, допустим, неоткуда знать, что при желании Верховный лидер получит Рей так же легко, как Дэмерон произносит её имя.
Пилоту Сопротивления, допустим, неоткуда знать, насколько заведётся Кайло Рен, когда Верховному лидеру даже не придёт в голову напоминать ему, чья она пленница.
Пилоту Сопротивления неоткуда всё это знать. Настроение Хакса, и без того неплохое, становится прекрасным.
Отсмеявшись, Хакс серьёзнеет резко, словно переключив тумблер. Складывает руки за спиной. Переводит взгляд на BB-9E, коротко кивает.
У него нет боязни испачкать руки. Он не испытывает ни малейшего дискомфорта от того, что другому человеку больно.
Дроид высвобождает манипулятор и быстро нажимает кнопки пульта. Электрический удар для начала — болезненный и прекращается почти сразу.
В начале всегда — один из шаблонов. Первые ходы всегда ограничены.
И в этом есть что-то от растягивания удовольствия.
Не нужно видеть, что происходит с телом. Хакс и без того почти чувствует это кожей.
Он снова смотрит на Дэмерона только после того, как решает, что тот немного пришёл в себя.
— Вспомнили?
В светском тоне слышится: в ближайшее время тренировать вашу память будут именно такими методами.
Он веселит генерала. Правда, совсем не уверен, что это хорошо. Да и смеется тот как-то странно, не открывая рта, и По, слушая этот звук, сначала решает, что бедолага подавился. Но потом звук прекращается, и нет — это все-таки был смех. По крайней мере, то, что за ним следует, определенно должно вызывать у людей вроде первоорденского генерала веселье и удовлетворение. Легко мучать человека, который ничем не может ответить.
Не считая подколок, конечно.
Все это они уже проходили, разве что в прошлый раз По пытали лица помладше статусом, а потому молчаливые и неразговорчивые, и охочие до нажатия заветной кнопки. Заветная кнопка и в этот раз результирует в прошивающую его, кажется, до самых кончиков пальцев боль. Длится она всего несколько мгновений — все всегда начинается с малого. По уже достаточно времени пробыл в плену, чтобы запомнить.
От боли хочется скулить, но По лишь сцепляет зубы сильнее и шумно дышит, когда заряд электричества угасает. Наверное, терпеть получалось бы куда лучше, будь он здесь первый день, а это — его первое общение с местными чудесами пыточных девайсов, но, к сожалению, это не первый день. И не первое общение. И если разум еще держится, то тело уже вымотано. По знает, что выглядит на данном этапе уже достаточно жалко, но это последнее, что его волнует. Внутренне он уже напрягается в ожидании следующего разряда.
Потому что, конечно же, ни криффа он не вспомнил. И не вспомнит.
— Я лётчик, не разведчик, — откинув голову назад, хрипло смеется По. — Нас не за память на работу берут.
На работу их берут наверняка за слепое упрямство и не менее слепую отвагу, иначе он бы здесь не сидел, но эту деталь По предпочитает оставить невысказанной. Наверное, генерал уже и сам догадался. Да еще по прошлому разу наверняка знает, что с По Дэмероном короткого разговора не выйдет. Потому что в прошлый раз им потребовался дурной форсюзер, чтобы вытянуть из него информацию про датачип. Однако судя по рассказам разведчиков, По еще повезло, и с ним обходились еще достаточно мягко, прежде чем позвать магистра Рен.
Впрочем, судя по тем же рассказам разведчиков, если за него решат взяться всерьез в этот раз, то живьем он отсюда не выйдет — а если и выйдет, то явно не в целости и сохранности, как в прошлый раз. Психологические проблемы не в счет. Потому и разницы особой нет, можно не затягивать; По усмехается, когда дыхание немного выравнивается и он может дышать через нос.
— Боюсь, вам все-таки придется повторить, чай, лычки от этого не отвалятся.
Он гонит страх прочь шутками, как и обычно.
Цель любого допроса — получение необходимой информации — включает в себя две задачи.
Задача первая: заставить допрашиваемого отвечать.
Задача вторая: заставить допрашиваемого отвечать на ваши вопросы.
Существуют также одно приложение и один бонус: проверка достоверности полученной информации и желательность нанесения телесных повреждений разной степени тяжести. Бонус Хакс находит особенно приятным.
Как и то, что Дэмерон справляется с первой задачей без всякой его помощи.
— Постарайтесь сосредоточиться, — говорит Хакс мягко. Он может позволить себе эту мягкость, и это тоже доставляет удовольствие. В том числе потому, что ещё один взгляд на дроида обеспечивает Дэмерону ещё один удар током — незначительно сильнее первого.
Мы ведь только начали.
На этот раз Хакс начинает говорить сразу, в которую Дэмерон мог бы прийти в себя, и голос его так же мягок, будто он объясняет прописные истины несмышлёному ребёнку.
— Мне нет никакого дела до Рей. Меня забавляет то, что судьба FN-2187 вас, похоже, заботит ещё меньше, чем её, — но до этого мне тоже нет никакого дела. Ситуация на данный момент такова. Рей — собственность Кайло Рена. Его игрушка. Возможно, любимая, не буду с этим спорить.
Хакс делает паузу, чтобы убедиться, что взгляд у Дэмерона достаточно ясный для осознания его слов.
— Вы уже успели ознакомиться с играми, которые предпочитает Кайло Рен. Уверяю вас, это было весьма поверхностное знакомство. Мне нужно пояснять, что делают с игрушками, которые уже не починить?
Хакс мечтательно улыбается.
Он считает, что во время допроса стоит говорить как можно меньше, с какой стороны пульта управления вы бы ни находились.
Но когда человек настолько активно обнажает возможные болевые точки, эту инициативу невозможно не поощрить.
Особенно если этот человек — причина гибели «Старкиллера».
— Видите ли, я не ставлю — во всяком случае, пока — своей целью, как вы выразились, вырывать её из лап Кайло Рена. Более того, я искренне полагал, что это является вашей целью. Но, думаю, вы не будете спорить с тем, что полномочий в подобном у меня заметно больше, чем у вас — вы же можете лишь убедить меня помочь вам. Потому что Рей — в первую очередь собственность Первого Ордена.
Хакс чуть склоняется к Дэмерону, продолжая улыбаться.
— Или о том, что это ваш пилот, вы забыли столь же легко?
По дергается вперед быстрее, чем успевает сообразить, что делает, и как ему сейчас будет больно — так умело, так точно генерал использует его же слова, его же добровольно выданную информацию против него. Эта маленькая ремарка, впрочем, нет, все его слова заставляют По импульсивно плюнуть ублюдку в лицо смесью слюны и крови. Сговорчивостью в пыточном кресле он похвастаться не может, как, впрочем, и благоразумием.
Верить в чужие слова не хочется, но По невольно прикидывает их правдивость. Кайло Рен подобрал Рей из разбитого крестокрыла. Судя по тому, что они увидели с Финном — Финном, крифф, Финном, а не FN-какой-то-там-номер — ей оказали медпомощь, и достаточно хорошую, чтобы она могла сражаться. Ну не лечат же пленниц, чтобы потом их ломать? Не лечат же? После слов генерала По уже не так уверен. Кайло Рен — на всю голову больной, а первоорденский генерал явно почаще с ним общался.
— Рей ничья не собственность, — упрямо рычит По, обессиленно откидываясь обратно на кресло. — Если думаете шантажировать, — дыхания на мгновение не хватает, и фраза неловко прерывается. По морщится от боли, но находит силы продолжить: — меня ею, то это дохлый номер.
Это, конечно, не так. Шантажировать его Рей получится достаточно легко. Он же сунулся сюда за ней, хотя она и пробыла-то в его эскадрилье всего месяц — куда меньше, чем кто-либо еще. Он же тут уже всем покричал про то, что она его пилот, а за своих пилотов коммандер По Дэмерон готов — ну, например, готов соваться на вражеский флагман. Или что еще там не очень умное делать.
Но не попытаться По не может.
— И в любом случае, — а вот это уже опасный ход, но это шанс свернуть с больной темы, и По воспользуется им, несмотря на возможные последствия, — я не знаю ничего, что могло бы быть вам интересно.
Он легко, не очень слышно смеется.
— Хотите, расскажу про крестокрылы?
Подобное всегда приводит Хакса в восторг.
То, как неуловимо быстро это происходит.
Сначала они все уравновешены. Веселы, как Дэмерон, или высокомерны, или скучны и тихи. Не так важно, какая маска надета. Они могут казаться разными, но суть у них одна: спокойствие. Спокойствие чересчур, потому что любая маска имеет изъян, а любой человек, скрывающийся под ней — надлом, и расположены они ровно друг над другом. И нужно лишь надавить в нужный момент и с нужным усилием, чтобы услышать треск.
Метафорически выражаясь, конечно.
Хакс позволяет себе выражаться метафорически — никогда не вслух — только в те моменты, когда слышит этот треск. Они все срываются, и это звучит как приглашение.
Это единственная причина, по которой Хакс считает чужие привязанности красивыми.
Это одна из многих причин, по которым Хакс не имеет своих.
Он смотрит на дроида, чуть склонив голову набок. Хорошо, что отдавать приказ вербально необязательно. Это испортило бы весь момент.
Пока манипулятор дроида находится на пульте, отдавая соответствующую команду, Хакс рассеянно вытирает плевок на кителе платком. Дэмерону не до того, чтобы наблюдать за ним: этот удар гораздо сильнее предыдущих.
На всякий случай Хакс отсчитывает секунды: ни смерть Дэмерона, ни затрудняющие коммуникацию повреждения в его планы на данный момент не входит. Только на всякий случай: судя по тому, как резво Дэмерон дёрнулся, сил в нём гораздо больше, чем показывает датчик контроля жизненных показателей. Сил, щедро питаемых упрямством.
В лицо метил, ублюдок.
Хакс прячет платок и делает знак дроиду. Пальцы у него едва заметно дрожат. Не от унижения — не может унизить тот, кто находится в настолько жалком положении.
От удовольствия.
Происходящее настолько приятно, что ему хочется улыбнуться — просто невозможно хочется улыбнуться, уголки губ щекочет почти невыносимо.
Нельзя.
Прежде чем заговорить, Хакс складывает руки за спиной.
— Если бы вы последовали моему совету и сосредоточились, вы могли бы понять, что вас никто не шантажирует. Я всего лишь описываю то, что скоро произойдёт.
Он смотрит в сторону двери и говорит ниже и тише, будто сам себе:
— Возможно, происходит прямо сейчас.
Теперь — подходящий момент, и теперь — можно, и Хакс расплывается в самодовольной улыбке. Он чувствует себя как человек, сделавший вдох после долгой задержки дыхания, и настроение улучшается ещё больше, хотя казалось, что больше некуда.
Голос его звучит почти ласково.
— Чем раньше я получу интересующую меня информацию, тем раньше я закончу с вами и смогу заняться другими делами. Чем более полной будет эта информация, тем более я буду мотивирован заняться именно теми делами, в которых заинтересованы и вы.
Он только сейчас чувствует запах палёного, и это весьма приятный запах.
— Дэмерон, вы знали, что удар электрическим током — при определённых условиях — может привести к перелому кости? А что одним из органов, для которого воздействие электричества наиболее неблагоприятно, является сердце? Разумеется, я могу ошибаться, — участливый тон Хакса возможности ошибки не предполагает, — но на сердце также оказывают влияние перегрузки. Расскажите мне про крестокрылы.
Без паузы — мягкость в голосе пропадает, он становится резче, чётче, будто отдавая приказы.
— Количество истребителей. Укомплектованные эскадрильи — количество, обозначения, позывные. Координаты дислокации. Иные единицы флота.
По не уверен, куда он попадает или не попадает своим плевком — хочется верить, что все-таки прямо в рожу этому ублюдку. Но, скорее всего, нет. Сложно попасть по человеку, который имеет свободу передвижения, в подобной ситуации. У По нет времени обдумывать такую несправедливость судьбы: генерал награждает его новым разрядом тока, и на этот раз — чуточку более ощутимым, чем хотелось бы.
Ощущение такое, будто под кожей все выжигается, рассыпается в прах. Практически последние силы По потратил — весьма неблагоразумно — на то, чтобы дернуться вперед, и теперь ему нечего противопоставить боли. На одном упрямстве далеко не уедешь, когда тело истощено. По старается сжать зубы как можно сильнее, не позволить звуку покинуть глотку. Но он помнит, что в прошлый раз на Финализаторе так было легче. Причудливо, что в прошлый раз информацию из него удалось вымучить только Кайло Рену, а в этот раз все с точностью до наоборот. Магистр Рен не добился ничего, в то время как генерал — генерал вот-вот сорвет джекпот.
По кричит; звук нарастает, пока не обрывается так же внезапно, как и боль — тогда он резко вдыхает, выдыхает, дрожит.
По телу ползет холодок — прямо там, где секунду назад все полыхало, и голова По безвольно болтается на шее. Из носа идет кровь, он чувствует ее на губах и шмыгает носом. Откидывает голову назад усилием воли и какое-то время просто остается так. Слушает. Знает, что не протянет такими темпами долго. Человеческие силы конечны. Его сердцу и так досталось в этом месяце на Хоте. Генерал прав.
Он потянул время достаточно.
— Четыре, — чуть севшим от крика голосом говорит По, глядя куда-то в сторону. — Синяя, Красная, Чёрная, — он колеблется мгновение. — Джей.
Сдавать своих стыдно. По говорит тихо, будто не хочет, чтобы стоящий рядом генерал его услышал — хотя ответ на вопрос, вполне возможно, даст ему отсрочку от новой порции боли. По старается не думать об этом, сконцентрироваться на эскадрильях. Что угодно, лишь бы они не позвали Кайло Рена, и тот не залез ему в голову опять.
— Двенадцать в крыле. Еще десять в Джей — это, — он прикусывает себе язык, но потом все же договаривает, — учебная.
Больше ничего выдавать По не собирается: замолкает и кидает полный ненависти и какой-то глубинной усталости взгляд на генерала. Еще на один плевок его не хватит, а жаль. Во рту металлический привкус; кровь сложно отстирывать от формы.
Остывающий крик мерещится Хаксу даже после того, как заговаривает он, после того, как Дэмерон отвечает — отвечает коротко, чётко, ровно на заданный вопрос, на отданный приказ — как будто тоже слышит давно прекратившую играть музыку.
Как её не слышать.
В этом помещении нет сильной реверберации. При проектировании пыточных это не имеет практического смысла. Но какая-то реверберация здесь есть, и, вполне возможно, в физическом смысле крик Дэмерона всё ещё существует. Хакс чувствует его кожей, видит его в неестественно яркой крови, в выражении лица Дэмерона, и — хорошо, что тот отвёл глаза — скорее всего, его можно увидеть в выражении его собственного лица, как бы Хакс ни пытается оставаться бесстрастным хотя бы внешне.
Любой крик можно возродить.
Эта мысль доставляет удовольствие, и Хакс быстро облизывает губы.
Правая рука за спиной крепче вцепляется в запястье левой.
Не сейчас. Желание сотрудничать стоит поощрить.
— Координаты дислокации, — напоминает Хакс. Он тоже понижает голос, хоть и говорит громче Дэмерона. Он не так часто испытывает такую сильную, такую всепоглощающую связь с другим человеком и ловит эти моменты так жадно, как только может, потому что не знает, когда сможет в следующий раз.
Когда в следующий раз у него будет время на то, чтобы так ярко почувствовать себя живым.
Понять, ради чего он живёт вообще.
Прелесть таких моментов заключалась в том числе в том, что они заканчивались; после Хакс вспоминал, ради чего он живёт на самом деле, и бесчисленное множество пунктов складывалось ровно в два слова: Первый Орден.
Но — после.
— Иные единицы флота. Координаты баз Сопротивления. Источники финансирования. Иные люди, оказывающие поддержку Сопротивлению. Известные вам члены Сопротивления.
Пока хватит.
Иллюзия выбора раз за разом оказывалась одним из лучших изобретений человечества.
И отсрочка действительно есть. Достаточная, чтобы По собрал еще немного упрямства, еще немного сил. Достаточная, чтобы он напомнил себе, чьим приказам в действительности подчиняется — и это не приказы первоорденского генерала. По дышит, старается дышать, во всяком случае. Размеренно. Раз, два, три — вдох — раз, два, три — выдох — раз, два, три — заново. Никто никогда не учил его переносить боль, но у По есть некоторый опыт.
К сожалению.
Генерал говорит, требует еще: дислокацию, единицы флота, базы, финансирование, персонал — ничего из этого По выдавать не собирается. Никого другого подставлять он не будет. От того, что они узнают, сколько крестокрылов в его крыле, ничего радикально не изменится — они и так видели их над Старкиллером. По неожиданно обнаруживает себя судорожно ищущим тот вопрос, на который может ответить, чтобы отсрочить боль еще ненадолго. И тут же обрывает эти мысли.
— Нет, — чётко, не так сипло говорит он, чтобы не оставлять себе пути назад.
Это точно такое же «нет, не надо больше», как и «нет, я не скажу ничего больше».
У него нет больше сил на остроты, а то непременно перечислил бы генералу самых актуальных для него членов Сопротивления — тех самых, что ворвались на его драгоценный флагман и попытались разнести его в клочья тем ограниченным количеством боеприпасов, какое у них нашлось. Даже если это не повлекло серьезных последствий, наверняка подобная наглость должна была по крайней мере хорошенько взбесить весь старший офицерский состав во главе с этим вот. Рыжим. По не хватает на слова, но хватает на усмешку.
Затем он прикрывает глаза и пытается унять бешено стучащее от страха сердце: сейчас будет больно опять. Но пусть лучше будет больно, чем он сдаст кого-то еще их своих. Он не может. Так нельзя. Нужно держаться до последнего. По сжимает руки в кулаки и ждёт. Ждёт.
Дышит.
Желание сотрудничать стоит поощрить. Нежелание — наказать.
Хакс делает знак дроиду — чуть склоняет голову, не отводя взгляда от Дэмерона — сразу же после отказа. Раньше, чем успевает понять, чего в приказе больше: сухой тактики или
(конечно, «или»)
почти до боли острого желания стереть эту паскудную ухмылку с его лица.
Удар тока короткий — потому что справедливое наказание всегда должно соответствовать проступку, иначе обучаемый запутается в попытках истолковать противоречивые сигналы, и все только потеряют время.
Удар тока сильный — потому что нет никакого смысла возвращаться к пройденным урокам. Их усвоение выгодно не Хаксу. Во всяком случае — не только ему.
Вспышка отвращения к Дэмерону — к Сопротивлению, к Новой Республике в одном смуглом лице — Хаксу после короткого размышления тоже нравится. Если бы Дэмерон быстро сломался, отвечал на все вопросы, подробно и чётко, это было бы гораздо менее интересно. И гораздо более полезно для Первого Ордена.
Хакс чувствует мгновенный укол стыда за эту мысль.
Если бы Дэмерон быстро сломался, это было бы похоже на жертву слабой — или ослабленной — фигурой, что является либо просто глупостью, либо — с большей вероятностью — грозит возможными проблемами для стороны, которая получает жертву.
Такая формулировка гораздо лучше.
Во многом из-за неё Хаксу удаётся вернуть себе бесстрастное выражение лица.
То, что фигура, уничтожившая «Старкиллер», не является ни слабой, ни ослабленной, могло бы льстить, если бы в уничтожении «Старкиллера» потенциально могло быть что-то приятное.
Хакс не произносит ни слова. Сказанного — и сделанного — достаточно, чтобы Дэмерон мог сделать выводы.
И ему будет гораздо приятнее, если Хакса его выводы удовлетворят.
Боль короткая и сильная; По сжимает кулаки так, что ногти впиваются в кожу; По не кричит — рычит, и звук это нечеловеческий, животный, он рвётся наружу из последних сил. По никуда не рвётся. Только, напрягшись всем телом, обмякает обратно, когда всё заканчивается.
Когда всё продолжается. Разговор продолжается.
По понимает, как это работает. Он ёрничает, острит, отказывается отвечать — рыжий делает ему мучительно больно. Он говорит — и рыжий делает ему мучительно больно когда-то потом. Здесь нет сценария, в котором нет мучительной боли, разница только в том, сколько времени пройдет между сейчас и новым ударом тока. Если результат одинаковый, то нужно держаться. Нужно — По судорожно дышит.
Ему особенно страшно от того, как ноет вдруг сердце: генерал был прав. Тело ноет все, но сердце, эта боль — уже не провоцируемая кем-то снаружи, просто внутренняя, остаточная. Она не уйдет, когда генеральский дроид перестанет жать кнопку. По облизывает пересохшие губы, мотает головой — не отказывается, а пытается стряхнуть неприятную влагу из глаз.
Сейчас он откажется опять, будет новый разряд, но он сможет. Сможет. Должен смочь!
— Не, — По спотыкается вдруг на полузвуке, откуда в его голосе эта мольба? — Не надо.
Последнее, что ему хочется делать — это просить первоорденского генерала. Но он устал, у него нет сил, он терпел так долго. Он расскажет что-нибудь еще, что-нибудь несущественное — только чтобы выиграть время. Тогда он подышит, найдет в себе силы потерпеть еще и потерпит еще. Или отключится. О небо, когда же он уже отключится. По судорожно дышит.
Скоро. Он отключится скоро. Пусть это будет скоро.
— Еще два. Два корабля, — голос звучит еще более сипло. — Звездный крейсер MC85, «Рассвет спокойствия». Шестнадцать турболазеров, шестнадцать тяжелых ионных пушек. Десять лазерных пушек точечной защиты. Шесть тяжелых ракетных установок. Медицинский эскортный фрегат «Небулон-Ц», модифицированный под Сопротивление. Защищен щитами. Восемь турболазеров, четыре турели точечной обороны, проекторы притягивающего луча.
Это должно купить ему отсрочку еще на какое-то время. По старается выровнять дыхание, заставить глаза перестать слезиться, шмыгает носом, чтобы остановить кровь. Он знает, что по тем правилам, которые так аккуратно показал ему первоорденский генерал, сейчас не будет больно. Но просто не может помочь себе, слова рвутся из него прежде, чем По успевает сообразить, что говорит:
— Не надо больше, пожалуйста.
Услышав «не», Хакс заметно скучнеет.
Неправильный вывод.
Он отпускает собственное запястье и, выпростав правую руку из-за спины, переводит взгляд на дроида. К счастью, тот не умеет читать мысли, и при внесении изменений в алгоритм действий нужно отдать новую команду.
Вывод «не надо» уже ближе, но тоже не то.
А потом Дэмерон начинает говорить, и Хакс, остановившись, смотрит на него.
Какой умный мальчик.
Какой правильный вывод.
Когда Дэмерон замолкает, Хакс выдерживает паузу, изучая его: поверхностное частое дыхание, кровь на лице, на форме, на зажимах пыточного кресла — не может не восхищать то, как много в человеке крови, как легко лишиться её, как всегда её мало.
И слёзы на ресницах.
Хаксу приходится сделать усилие, чтобы не впасть в легкомысленный транс.
Он оказывается вознаграждён даже больше, следующей за паузой просьбой. От неё в груди разливается блаженное тепло. Хакс знает, что Дэмерон попробует — и, возможно, даже сможет — собрать остатки уверенности в себе, чтобы лишить его этого — самого красивого, самого настоящего, самого живого из того, что бывает в жизни, но пока этого не происходит — и Хакс наслаждается тем, что есть сейчас.
Информация сохранится в записи дроида.
Он хочет ободряюще улыбнуться Дэмерону, но предполагает, что того это напугает. И растягивает губы в привычной усмешке.
Отсутствие боли — это лучшее ободрение из известных.
В качестве бонуса он наконец опускает руку и снова складывает их за спиной.
— Их дислокация, — подсказывает Хакс. — Иные единицы флота.
Просто на всякий случай.
Он рад был бы поверить в то, что у Сопротивления всего один крейсер, один фрегат и — сколько, тридцать шесть? Нет, сорок шесть — истребителей. Но, пожалуй, это было бы слишком хорошо.
— Координаты баз Сопротивления. Связи в Сенате Новой Республики.
На последних словах Хакс едва заметно сбивается. Ненависть к Новой Республике настолько сильна, что при произнесении этого обозначения вслух через него самого будто проходит электрический разряд.
Но он быстро возвращается к размеренному, почти механическому тону.
— Связи в Совете Имперского пространства. Иные источники финансирования. Известные вам члены Сопротивления. Иные люди, оказывающие ему поддержку.
Хакс повторяет уже сказанное в том же порядке — потому что одинаковость обладает свойством не оставлять выбора и подчинять.
Хакс повторяет уже сказанное с чуть изменёнными формулировками — потому что проигнорировать уже проигнорированный вопрос проще, чем по сути тот же, но новый.
Когда рыжий опускает руку, По чувствует такое облегчение, что его сложно скрыть: оно проступает на лице, слышится в долгом прерывистом выдохе, в том, как он позволяет голове склониться вниз. Выиграл немного времени — но какой ценой? По не хочется об этом думать, но и не думать он не может тоже. Еще кусочек информации теперь в распоряжении у Первого Ордена, у криффового самодовольного генерала. Который повторяет все то же самое вновь. Это даже не вопрос, ублюдок просто перечисляет. Как будто уверен на все сто процентов, что добьется своего.
По мечется разумом между вариантами. Он может назвать еще пресловутых единиц флота — крифф, да человек вроде него даже без наличия подобающего звания запомнил бы их все, просто потому что его восхищает военная техника — но этого точно делать нельзя. Он назвал уже достаточно. Сдал достаточно. Нужно что-то другое. Но ничего из другого называть тем более нельзя.
— Я больше ничего не знаю, — на грани слышимости шепчет По.
Сложнее всего оказывается не отказаться, сложнее всего — переступить через свою гордость. Потому что просто оказаться будет недостаточно, просто отказаться — это новый заряд тока, новая порция боли; По не хочет боли, он хочет, или чтобы генерал оставил его в покое, или чтобы это все закончилось. Вполне вероятно, что в реальности эти желания совпадут по результату. Но вдруг? Вдруг? Искорка надежды еще теплится в груди, не затушенная ни страхом, ни болью, ни электричеством.
— Я больше ничего не знаю, — громче повторяет По, тяжело поднимает голову, ищет туманным взглядом генерала. — Пожалуйста. Не надо.
На этот раз По просит вполне осмысленно и от этого чувствует себя только хуже. Ему страшно, он, как и все, боится смерти, боится боли и мучений тоже — того, что они никогда не прекратятся. Но ему и стыдно, и стыд этот жгучий, как дома, на Явине-IV, был зеленый перец, который они ели с друзьями на спор. Его не запьешь ни водой, ни молоком, и он заставляет глаза слезиться ничуть не хуже электричества. А может и лучше.
Страшно — что ему уже все равно, что он плачет, или просит, или выглядит жалко.
Страшно — что в этот раз хватило одного генерала и дроида, чтобы разговорить его.
Страшно — потому что По знает, что будет дальше.
Это не отказ — и поэтому Хакс не продолжает пытку. Позволяет паузе упасть между ним и Дэмероном. Смотрит ему в глаза — ясным взглядом, не похожим вовсе на затуманенный от боли и влаги взгляд Дэмерона. Ждёт. Слушает.
Его просьбу, от которой тепло в груди становится горячее и разливается по шее и животу, по рукам и ногам, не затрагивая только голову. Голова должна оставаться холодной. Всегда, но в такие моменты — особенно.
Его выдох — надрывистый, судорожный, говорящий больше о его состоянии, чем могли бы сказать приборы.
Его слёзы, не жалобный скулёж, не детское хныканье, не дикий рёв — их можно услышать лишь в прерывистом дыхании, в мокроте́ глаз и щёк, в том, как они мешаются с кровью на лице. Слёзы гордого человека, человека со стержнем — только такого можно согнуть до треска и надавить ещё чуть-чуть.
Его молчание, в котором страха даже больше, чем в глазах.
Эти несколько стандартных секунд Хакс не продолжает пытку, только слушает — и отсчитывает про себя время, чтобы не дать паузе затянуться слишком надолго.
Это не отказ — но это и не
(то, что он хочет слышать)
(то, ради чего он это начал)
(то, что выкручивает яркость и контрастность этого мира на максимум)
(без всяких «не»)
то, что нужно Первому Ордену.
— Боюсь, вы лукавите, Дэмерон, — роняет Хакс, позволив себе добавить в голос нотку сочувствия, которого не испытывает — имитировать интонации у него получается лучше, чем улыбки. Ему хочется прошептать это, потому что момент кажется личным почти до интимности — но голова остаётся холодной, и Хакс ни на мгновение не забывает ни о ведущейся записи, ни о цели допроса. Помнит он и о том, что более громкий, чем у собеседника, голос может отрезвить.
Или вызвать агрессию, сил на которую у Дэмерона, пожалуй, не хватит.
Хакс переводит взгляд на дроида, задаёт ему новую команду — для новой тактики Дэмерона. Отсутствие прямого отказа на первый раз наказывается не так строго, как явное неуважение — но только на первый.
Хакс мог бы заняться пультом управления сам, но не делает этого. Разделение говорящего и непосредственного палача часто играет на руку. К тому же Хаксу приятно иметь шанс добавить в будущие кошмары Дэмерона ещё одно действующее лицо.
На этот раз боль не должна прийти сразу. Воздействие электричеством при подобной силе тока приносит только зуд и лёгкое покалывание. Неприятно так же, как щекотка, но в целом почти так же безопасно. Сила будет увеличиваться постепенно. Пока Дэмерон не станет говорить то, чего от него ждут, или пока Хакс не решит, что хватит.
В идеале это будет один и тот же момент.
Отсутствие боли служит ободрением.
А боль обладает свойством бодрить.
На несколько кратких мгновений По кажется, что у него получилось убедить рыжего, что он ничего не знает. Потом мгновения растягиваются. И ещё. И ещё. Затем ломаются — об нотку сочувствия в голосе генерала, и По понимает, что правильно угадал, что будет дальше. Но в этот раз все по-другому.
По жмурится, вновь сжимает руки, напрягается, но ток не бьет на этот раз — зудит, щекочет под кожей, и это чувство неприятно еще и тем, что это совершенно не то, чего он ожидал. А потому непонятно, как реагировать. Почему рыжий сменил тактику? Ему наскучило? Может быть, есть такой момент, после которого ему наскучит совсем? Вряд ли. Конечно. Достаточно одного взгляда на лицо ублюдка, чтобы понять: пощады стоит искать где-то в другом месте.
Зуд под кожей нарастает, покалывает уже неприятно, на грани боли. По сначала мечется в кресле, насколько позволяют энергокандалы и полное отсутствие сил, затем напрягается, застывает на месте, будто загнанный в угол зверь. По лицу текут слезы, мешаясь с кровью на подбородке. Покалывание окончательно переходит в боль, боль — в бесконечный океан; крик вновь разносится по помещению.
Сначала По кричит бессвязно, просто чтобы дать выход боли.
Затем:
— Пожалуйста!
К кому обращена просьба — кто знает. К генералу? К каким-то высшим силам, в которые По никогда не верил? К самому себе: отключись, умри, прекрати это уже, пожалуйста?
По не повторяет, что ничего не знает. Он правда лукавил. Генерал прав. Может, он знает? На мгновение в голове мелькает шальная, безумная мысль — а что, если они все здесь форсюзеры? Но нет, нет. Для этого на генерале не достает дешевого балахона и маски. Для этого его слишком долго пытают обычным током, а не Силой. Впрочем. Иногда достаточно и тока.
Тело болит, и голос срывается, и сердце ноет в груди, и По чувствует, как перехватило горло, и он не может не то что говорить, но даже дышать — дыхание врывается в легкие со свистом и выходит с хрипом. Ну неужели он все-таки отключится? На всякий случай он все же шевелит губами: я скажу, я скажу. Скажу. Не надо. Пожалуйста.
Хакс смотрит на дроида, когда Дэмерон зажимается в кресле.
Хакс смотрит на дроида, когда Дэмерон начинает метаться.
Хакс смотрит на дроида, когда Дэмерон замирает.
Хакс смотрит на дроида, на дроида и на датчики контроля жизненных показателей, потому что преждевременная смерть очень
(огорчит его)
невыгодна Первому Ордену, но видит только Дэмерона, как будто между ними протянулась невидимая, осязаемая нить, и ему было бы стыдно за такие мысли, не будь они логически обоснованы: за один подобный разговор человек узнаётся гораздо лучше, чем за месяцы и годы знакомства.
Честно говоря, Хакс предпочёл бы начинать с подобных разговоров все свои знакомства.
Пусть не все, но многие реакции Дэмерона он как будто предсказывает за секунду до собственно реакции.
Вполне возможно, такое впечатление складывается потому, что Хакс всё же видит его боковым зрением.
Но когда Дэмерона разрывает крик, Хакс поворачивается к нему так резко, что начинает кружиться голова. Он наблюдает завороженно; «пожалуйста» одаривает его очередной вспышкой тепла в груди, и проходит не менее двух стандартных секунд, прежде чем краем глаза Хакс замечает будто взбесившиеся датчики, показывающие, что Дэмерон вот-вот потеряет сознание.
Коротким движением руки он останавливает происходящие, и только после этого замечает, как тяжело дышит.
К счастью, Дэмерон дышит тоже.
К счастью, у Дэмерона есть более актуальные проблемы, чем наблюдать за его лицом. И это «к счастью» имеет металлический привкус малодушия.
Хакс быстро восстанавливает дыхание, делая вдохи и выдохи по счёту. Это сложно, о бездна, как же это сложно — но необходимо, а он отлично умеет выполнять то, что необходимо. Снова переводит взгляд.
— В следующий раз мы начнём с того, на чём закончили, — говорит Хакс дроиду, и тот с готовностью издаёт звук на раздражающих высоких частотах, подтверждая.
Хакс с трудом сдерживает гримасу отвращения. Смотреть на дроида неприятно, говорить с ним неприятно, получать ответы тоже.
Потому что он говорит, конечно, вовсе не с дроидом.
И это мерзкое пиликанье вызывает иррациональную злобу, заставляет вспомнить иррациональное слово.
Осквернение.
Не имеет значения.
Лицо Хакса вновь почти бесстрастно, когда он смотрит на Дэмерона. Хотя дыхание всё ещё затруднено.
Вдох — секунда, вторая, третья — выдох.
Вдох — секунда, вторая, третья — выдох.
Генерал говорит с дроидом, но По знает: на самом деле с ним. Это с ним начнется то же самое, на чем закончили. Это он будет хватать ртом воздух, не в силах урвать ни единого вздоха. Это его тело будет в огне. Это его сердце заболит, затрепещет в груди. Это его жизнь закончится.
По глотает так много воздуха, когда разряд больше не выжигает его изнутри, что как будто заново задыхается, так полны вдруг легкие — словно водой. Голова кружится, перед глазами туман, и тело бьет крупная дрожь. Разряда больше нет, а По не может ее унять, все еще не может говорить, только дышит, уже совсем не может думать — только дышать. Вдох — судорожный, скомканный, выдох — торопливый, чтобы успеть вновь вдохнуть, пока не началось.
Кажется, так выглядит паника.
Его приводит в чувство единственная мысль: надо что-то сказать. Что-то, что даст ему еще передышку. Он не может больше, он не хочет больше — но он знает правила. Они простые. Ребенок бы запомнил. И он помнит список. Тоже простой.
— С-спонсоры, — выбирает По, дышит еще.
Голос сипит на грани слышимости, говорить сложно.
— Тауш Дор, — называет По.
Сердце, наконец, перестает так сильно ныть в груди.
— Элайя Т’Чо, — называет По.
У него не очень много имен, и отсрочка будет короткой.
— Сенатор Фаргус, — называет По.
Это — всё. Всё, что он может назвать. Всё, что он может использовать сейчас для отсрочки. Это последняя информация, и больше нет никакой. Остальное нельзя сдавать. Это тоже нельзя. Но остальное — особенно. Остальное сдавать нельзя настолько, что По думает о том, сколько выдержит под следующим зарядом тока, и надеется лишь, что милосердное мироздание даст ему потерять сознание.
— Больше я ничего не знаю! Клянусь, — сипит он. — Это всё. Это правда всё.
По больше не просит; бесполезно.
Какая-то его часть желает, чтобы удар был достаточно сильным, чтобы не просто отключить его, но убить совсем.
Какая-то его часть думает, что скоро увидит маму.
Имена падают тяжело, прерывисто. Почти как дыхание Дэмерона.
Имена весьма интересные. Не интереснее, чем дыхание Дэмерона.
Хакс чувствует зуд в пальцах. Зуд желания действий. Вынуждающий заняться чем-то — не праздным, от этого он только усилится — полезным. Осмысленным. Настоящим.
Способным принести в Галактику порядок.
Он испытывает его постоянно, кажется, даже во сне — неуловимый, настойчивый. Такие вещи сродни боли — заставляют обратить внимание на уязвимую часть. Сделать что-то — что угодно — чтобы укрепить, защитить его. Физическое выражение инстинкта самосохранения.
Его жизнь принадлежит Первому Ордену — и это единственное, что заставляет Хакса быть счастливым.
И чтобы оставаться счастливым — и живым — ему нужно сделать всё, что в его силах. И принять количество своих сил за бесконечность, потому что зачем иначе он будет нужен.
Поэтому Хакс предпочитает не замечать собственной усталости, пока она не станет критической — не для него, для Первого Ордена. Что угодно, только бы не оставаться на месте.
Сейчас ему, вероятно, стоит прервать допрос. Лично удостовериться в проверке выданных пилотом данных, хотя правильные люди получат запись так скоро, как только возможно. Лично разработать тактику с учётом полезной информации. Лично наведаться к спонсорам Сопротивления.
То, что этим — чем угодно — могут заняться другие без его участия и контроля, приводит Хакса в состояние, близкое к бешенству.
Но у него есть иные дела. Всего одно тело, всего две руки.
— Вы уверены, Дэмерон?
Говоря это, Хакс понижает голос практически до шёпота. И считает значительной победой то, что это удаётся всё-таки сказать — сказать, а не выдохнуть.
Говоря это, Хакс демонстративно медленно поворачивает голову к дроиду.
Единственный очевидный клочок информации, который у него остался — это база. Крайт. Пять букв. Так легко сказать. Несколько мгновений По малодушно силится вытолкнуть название планеты из глотки, но то будто цепляется за нее, пристает, прилипает намертво — и не произносится. По только хрипит, глядя, как в мутном мареве, которым перед ним теперь предстает окружающий мир, первоорденский генерал поворачивает голову к дроиду.
По кажется, он чувствует боль фантомно. Но, оказывается, даже сейчас он не может сдать базу. Даже будучи истощенным, замученным, всё равно не может. Флот — крифф с ним, они первоклассные пилоты, они вывернутся. Спонсоры — крифф с ними, где-то, как-то можно найти новых, если не удастся спасти этих. Но база — база это несколько десятков людей, связистов, техников, тех, кто умрет гораздо мучительнее, чем пилоты, чьи крестокрылы, Y-винги и А-винги падут под лазерным обстрелом врага.
База — это Мэй, Кайдел, генерал Органа, Одди, о небо, как много имен он знает.
Они всплывают в голове одно за другим, закрывают собой Крайт, заслоняют, как заслонили бы друга на поле боя.
— Это всё, — повторяет По.
Он не то что не может назвать базу, не то что не хочет — он не помнит вдруг названия планеты.
Всё мешается в голове.
— Это всё! — громче, отчаяннее повторяет По, но сорванный голос не позволяет ему кричать.
Как же она называется? Ди... айт?.. Нет. Нет, пожалуйста, нет, нет-нет-нет.
По никогда не хотел сдать своих так отчаянно.
Голова всегда должна оставаться холодной.
Хакс думает об этом и смотрит на дроида, чуть склонив голову.
Руки у Хакса сейчас непривычно горячие, пятно тепла в груди не исчезает, не расширяется — некуда, всё тело захвачено этим теплом. Дэмерон давно уже не пытается ёрничать, Дэмерон давно уже не просит — умоляет.
Голова всегда должна оставаться холодной.
Хакс выжидает паузу, слушая повысившийся от страха голос Дэмерона, чувствуя, как внутри плещется, рискуя перелиться через край, тепло.
Останавливает запись.
Пауза длится ещё две стандартные секунды — Хакс размышляет. Переводит дроида в спящий режим.
Если дроид в неправильный момент издаст даже самый слабый звук, даже просто мигнёт — Хакс опасается, что в таком случае ему придётся опуститься до уровня Кайло Рена.
До уничтожения имущества Первого Ордена без постановления о ликвидации.
Голова всегда должна оставаться холодной.
Ещё четыре стандартные секунды уходят на то, чтобы встать за пультом и внимательнее, чем до этого, изучить датчики контроля жизненных показателей. Убедиться, что Дэмерон должен быть неспособен даже на то, чтобы стоять без поддержки, не то чтобы оказывать
(забавное слово)
сопротивление. Поразмыслить, не стоит ли нанести ещё один удар током. Решить, что в нём нет необходимости.
Хакс наконец смотрит на Дэмерона. Увиденное оставляет его удовлетворённым. Более чем удовлетворённым.
Он медленно, почти вдумчиво подходит к Дэмерону — будто то тепло, что плещется внутри, и вправду может рас-плес-кать-ся, в буквальном смысле, смыть всё, ничего не оставить. Останавливается очень близко, почти вплотную.
— Мне очень приятно видеть вас здесь, Дэмерон, — говорит Хакс, отпуская фиксирующие приспособления пыточного кресла. Движения его спокойны и уверены. Несмотря на показатели, он готов к возможному отпору — и к тому, чтобы его прервать.
Хакс имеет в виду: именно здесь и именно вас; человеку, убившему супероружие «Старкиллер», обеспечен наилучший приём в наихудших условиях. Или, возможно, наихудший приём в наилучших условиях; какое это имеет значение, если результат один: боль, и слёзы, и кровь — главные составляющие приёма и условий, и неважно, где поставить определения «наилучший» и «наихудший».
— Очень приятно, что вы решились на сотрудничество, — говорит Хакс, не давая Дэмерону упасть на пол.
Хакс имеет в виду: унизились.
— Очень приятно, что вы смогли так много выдержать, — говорит Хакс, не то помогая, не то заставляя Дэмерона опереться о пыточное кресло.
Хакс имеет в виду: для искупления этого недостаточно.
Но приятно.
Голова становится горячей.
И Хакс бьёт кулаком в лицо, которое сам сделал таким красивым, которое так сильно ненавидит; на котором, даже бледном, мокром от перенесённой
(всё-таки перенесённой)
боли, уже почти мёртвом ему мерещится
(всё-таки мерещится)
эта паскудная ухмылка, как будто её не стереть вовсе, сколько бы усилий ни приложить — бьёт в скулу, в нос, в висок, в челюсть, ещё, ещё, ещё, уже не разбирая сам, куда бьёт, и слышит только собственное дыхание, сорвавшееся ещё
(ещё!)
за мгновение до первого удара, кожи о кожу — почти кости о кость.
Голова становится такой горячей.
Что-то неуловимо меняется в воздухе. По не хватает сил отследить, меняется ли что-то в реальности, но в воздухе — точно. Тянет чем-то странным, тревожным, особенно когда удара тока не следует. Ничего не следует. Только ожидание. По пытается расслабить тело усилием воли, может, так будет проще, может, так его вырубит быстрее. Но он ждет и ждет, и ждет, и ждет, и ничего не происходит, кажется, целую вечность. А потом генерал начинает наступать.
Потому что так не подходят. Так — наступают. С полной уверенностью в собственном абсолютном и бесповоротном превосходстве. По слишком плохо, чтобы усмехаться тому, как это жалко и трусливо — демонстрировать превосходство, когда твой враг прикован к креслу и изнурен пытками. По регистрирует эту мысль где-то на периферии сознания, а потом она гаснет, смеяняется другой — о неясной тревоге. О том, что он не понимает, что происходит. Что рыжий задумал.
Поверил?
Рехнулся?
Это какая-то игра?
Последний вариант звучит как наиболее правдоподобный. По чувствует, как фиксирующие зажимы открываются, но не потому, что это дарит ему облегчение, а потому, что он начинает немного сползать по креслу вниз. Такой слабости По не чувствовал никогда в жизни. Даже в прошлый раз было проще. Пытки Силой, оказывается, переносятся телом легче. Сознанием — не то чтобы. Рыжий зачем-то поддерживает его. По бездумно цепляется за его форму, пытается устоять, найти какие-то силы, чтобы заставить мышцы работать.
Вместо этого его бьет крупная дрожь. Дрожит все: руки, ноги, корпус. Зубы клацают друг о друга, рискуя прикусить язык. Рыжий что-то говорит ему, но По едва ли различает, что именно: слышит и забывает практически мгновенно. Под его руками вдруг оказывается пыточное кресло, и теперь По хватается за него, чтобы устоять. Поворачивает лицо к первоорденскому генералу, как если бы хотел спросить что-то, но голос не слушается. Вопрос так и остается стоять поперек глотки.
Вопрос заглушается болью в скуле. В переносице, в виске — прошибающей всю голову насквозь, в челюсти, и тут По наконец-то понимает, что происходит, и поднимает руки, пытаясь закрыть голову. Отшатывается в сторону, назад, прочь — у него нет сил нападать, но он пока еще может защищаться. Правда, стоять без поддержки — не может. Спотыкается о воздух, скользит ногами по полу, будто трения не существует вовсе, и ударяется спиной о стену, чуть сползая вниз.
Здесь он неожиданно находит удобное — «удобное» — положение, упираясь спиной в панели, а ногами — в пол. И все так же закрывает голову руками, которые дрожат так, что это видно невооруженным глазом. Из носа хлещет кровь, голова болит так, что лучше бы пристрелили. По не произносит ни слова.
Ни мольбы.
Ни всхлипа.
Ни-че-го.
Вы здесь » Star Wars Medley » Завершенные эпизоды » Таймлайн ABY » [06.V.34 ABY] I'll watch you drown, drown, drown in your regret
