Текущую ситуацию Хакс расценивал как провал.

Анализ исходных данных, оценка рисков, разработка стратегии, выбор тактики — ошибка за ошибкой. Промежуточные результаты: он лишён техники, личного оружия, штурмовиков и корабля и взят в плен. Прогнозы: при благоприятном исходе отец будет разочарован (как обычно). При неблагоприятном — сможет утешиться исчезновением основного источника своих разочарований.

Способствовать утешению своего отца Хакс не собирался.

За время заключения — его никто не посещал и о времени можно было судить только по появившемуся чувству голода — Хакс успел исследовать помещение. Камера была слишком большой для одного пленника и неправильной формы. Нащупать потолок не удалось. Бугристые стены напоминали кору дерева, но исходящий от них холод проникал даже сквозь перчатки. Самым удивительным оказались углы: Хакс насчитал их двадцать восемь. Они находились на разном расстоянии друг от друга, имели разную глубину и размеры. Когда Хаксу показалось, что он видит какую-то закономерность в их расположении, очередная стена привела его к двум углам, разделённым выступом. В отличие от стен, все углы были — насколько можно было судить без соответствующих инструментов — ровными.

Всё началось отлично: бедная планета с низким уровнем технологического развития. Такие с удовольствием принимали любые условия Первого Ордена в обмен на еду и лекарства. У Первого Ордена было гораздо больше, но это «больше» население таких планет не могло вообразить.

Всё продолжилось удовлетворительно: мирная делегация подверглась нападению. Штурмовики продемонстрировали высокий уровень подготовки, население планеты — никто из них не был вооружён чем-то опаснее примитивного ножа — вступило в явно самоубийственный бой.

Всё закончилось глупо: бластеры перестали стрелять.

Спустя долгое время Хакс опустился на пол. Чтобы заснуть, он начал перебирать в уме возможные дополнения, которые необходимо ввести в программу подготовки штурмовиков.

Эту ошибку Хакс осознал, проснувшись от того, что об него кто-то споткнулся. Его обожгло унижением. Остальное — мягкое голубое облако вверху, движение в темноте, женский голос — стало только раздражающим приложением.

Он подался навстречу движению, схватил протянутую руку за запястье, потянул на себя, чтобы лишить равновесия, а самому получить мгновенную точку опоры и — вскочить на ноги, заломить руку женщины ей за спину.

— Представьтесь. — После сна голос звучал хрипло.

Запястье в его руке вздрогнуло, и Хакс сжал его сильнее. От попытки сопротивления — попытки отпора — перед глазами вспыхнула ярость, и он почти почувствовал: усилить давление, самую малость сменить угол, и треск ломаемой кости, и треск разрываемой кожи, его, конечно, не услышать, но он сможет почувствовать, и какой это будет приятный звук, и каким приятным будет вскрик боли, гораздо громче, резче, ярче, чем этот, больше напомнивший вздох, и перчатки станут скользкими от крови, и...

Нет.

— Прошу прощения, Эмилин.

Прозвучало размеренно, чуть механически. Изгнать из разума — и из пальцев — красочные ощущения оказалось сложно, даже сложнее, чем обычно. Вероятно, это было вызвано — усилено — стрессом. Неважно. Об установлении доверия с каждым встречным Хакс сейчас был невысокого мнения. Возможно, потому, что сейчас у него не получалось. Возможно, потому, что у Эмилин был слишком спокойный голос.

Её запястье Хакс выпустил из своей ладони так осторожно, словно оно было хрустальным. Отступил на полшага, освобождая пространство.

Её волосы едва ли не фосфоресцировали. Он не сможет не заметить движения.

— Каким бы ни был наш план, он, очевидно, провалился.

«Ваш, очевидно, тоже» осталось невысказанным.

Хакс склонился, пошарил в темноте позади себя. Поднял оставшуюся на полу фуражку — к счастью, во время его рывка она не укатилась далеко — и надел её, символически отряхнув. Пыли на тёмной ткани увидеть было невозможно.

— Что вы здесь делаете? Здесь — на этой планете?

Услышав тихий хруст, Хакс отступил, инстинктивно зажмурился — раньше, чем успел понять, что хотел защитить глаза от света. Веки не обожгло, и Хакс рискнул открыть глаза. Нашёл взглядом источник света, хмыкнул.

Умно.

Это могло оказаться полезным ему. Скорее это окажется полезным ей.

Хакс слишком хорошо знал, что про общее дело и — о бездна — «доверие между нами» красивее всего пели те, кто превосходно умел блюсти собственные интересы.

И всё-таки в этой женщине — женщине, которая была старше его, которая красила волосы в голубой и носила платья и туфли при посещении незнакомых планет, которая посещала их для того, чтобы понять, как звёзды меняют мир — что-то было. Что-то отталкивающе, безумное, почти больное — хотя она вовсе не выглядела ни безумной, ни больной. Что-то, из-за чего он, несмотря на досаду, сказал:

— Хакс.

Вопрос желания ответить не вызывал.

Разумеется, его будут спасать. У Первого Ордена — а значит, и у него отца — были координаты сектора, в который он отправился. Сектор не был исследован, проблемы со связью на подобных заданиях были частым явлением — пройдёт много времени, прежде чем Первый Орден найдёт эту планету. Но, даже если Хакс погибнет, он будет достойно отмщён. Уже потому, что он являлся частью Первого Ордена — и Первый Орден крайне внимательно следил за тем, чтобы его имущество нельзя было повредить безнаказанно.

Разумеется, отцу стоило бы спасти его уже ради дополнительной возможности попрекать.

Это в планы Хакса не входило даже меньше, чем возможная смерть.

Он поднял голову. Нахмурился. Тусклого света лампы не хватило на то, чтобы осветить потолок. По крайней мере, он находился выше, чем два с половиной – три метра. Совершенно бесполезная информация.

— Мы должны добраться до моего корабля, — сказал Хакс, вновь глядя на Эмилин. — Превосходно, если он будет цел. Если нет — работающего передатчика будет достаточно, чтобы вызвать помощь. Что ещё у вас осталось после обыска? Или вас поместили сюда без него?

— Мне не одиноко, — оборвал её Хакс. Он тут же пожалел об этих словах: отвечать на бред не следовало вовсе. Тем более, отвечать грубо. Это демонстрировало недопустимую слабость — недопустимую вдвойне в подобных ситуациях.

Разумеется, Хакс не нуждался в лампе от одиночества. Он не боялся никогда — ни одиночества, ни темноты, ни чего там ещё боялись дети, из которых воссоздавали будущих солдат Первого Ордена. Напротив: темнота успокаивала. Одиночество заглушало страх.

Отец предпочитал действовать при свете.

И тогда, и сейчас, Хакс выбрал бы бластер — бластер, который не переставал стрелять в самый неподходящий момент. Бластер для одиночества.

Он вновь оглядел Эмилин. От только вида её платья и волос с каждой секундой тошнило всё сильнее. Хакс сжал челюсти, чтобы не сказать об этом вслух. Глубоко вздохнул.

— Простите мою резкость.

Голос звучал отрывисто, без намёка на искренность, но Хакс хотя бы не цедил сквозь зубы, как он боялся. Хакс подумал, не стоит ли объяснить причины — далёкие от правды, конечно, — своего раздражения, и отказался от этой мысли. Хватит с неё и извинений.

Два человека имели больше шансов выбраться из западни, чем один. При прочих равных. Однако один человек был гораздо эффективнее двоих, если один из них — сумасшедший. А по сравнению с этой женщиной даже Кайло Рен казался образцом рассудительности.

Работать с сумасшедшими Хакс не умел и не любил. Но, как и в случае с бластером, выбора у него не было.

— Помещение большое. Я бы охарактеризовал его как камеру временного содержания. Не думаю, что здесь многие умирали: запах гниения въедлив. Если, конечно, это помещение не очищали специально. Оно естественного происхождения либо построено из неизвестного мне материала с неизвестными мне целями.

Для заключения можно было использовать любое ограниченное пространство с крепкими стенами, но строить подобное как камеру — это противоречило любым положениям логистики. Хакс вспомнил исходящий от стен холод и коротко поморщился.

Это могло бы объяснить отсутствие запаха.

— Однако углы явно рукотворные. Их двадцать восемь, и по текстуре они отличаются от стен. Возможно, наделены неким ритуальным смыслом. Если предположить, что для местного населения ритуалы важны, наиболее наглую смерть имеет смысл поискать в них.

Хакс протянул руку за лампой.

— Но я предпочитаю исследовать потолок. Или хотя бы убедиться в его наличии.

Её слова прозвучали пощёчиной — справедливой и от того ещё более унизительной. Хакс слишком много извинялся. Это было замечено, и это было признаком растерянности, чувства не только вредного, но и недостойного. Человек, теряющийся в стандартных для

(любого)

времени обстоятельствах, не стоил ничего. Военный, теряющийся в принципе, стоил ещё меньше.

Никогда нельзя забывать, что шкала не оканчивалась нулём.

Его недовольство

(собой)

Эмилин быстро стало раздражением, оно выросло в злость, и дальнейшие реакции Хакса были до тошноты предсказуемы. В отличие от реакций Эмилин.

До тошноты.

Даже отсутствие вежливости в будущем не изменит расстановку сил, потому что Хаксу уже разрешили это отсутствие.

Он опустил лампу с мутной зеленью внутри на уровень бедра — подальше от лица. В неверном свете цвета — и контуры, но цвета значительнее — искажались, но предосторожность

(бессмысленна, когда рядом человек, который будто видит вас насквозь)

(или без «будто»)

(или без «человек»)

не повредит. Хакс достиг выдающихся успехов в контроле мимики, но пока не научился останавливать приливающую к щекам кровь.

Он проводил Эмилин взглядом, отметив, что она не боится повернуться к нему спиной. Движения этой женщины были под стать её наряду: она ступала так, как ступал бы любой, оказавшийся на своём месте — уже изученном и безопасном, более того — принадлежавшем. Её исследования были сродни недоумению хозяина, заметившего, что уже ушедшие гости поменяли расположение элементов чайного сервиза.

Считать Эмилин союзником было бы опрометчиво.

Продолжая держать её в поле зрения, Хакс легко подкинул лампу — на высоту в полтора раза больше длины поднятой руки. Свет рассеялся, на мгновение озарив уже известное на ощупь пространство, и лампа снова легла в ладонь. Хакс подкинул её выше: две длины руки, три, пять.

— Я полагал, для примитивных народов ритуал приравнен к инженерному решению, — заметил Хакс. Его тон не предполагал, что он успел изменить своё мнение.

Лампа монотонно поднималась и опускалась: тусклый свет с высоты, более яркий в ладони.

В очередной бросок лампа замедлилась в высшей точке — не ударилась о твёрдую поверхность, напротив, что-то будто окутало её, попыталось втянуть в себя, но не удержало веса. И она сорвалась вниз. Хакс поймал её, сбившись с ритма, взял двумя пальцами за край. При одной мысли о том, чтобы снова сжать лампу в руке, становилось неуютно.

Вероятно, «что-то» следовало считать потолком.

— Примерно семь метров, — сказал Хакс и уточнил: — Стандартных метров.

Он отступил на шаг, продолжая глядеть вверх — настороженно, ожидая, что оттуда вот-вот что-то польётся.

Потому что с лампы, на которой остались тёмные масляные пятна, капало.

Она передвигалась слишком... свободно. Это казалось одинаково диким и для человека, который находился в заключении, и для того, кто впервые видел другого. Эмилин вела себя с Хаксом едва ли не как с другом. Во всяком случае, как с человеком, с которым они уже договорились о партнёрских отношениях, пусть даже на ограниченный период.

Но Хакс не помнил, чтобы формально подтверждал заключение такого договора.

От Эмилин, опустившейся на корточки слишком близко к его ноге, Хакс отступил с брезгливой резкостью. Смерил взглядом лампу, пачкающую пальцы перчаток, снова посмотрел на потолок. С него всё-таки пролилось что-то, на носки сапог Хакса и на пол, но теперь капли становились всё более редкими, будто образованная лампой прореха стягивалась сама собой.

— Может быть.

Хакс не стал углубляться в то, что инженерным решением мог быть бы даже примитивный рычаг. Это далось ему ценой ощутимого усилия, но говорить с Эмилин заведомо бесполезно: она дико выглядела, дико себя вела и мыслила дикими категориями, явно тут же веря в каждое своё предположение.

Хаксу очевидно ничего не известно о прежних удачных — и, тем более, неудачных — посещениях этой планеты, иначе он не попал бы в столь глупую ситуацию. Он не знал даже местного названия планеты, а на картах Первого Ордена она была отмечена буквенным и цифровым кодами: расположение, ландшафт, атмосфера — то, что можно было понять из космоса.

Но Хаксу известно о посещениях — и удачных, и неудачных — других планет Неизведанных Регионов. Насколько он мог судить, те делились на два типа: либо достаточно автономные, чтобы не нуждаться в сообщении с развитой Галактикой, либо те, кто просто не мог себе этого позволить. В силу начальных стадий развития общества или какой-то глобальной катастрофы, уничтожившей былые достижения.

О звездолётах Хакс знал только в общих чертах. Он потратил несколько секунд на размышления, зачем кому-то понадобилось сконструировать такое помещение: с такими стенами, с таким количеством нефункциональных углов, с таким высоким потолком и таким расположением, если над ними действительно был какой-то топливный отсек, но ни к чему не пришёл.

— В нас обоих нет и четырёх метров.

Вероятно, Хаксу стоило ответить резко. Его точно не интересовало мнение Эмилин о его умственных способностях. Тем более, способ, благодаря которому она пришла к такому выводу: основываясь на его внешнем виде. Чушь. Оскорбительная, потому что к тому же являлась оценкой, права на которую Хакс не давал.

Он не сдержался — но только потому, что сдерживаться оказалось не от чего.

Хакс привык, что окружающие вели себя с ним, как с диким зверем: неясно, что от него ждать, но ясно, что он укусит, как только предоставится возможность. В связи с этим люди предпочитали обращаться к нему строго в рамках общего дела — ни шагу дальше. Такое положение Хакса более чем устраивало.

Эмилин тоже вела себя с ним, как с диким зверем. Тоже обращалась в рамках общего дела. Но она не боялась укуса, а пыталась его успокоить.

Хакс не склонен к сентиментальности. Он не чувствовал злости не потому, что уже видел такое поведение — однажды, определяющего «однажды», после которого отец перестал его бить. Вероятно, дело в том, что некоторые приёмы работали независимо от того, знаете вы о них или нет. Эмилин знала, и Хакс укрупнил мысленную пометку «опасна».

— Хорошо.

Он помедлил.

— На уровнях, которые я смог проверить, дверей нет. Либо они замаскированы так, что их нельзя опознать на ощупь.

Ощупью Хакс успел обойти все стены, прежде чем его прервала усталость. Простучать — только небольшой участок в стороне от места, куда показывала Эмилин, и там полости нет точно. Не было, когда Хакс проверял.

— Возможно, вы окажетесь удачливее.

Возможно, удачливее окажется он. Хакс не успел отдохнуть, но просто ждать точно не собирался.

А стен здесь достаточно.