Они добираются до базы. По добирается до медотсека. Медики ругаются страшно: при эвакуации особо много бакты забрать с собой не успели, а новую еще не закупили, поэтому выздоровление По ожидает длительное. Ему все равно, он просто рад, что можно перестать бороться хотя бы ненадолго. Когда спадает адреналин, державший его на ногах все это время, он вообще перестает соображать, что происходит вокруг, и приходит в себя только через пару дней, когда ранения начинают немного подживать.
    Травма головы, сотрясение, потеря крови, порез на шее, сломанная правая рука, и это не считая обширные открытые раны, ушибы и мелкие травмы костей — когда меддроид перечисляет все, что ему диагностировали, По на мгновение задумывается, каким образом умудрился выжить. Не иначе это какая-то фантастическая удача. И, скорее всего, на этот финт он потратил ее всю, а значит, больше ему везти не будет. Поэтому, когда медики разрешат посещения, сюда придет генерал Органа и отпинает его ногами.
    Скорее, конечно, словами.
    Отпинывать словами генерал Органа умеет не хуже, а может и лучше, чем получилось бы ногами.
    По внутренне сжимается от этой мысли, но вместе с тем и смиряется с ней: нет ничего, что он мог бы сделать, чтобы предотвратить этот разговор. Он не может убежать из медотсека. Он допустил ошибку. Хорошо, что никто не умер. Но за ошибку все равно придется ответить. Вероятно, что и по всей строгости, хотя По не хочет думать о том, что это может значить. Ну не выгонят же его из Сопротивления? Он слишком много знает для этого. И, конечно, никогда и никому не расскажет, даже если выгонят, но понятно, почему это вряд ли один из вариантов, который рассматривает генерал.
    В последнее время он непозволительно много ошибался. Сначала вся эта история с пленом и Силой, о которой он никому не рассказывал, ставя под угрозу себя и окружающих. Теперь — вот это. Выглядит так, будто он пытался кому-то что-то доказать, и По не уверен, что это так уж далеко от правды. Получилось не очень.
    Крифф, это просто не его два месяца. Просто не его.
    Он продолжает перебирать варианты возможных наказаний, от самых невероятных до самых реалистичных — и оттого болезненных. По с удовольствием занялся бы чем-нибудь еще, но развлекаться тут особо нечем, Финн не в одной с ним палате, Биби-8 занят где-то в другой части базы, а до бактакамеры еще пара часов. Хоть бы датапад кто принес. Даже краткий разговор с врачом не особо спасает положение. После него По остается сидеть в постели с четким ощущением, что вся его удача вылетела в трубу.
    Ну, по крайней мере она сделала это на Крайте, а не на Финализаторе.

    По кажется, он слышит шаги генерала не то что в коридоре, но прямо от самого ее рабочего кабинета. У него так мама ходила, когда ему было пять, и он шкодил — воспоминание смутное, но ассоциация стойкая. Это такие особые шаги человека, который думает, как бы не пришибить собеседника ненароком. По старается сесть ровнее, выглядеть лучше, чем чувствует себя, чтобы у генерала Органы не было повода одергивать себя из жалости. Крифф, последнее, чего он заслуживает — это жалость.
    Стоит генералу появиться в дверях, По делает мучительное усилие, чтобы сесть в постели прямо, но улыбаться не рискует — хотя он просто по-человечески рад ее видеть.
    — Здравия желаю, генерал, — говорит По, не зная, что сказать еще, пока не началось.
    Генерал, впрочем, не торопится распекать его. Она просто садится, просто смотрит — лучше бы распекала, честное слово. По напрягается под этим ее внимательным взглядом, заранее чуя, что неважно, что он сейчас скажет — ему все равно влетит. Хуже всего то, что сейчас он чувствует себя не как военный, а как мальчишка, эгоистичный и зарвавшийся. Крифф.
    Крифф, он не был готов к тому, что генерал Органа захочет его слушать.
    На несколько мгновений на его лице отчетливо проступает растерянность, прежде чем По берет себя в руки и, облизнув пересохшие губы, неловко смотрит по сторонам, будто собирая мысли по уголкам палаты. Он еще даже не думал писать никаких официальных отчетов о миссии, а потому еще даже не прикидывал, как изложить все так, чтобы это звучало хотя бы на четверть, хотя бы на одну пятую как не совсем полный провал. Так, провальчик. Провальчичек. Провалюшечка.
    — Лейтенант Конникс должна была передать вам мое сообщение, — первым делом говорит По. Начинает с конца. Ищет в лице генерала Органы какое-нибудь подтверждение или хоть какую-то реакцию, прежде чем неловко добавить: — Про сенаторов и другую информацию, — что там следующее по списку? По заставляет себя смотреть в лицо генералу. Прочищает горло и говорит дальше, соскакивая на официоз: — В ходе плохо спланированной миссии, всю ответственность за которую я беру за себя, — еще не хватало, чтобы досталось Финну, — мы с Финном и Биби-8 проникли на Финализатор и попытались совершить подрыв в целях отвлечения внимания врага и организовать побег Рей. Подрыв завершился неудачей, враг перевесил нас количественно, — и местами качественно, но По в жизни этого не признает, — и взял в плен. Каждый из нас подвергся пыткам и допросам того или иного рода, включая Биби-8. В ходе моего допроса я выдал... ну, вы знаете уже. С помощью Биби-8 мне и Финну удалось бежать. Никакой возможности освободить Рей на данном этапе мы не имели. Воспользовавшись угнанным вражеским шаттлом, мы достигли ближайшей планеты, где угнали чужой шаттл и использовали его, чтобы добраться до базы.
    По ненавидит оправдываться. Но взгляд выдерживает упрямо.
    — Я осознаю, что данная миссия причинила ущерб союзникам Сопротивления и самому Сопротивлению, однако если бы мы не попытались действовать — если бы я не попытался действовать, Финн отправился бы за Рей в любом случае. Раньше и еще менее подготовленный, — он достаточно хорошо знает Финна, чтобы делать такие предположения. И достаточно умен, чтобы не добавлять, что Рей — его пилот, а за своими пилотами он готов сунуться хоть на Финализатор, хоть куда. За каждым. — Не считая сданной информации, иного ущерба мы не нанесли.
    А сейчас самая сложная часть. По вдыхает побольше воздуха.
    — Я готов понести любое дисциплинарное наказание за то, что не дождался вашего одобрения, прежде чем начать действовать.

    Генерал Органа просит не спешить и подумать, но По не может думать. Все сосредоточенность и ответственность, которые он собрал по крупицам, когда она зашла в палату, мгновенно разлетаются в разные стороны. Он достаточно умен, чтобы не добавлять про пилота сразу, но недостаточно сдержан, чтобы не сделать этого позже. И сейчас По не удерживается, подается вперед импульсивно:
    — Это не какой-то человек, это мой пилот, — говорит он.
    Мысль о том, что Рей — его пилот, и ему пришлось ее оставить, спасая собственную шкуру, гложет его ничуть не меньше, чем мысль о том, что он сдал информацию — и вот это вот всё, что так методично разложила по полочкам генерал Органа только что. Но в самом деле, неужто информация о паре сенаторов и флоте — да к тому же еще и неверная — может так сильно подкосить их дела? Да даже если и подкосит — он сам готов отправиться и выпросить, одолжить или украсть кредитов для Сопротивления.
    — Сенаторов можно предупредить и помочь им защититься, флот — про флот они ничего наверняка не знают, я соврал, — так же импульсивно продолжает По. — Кто бы я был, если бы не отправился за Рей? Мои пилоты никогда меня не бросали. Если бы не Рей, я бы умер на криффовом — простите — Хоте. Да, это не лучшая миссия тысячелетия, но я обязан был хотя бы попытаться.
    По все еще местами больно, поэтому говорит он резче, чем в обычное время. Наверное, ему стоило бы промолчать, подумать, как хотела генерал, и выдать какой-то приемлемый ответ, да только нет его, этого ответа. Сданная информация — плохо. Плененная Рей — тоже плохо. Но есть некоторые вещи, которые нужно делать, несмотря на то, насколько плохими последствиями они могут обернуться. Есть вещи, не сделав которые, не сможешь потом смотреть себе в глаза в зеркале.
    Рей действительно вытащила его тогда на Хоте, спасла, вылечила Силой. Помимо всего прочего, показала, что Сила — это просто инструмент. Но даже если бы не было тех событий, не было бы вамп и дрона, и смерчей, По все равно пошел бы за ней, как пошел бы и за любым другим пилотом. И даже зная, что провалится, если бы выбирал еще раз, пойти ли тогда — все равно бы пошел. Нет таких сценариев и жизней, в которых По Дэмерон бросает своих пилотов на произвол судьбы.
    Крифф, да он бы еще раз ее спасти попытался, да только теперь за ним наверняка следить будут как за малолетним шкетом в магазине бластеров.
    — Да, я провалился, — тут же, не делая длинной паузы, продолжает По, отводя взгляд в сторону. — Если вы хотите меня наказать за то, что я не бросаю своих в беде — наказывайте; это флот, я знаю, как здесь все работает. Есть правила, устав, дисциплина. Вы генерал, я подчиненный. Можете хоть все жалование в пользу Сопротивления забрать, например. Поработаю за идею — не умру.
    По очень внимательно пялится в стену перед собой и очень ровно сидит, хотя мышцы начинает немного сводить от напряжения.

    Или По ослышался, или генерал Органа упрекает его в героизме. Как можно упрекать человека в героизме? Сложно было представить, что такое когда-либо случится с ним, но вот оно — случается прямо сейчас, и генерал говорит все эти слова таким ледяным тоном, что у По холодок бежит по спине. Иногда, в порыве, просто забыть, что перед ним не просто командир, глава Сопротивления, что перед ним — сенатор, принцесса, на худой конец. Кто-то, кто был у власти долго, и кто-то, кто привык, что его слушают и слышат.
    Но По совершенно не хочет ее слышать.
    Впервые, наверное, в жизни.
    На его скулах начинают играть желваки, но он удерживает взгляд в стену. Ему еще больно сидеть ровно долго, но он упрямо сидит, выдерживая идеальную осанку. Боль не делает его впечатления от жизни мягче или решения — взвешенней. Боль делает его резче, злее, раздраженнее. Но он не импульсивный мальчишка, чтобы кричать на старшего по званию; По служит во флоте уже больше десятка лет, и за это время дисциплина и правила успели просочиться ему под кожу.
    Он пренебрегает ими, разумеется. Когда ситуация того просит. Но сейчас никто не умирает. Некого спасать.
    Не нужно быть криффовым героем.
    — С позиции того, кто уже оставил своего пилота в плену? — спрашивает По, и в его голосе дерзость мешается с болью. — Я бы сделал всё то же самое. При всем уважении, генерал, точно так же однажды приходили за вами. Папа рассказывал мне историю, когда ваш брат и генерал Соло спасли вас из плена со Звезды Смерти. Полагаю, по вашей логике, стоило оставить вас у имперцев, потому что риск попасться был чересчур велик.
    По замолкает на несколько мгновений. Это старая история, совсем древняя. Да, она отличается в деталях, но суть та же: мастер Скайуокер и генерал Соло спасли генерала Органу, несмотря на все риски, и даже чуть было не попались. Только им повезло, а По и Финну с Биби-8 — нет.
    — Или вся разница здесь в том, что вы не попались, а мы попались?
    Он заставляет себя дышать ровно, хотя уже чувствует, как часто от раздражения бьется сердце.
    — Вы бы пришли ко мне с этой воспитательной беседой, если бы мы не попались?
    По замолкает и сцепляет зубы, чтобы не сболтнуть чего-нибудь еще. С языка так и рвутся неудобные вопросы и остроты всех мастей, но он держит себя в руках. И игнорирует вопрос про ущерб начисто, даже не задумывается о нем — слишком несправедливым ему кажется обвинение в ненужном, как оказывается, героизме. Видимо, стоит просто смириться с тем, что то, что дозволено контрабандистам и братьям принцесс, не дозволено коммандерам Сопротивления.

    Когда По задает вопросы, он заранее знает, что генерал, скорее всего, отвечать на них не будет. Точно так же, как он не отвечает на вопрос про ущерб во второй раз — потому что это неудобный вопрос. Как бы генерал Органа ни ответила, ответ будет звучать не слишком хорошо. По продолжает смотреть перед собой, хотя чувствует ее взгляд — и это не взгляд командира, который гордится своим подчиненным.
    Но она отвечает, и она говорит эти страшные слова. Говорит про отстранение от полетов; и без того неподвижный По явственно замирает, будто у него сердце останавливается. Руководство вице-адмирала Холдо — каким бы этот человек ни был руководителем — не ударяет по нему так, как отстранение от полетов. Ничто не может ударить по нему так, как отстранение от полетов. Честное слово, лучше бы генерал его вовсе выгнала.
    По заставляет себя сделать вдох, затем другой; дышать больно.
    — Отправьте меня, — совсем тихо говорит он. — Защищать сенаторов. Отправьте меня.
    Это, на самом деле, не просьба отправить его расхлебывать ту самую кашу, которую он же сам и заварил. Это, на самом деле, просьба не отстранять его от полетов — только По чересчур гордый, чтобы просить открыто.
    — Уж право решать, насколько ценна моя собственная жизнь, у меня должно быть, мэм.
    Ему хочется повернуть голову, посмотреть на генерала Органу и сознаться, что отстранение от полетов — смерти подобно, особенно когда оно звучит, как бессрочное, как навсегда. По знает, что задохнется на земле, в штабе, на базе, что небо подцепит его крюком под грудину и будет пытаться вытянуть наверх, а он не сможет ослушаться приказа. Генерал Органа нашла отличный, ювелирный в своей точности способ сделать его самым несчастным человеком во всем Сопротивлении.