Отец, разумеется, громко сказал о том, что он против. А затем усадил пить виски, прежде чем Дэмерон отправился на тот, немного другой конец света. А что еще ему было делать? Он закончил училище одним из лучших, но командование, с которым у него сразу не заладилось, велело пойти доучиться исполнять приказы. Своеволие в рядах летчиков не приветствовалось, а остроты Дэмерона и вовсе стояли командованию как кость поперек горла. Дэмерон, разумеется, сострил в ответ — да так и вышел из училища с дипломом да с советом. И без разрешения отправляться на фронт. Отец смеялся до слез, а потом влепил такого тумака, что в ушах зазвенело. И сказал, что раз уж тянет — то нечего противиться. Можно ведь и добровольцем. Он слышал, там Гросс и Принц что-то затевают.
    Дэмерону же все равно, где и под чьим флагом — ему бы лишь бы в небо. Так он и оказывается во Франции, с грехом на пополам выучивает пару фраз. Первой, разумеется, «Je ne parlais pas Français, parlez-vous Anglais?»* Затем: «C’est qui cette meuf?»* Ну и последним штрихом: «Parce que c’est un piège mortel»*, — хотя французские самолеты, вообще-то, пришлись ему по вкусу. Грассирует он настолько ужасно, что всех французов перекашивает еще когда он только набирает воздуха в грудь, чтобы ляпнуть что-нибудь отвратительно американское на их прекрасном звучном языке. В любой непонятной ситуации Дэмерон просто добавляет –ed к словам, которые кажутся ему похожими на глаголы, и делает лицо кирпичом.
    Все это совершенно не мешает ему в воздухе.
    А после — сидеть на крыше со смешной британской девочкой Джейной Соло, у которой всегда есть дефицитный шоколад. Она ему нравится, Джейна — ну так, как нравятся девчонки с района, которые и в глаз могут дать, если слишком неудачно пошутить. Из таких сразу получаются отличные друзья. Из Джессики, наверное, тоже вышла бы прекрасная боевая подруга, но не для него. Он благодарно берет кусочек шоколадки и кладет в рот. Для него этот шоколад — больше таинство и традиция, чем что-то действительно вкусное; тащить к Джейне спиртное Дэмерон считает недостойным ее «голубых кровей». А то как будто он не слышал, как она шпарит на этом их французском!
     — Спасибо, — отвечает Дэмерон и на шоколад, и на похвалу, опускается рядом на нагретую крышу и устремляет взгляд куда-то туда, где горизонт медленно съедает солнце. Шоколад тает во рту и горчит. — Ты тоже сегодня дала жару. Я смотрел!
    Дэмерон почти всем здесь кажется чересчур беспечным и в чем-то слишком гордым: конечно, окончил там свое училище! Все уже знает! Может предугадывать слова инструктажа. Задания даются ему легко, но он наслаждается ими, как в первый раз. И бесконечно ошивается по летному полю и ангарам, как будто жизни за их пределами попросту не существует, и ему неинтересны ни танцы, ни кино с Чарли, ничего, кроме бескрайнего неба и железных птиц. А оно так и есть: если бы По Дэмерон не был пилотом, он бы просто не был. Ему кажется, что Джейна если не разделяет его чувства полностью, то уж во всяком случае большую их часть. И среди множества новобранцев-мужчин, он один из тех, кто воспринимает ее всерьез.
     — Шутишь? — смеется он, переводя взгляд на всполохи заката на лице Джейны: — Да Тино сам меня запихнет в биплан, лишь бы я не пытался говорить с ним по-французски, — а потом думает, что она это, наверное, серьезно. И переводит взгляд обратно на небо. Так смотрят на тех, кого хотят повести под венец. — Если бы я мог, я бы не вылезал из самолета. Летал бы и летал. Пропускал бы все закаты и рассветы под собой, и бескрайние облака, если бы мог подняться так высоко, и помер бы тоже где-нибудь там, — Дэмерон неопределенно указывает рукой куда-то чуть выше солнца, — не касаясь земли.
    Он не представляет иной жизни, кроме той, где земля под крылом самолета, потому его и не остановил отказ командования отправлять его на фронт, потому он и оказался здесь, а не пошел заниматься чем-нибудь другим. Впереди, конечно, война, и кто знает, каким ему удастся вернуться с нее: на крыле или под крылом, на щите или под щитом. Но все это стоит того щекотного чувства в легких, когда самолет набирает высоту. Дэмерон улыбается уголками губ чему-то своему, а затем чуть мотает головой, словно приходя в себя. И смеется, несильно пихая Джейну локтем:
     — Тебе-то проще, ты хотя бы понимаешь, о чем он там лопочет. Что на земле, что в небе — в своей стихии, а, Джейна?

*Я не говорю по-французски, вы говорите по-английски?
*Кто эта цыпочка?
*Потому что это летающий гроб.

[status]gambler[/status][icon]http://i82.fastpic.ru/big/2016/1023/f3/0a5186fbd3a2f9ff074beff552f82ff3.jpg[/icon][sign][/sign][LZ]<a href="https://swmedley.rusff.me/viewtopic.php?id=95&p=2#p31007">IDENTIFICATION CARD</a><div class="lz-hr"></div><b>По Дэмерон</b>, лётчик эскадрильи «Лафайетт»[/LZ]

    Британский акцент — бесконечно смешной и в чем-то немножко напыщенный, или наоборот, скованный, как будто Джейна всегда носит во рту где-то с половник воды. Дэмерон слушает ее вполуха, как только она переключается на высокохудожественное описание чьих-то картин из тех, о которых он даже никогда не слышал. Да и откуда бы ему было услышать? Выросшему на ферме американскому мальчишке, пусть и ферма та — не очень-то далеко от Нью-Йорка, эпицентра вселенной, как говорят? Его никогда не интересовали галереи. В Ред Хуке было полно иных занятий.
    Вместо того, чтобы смотреть на то, как томно откидываются тени на картинах художников, он сам откидывал тень в воды Хадсона, когда они сплавлялись на самодельном плоту поближе к берегу и подальше от больших кораблей, сновавших по реке вверх-вниз все время, сколько он себя помнит. На безмятежно нежные поля в бороздах гари он смотрел с высоты отцовского трактора в лужах, что оставались на полях после дождя, и в лужах же и влюбился сначала в отражение, а затем и в само небо. Кто знает, где бы он был, если бы не эти самые лужи.
    А потом Джейна говорит о чертях и сточных водах, и Дэмерон зычно хохочет, потому что это почти слово в слово совпадает с тем, что ему всегда казалось, думает Тино, глядя на него. Да и вообще на всех них — неутонченных американцев со всех городов и весей заокеанья. Хотя Дэмерон еще, наверное, получше прочих: его отец не всегда был фермером, а потому лишен привычной американским фермерам неотесанности сам и сына не приучил, да и образование у него, может, и не Гарвард, но приличное. А что касается матери — она точно танцевала с чертом, правда вряд ли с морским. Дэмерон усмехается и не крестится. Он любит маму, но не вспоминать о ней.
     — Выскочи замуж за какого-нибудь голубокровного миллиардера, пусть он купит тебе весь авиапарк сразу, — предлагает Дэмерон в утешение Джейне, и хотя знает, что сейчас получит за это локтем в бок, уже не может остановиться, — и закатает асфальтом поле за поместьем, чтобы взлетная полоса прямо под окнами была. Файв о’клок: он будет пить чай и смотреть на твои петли и бочки в окнах гостиной.
    Он тактично молчит о том, что будет делать сам после войны, потому что, если верить отцу, дожить до конца любой войны — удача и проклятье в равной степени. Может, он и будет считать мушек. А может, даже на рисунках не сможет смотреть на самолеты. Всякое бывает. Вон, посмотреть хотя бы на самого Дэмерона-старшего. По отгоняет эти мысли от себя, улыбается простой мальчишеской улыбкой и предлагает еще:
     — Или угони самолет.

***

    Тимми выглядит так, будто серьезно переосмысливает всю свою жизнь и те свои выборы, которые привели его к этому моменту, здесь и сейчас. Дэмерон насмотрелся этого выражения лица еще там, по ту сторону Атлантики, дома. Это не слабость характера, скорее тот простой факт, что человеку сложно сосредоточиться, что человек волнуется перед первым серьезным полетом. По надевает свою лучшую улыбку и хлопает Тимми по спине так, что у того почти вылетает челюсть.
     — Не дрейфь, Дрейк. Там все то же самое, что и здесь, только взрывы красочнее, и Тино будет орать больше матом, чем человеческой речью. Ты быстро привыкнешь.
    Тимми смотрит на него со здоровой толикой скептицизма, но Дэмерон делает вид, что не замечает этого. Подмигивает парню, надевает шлем и хлопает его по плечу еще раз, прежде чем пойти к своей деревянной птице. А перед тем, как надеть перчатки — ведет любовно рукой по боку самолета. Обшивка теплая, можно представить, что это и впрямь живая птица.
    Тино и в самом деле орет матом. Не нужно знать французский, чтобы понять это.
    «Там» действительно все то же самое, что и здесь, только взрывы красочнее, и умирают свои. Дэмерон узнает уже потом, когда спадает адреналин, когда уже на земле ведет рукой без перчатки по боку самолета, и копоть и гарь остаются на его пальцах. И совсем рядом проносят Тимми Дрейка. Дэмерон кидает на него один взгляд искоса, замирает на мгновение, бездумно выстукивая пальцами по обшивке любимую отцовскую песню. «Ты быстро привыкнешь», — повторяет он сам себе.

***

    Дэмерон стоит, облокотившись о самолет, и смотрит на ангар так, как будто там развешаны как минимум те картины этого, как его там — Ватто! — которые так красочно описывала Джейна, кажется, целых две вечности назад. Англичанка болтает что-то там из-под корпуса, он слушает ее вполуха. Брат был. Интересно, почему «был». Он не спрашивает; она же не расспрашивает его о семье, хотя это почти как разговор о погоде здесь. Толпа рекрутов с совершенно разными родителями — выбирай не хочу. Дэмерон теребит пальцами шов в кармане штанов. Вряд ли он выделится со своим отцом в такой массе людей.
    Только вот вторым вопросом всегда становится «а мама что?»
    Дэмерон благодарно принимает половинку плитки из ее рук, откусывает самый уголочек и задумчиво жует. Это был долгий день, и он устал. Поэтому ему сначала кажется, что это он мысленно выключает Джейну, и только потом до него доходит: это она пропускает куски рассказа. И стремительно скатывается из радостного повествования о брате в тоскливое описание мертвеца. Он даже жевать перестает. Не от того, что становится противно; просто Джейна редко говорит так много и так искренне о своей семье. Дэмерон ловит взглядом ее лицо, чуть прищуривается, вглядываясь.
    Чутье вовремя подсказывает ему, что сейчас будет. Он терпеть не может, когда девушки плачут, совершенно не представляет, что с этим делать и как быть, и уж тем паче не знает, как привести в чувство Джейну Соло, которая даже плакать толком не умеет. Поэтому Дэмерон просто следит за ней внимательно, за тем, как она смотрит вдаль. Затем слышатся хлопки. Ах да, это ребята идут провожать Тимми в последний полет — уже свершившийся, правда. Он и ухом не ведет. Чутье никогда его не подводит.
    Дэмерон беззвучно отрывается от корпуса самолета, о которой облокачивался, сует остатки своей половины шоколадки Джейне, прежде чем проделать недолгий путь до стены. Поднимает брошенную железку, аккуратно прислоняет ее к стене, рядом так же аккуратно расставляет упавшие запчасти — куски обшивки, которые надо прибить обратно. Затем разгибается и разворачивается лицом к англичанке, сует руки в карманы. Ну а как ей объяснить? Это война. Люди умирают.
    Нет, он не пойдет.
     — Люди не умирают от того, что я кручу мертвые петли. Если от них кто и помрет, то скорее я. Ешь свою шоколадку, Джейна. А я схожу за виски.
    Дэмерон делает пару шагов прочь, сутулый и усталый, а потом оглядывается через плечо:
     — Только не говори мне, что слишком чистокровна для этого пойла.

***

    Когда заканчивается этот вылет, Дэмерон чувствует, что готов упасть прямо на посадочной полосе. Его самолет опять в копоти и гари, потому что он имеет чудовищную привычку («Наглость, Дэмерон, это называется наглость, а не привычка», — на пальцах объясняет ему Тино) уворачиваться от вражеских снарядов в самый последний момент. Как будто не может определиться, хочется ли ему все-таки помереть в воздухе или нет. И каждый раз, когда он вырывается из темного облака в чистую высокую синь, его грудь затопляет радостью, и он кричит, словно чертов техасский ковбой: «Йии-хаа!»
    Дэмерон переваливается через край кабины, буквально падая на ноги на землю аэродрома. Он устало прислоняется спиной к корпусу, стягивает шлем, снимает очки. Рядом уже суетятся механики. В этот раз ему слегка задело нижнее левое крыло — порвало, но не оторвало, и это большая удача. Все прошлые разы он выходил сухим из воды. В этот раз его колотит, но как только среди суетящихся рядом людей мелькает знакомая макушка Джейны, он усмехается и протягивает руку, чтобы по-братски взъерошить ей волосы.
     — Хорошо полетали, а? И никаких гниющих с червями в этот раз, и даже катапультироваться не пришлось, — беззлобно подкалывает ее он и с усилием отлепляется от самолета. — Да и мертвые петли не такие уж и мертвые.
    Аэродром кишит людьми, и вокруг столько шума, и так отчаянно звенит в ушах, что Дэмерону сложно сосредоточиться. Он кивает головой в сторону ангаров, где еще стоит недособранный, ну или недоразобранный, самолет, в котором они на пару рылись два дня назад. Место традиционных шоколадок и с недавних пор — виски. Хотя вот последним Дэмерон старается не злоупотреблять. Да и нет у него с собой сейчас фляжки дефицитного, да и у Джейны вряд ли завалялась шоколадка. В любом случае, он кивает головой в сторону ангаров, и когда дебрифинг заканчивается, все посчитаны и отпущены, Дэмерон идет прямиком туда.
    По пути к нему привязывается Джессика, разумеется, чтобы сказать ему, какой он остолоп и идиот, и что однажды это добром не закончится. Идущий рядом Уэксли подозрительно кашляет в кулак. Дэмерон отмахивается от них обоих и предлагает встретиться как-нибудь потом, потому что они не хотят в ангар, а он не хочет в трактир. Тем более, что есть дело.
     — Потом расскажу, ладно? Вам понравится, — устало улыбается Дэмерон.
     — Тино будет рвать и метать? — усмехается Уэксли в ответ, и у него такое знающее выражение лица, как будто он видит Дэмерона насквозь.
    Что, в общем-то, недалеко от правды.
    Уже в ангаре Дэмерон садится на крепкий с виду ящик, прислоняется спиной к стене, раздумывает над недавним диалогом с Тино. Тот каждый раз говорит ему не лихачить, а По лишь сияет ему в ответ белозубой американской улыбкой и продолжает выделывать финты в воздухе. Он знает уже весь французский мат, теперь и помирать не жалко! Не то чтобы ему хочется. Дэмерон упирается взглядом в инструменты и детали, разложенные на полу у корпуса самолета. Джейну он замечает не сразу, а когда замечает, только лениво поворачивает голову в ее сторону.
     — Как думаешь. Если я покрашу самолет в черный цвет. Тино оценит шутку юмора?
[status]gambler[/status][icon]http://i82.fastpic.ru/big/2016/1023/f3/0a5186fbd3a2f9ff074beff552f82ff3.jpg[/icon][sign][/sign][LZ]<a href="https://swmedley.rusff.me/viewtopic.php?id=95&p=2#p31007">IDENTIFICATION CARD</a><div class="lz-hr"></div><b>По Дэмерон</b>, лётчик эскадрильи «Лафайетт»[/LZ]

    Разумеется, они немедленно красят дерево из привычных цветов эскадрильи в чернейший черный. Дэмерон заляпывает себе всю форму дегтем, сажает большим пальцем пятно на щеку, когда утирает пот, но чувствует себя счастливым, как никогда. Ему, честно, все равно, что скажет командование и Тино в частности. В конце концов, он из тех людей, которые всегда считали, что форма должна быть красной — чтобы не было видно сочащейся из ран крови.
    Его черная деревянная птица блестит в лучах солнца на аэродроме на следующий день, и Дэмерон смотрит на нее как на недостижимую городскую мадмуазель там, по ту сторону океана. Он всегда на нее заглядывался, когда они возили урожай на продажу на маркет. Девица не шла — плыла по улицам под своим кокетливым зонтиком, и была самым близким по ощущению к самолетам человеком, которого он вообще когда-либо видел. Жила в доме через две улицы от рынка, в окне верхнего этажа — телескоп. Это чтобы звезды смотреть по-модному.
    По смотрел звезды, растянувшись посреди поляны на краю поля, у реки.
    Самолет кажется ему идеальным воплощением этой мадмуазель, и даже когда Тино вызывает его к себе, чтобы отчитать за своеволие и безрассудство, Дэмерон готов стоять до последнего. Ну и что, что его так свои могут спутать с немцами. Ну и что, что это немцы красят свои самолеты в черный. Наконец, Дэмерон предлагает нарисовать две рыжие полосы по обе стороны фюзеляжа. Чтобы не путали. Тино смотрит на него взглядом человека, который просто уже очень, очень устал. На следующий день По рисует две идеально параллельные земле широкие рыжие полосы по обе стороны борта.
    Джессика открыто зовет его Черным Лидером, ей вторит Джейна, остальные подхватывают. Дэмерон сидит, по-ковбойски закинув ноги на стол в трактире, и поднимает кружку с какой-то (не дай Господь ему узнать, какой) брагой и важно кивает, а потом громко смеется. Ему хорошо и легко здесь, вдали от недостижимых мадмуазель больших городов, под боком у войны, где все равны, и клички выдаются быстрее званий.

***

    Дэмерон жует травинку и насвистывает песенку, чем, наверное, очень раздражает как минимум Уэксли, который идет сразу за ним и не упускает случая долбануть его носком сапога по подошве. Но Дэмерон не сдается, только оборачивается на друга и начинает свистеть еще громче. А когда тот корчит рожу в ответ, смеется и идет быстрее, сменив разудалый свист на слова:
     — There are women of many descriptions in this queer world, as everyone knows, — напевает он сначала себе под нос, пытаясь припомнить, как она поется на самом деле, а потом поет чуть громче, переделывая мелодию уже на свой вкус, растягивая слова по привычке: — Some are living in beautiful mansions, and are wearing the finest of clothes. There are blue blooded queens and princesses, who have charms made of diamonds and pearl; but the only and thoroughbred lady is the Rebel Girl. Догнал!
    Дэмерон спрыгивает с перегораживающей тропу коряги и хлопает Джейну по плечу. Сплевывает изжеванную травинку под ноги и с беспечностью, какой остается только позавидовать, продолжает напевать песню, что известна всем добровольцам из Америки. Посвящена она, разумеется, в оригинале отнюдь не двум дамам Лафайета, а активистке совершенно иного рода, но видит небо, По это совершенно не волнует. Он оглядывается в строю, выискивая взглядом Джессику и подмигивает ей, прежде чем вернуться взглядом к Джейне:
     — That's the Rebel Girl, that's the Rebel Girl! To the pilot class she's a precious pearl. She brings courage, pride and joy to the fighting Rebel Boy. We've had girls before, but we need some more in the International Pilots of the World. For it's great to fight for freedom with a Rebel Girl, — а потом, довольный переделанными словами, еще раз, поддерживаемый нестройным хором в лице Уэксли, По пропевает: — For it's great to fight for freedom with Rebel Girls.
    Дальше они разделяются. Кто-то, вроде них с Джейной, отправляется за медикаментами, кто-то — за припасами, кто-то — за запчастями для моторов. Когда вокруг не оказывается больше благодарной публики, Дэмерон немного сбавляет обороты и перестает дурачиться, напевая песенки. Просто идет рядом с Джейной, раздумывая, когда в последний раз был в лесу. Давно. А потом раздумывает, когда Джейна ему о братьях рассказывала. Тоже давно. Практически никогда.
    Удивительно, слов сочувствия и сожаления у него не находится. Дэмерон неожиданно понимает, что эта война отучила его от них. Умер — и все. Забудь и лети дальше. А как иначе, когда видишь, как буквально рядом с тобой, только руку протяни и, кажется, достанешь, твой товарищ вышибает себе мозги из револьвера? Поэтому По лишь негромко вздыхает. Тот, который пропал без вести, может, еще найдется, а тот, который ушел с «Титаником» — уже никогда. Бог отдал его морю. Джейна, наверняка, и сама в курсе, так чего ей напоминать.
    Дэмерон жует свою шоколадку и скучный паек, а когда Джейна вдруг проговаривается — намеренно — о своем задании, смотрит на нее как преданный щенок. Мол, я для тебя! Я для тебя! Песни пел. И байки травил. И тот биплан сбил, помнишь, вы с ним играли в салки у самого бока цеппелина? А ты! А ты в задание! И без меня!
     — Ах, ну раз секрет, — белозубо улыбается По, а потом подхватывает ее смех, когда Джейна тычет его локтем в бок.
    Да шутки это все, разумеется. Задание так задание, что он может поделать, кроме как пожелать ей удачи. Прощаться Дэмерон категорически не желает, а когда Джейна вдруг затягивает эту волынку с «наверное, не вернусь», смотрит на нее сурово и серьезно. Мол, ты эти штучки брось, офицер Соло. А то подрисую тебе чего неприличного на фюзеляж. Немцы разлетятся в ужасе.
    Да нет, конечно, не подрисует. 
     — А ты что, несчастливая, что ли? — серьезно спрашивает он, а потом пожимает плечами и жует свой кусок хлеба под пасторальное блеянье овец с поля. — Вернешься как миленькая. Еще полетаем.
    Если бы не этот разговор, он мог бы решить, что вернулся домой. Что это не привал офицеров, отправленных за медикаментами в город, а небольшой отдых, а потом он отвяжет коня от дерева, сядет в седло и поскачет вдоль поля с отцовским ружьем за плечами. Солью отгонять мальчишек от почти спелой кукурузы. Вон и Джейна, словно вторя его ощущениям, предает свой смешной британский акцент и тянет слова, договаривая «r» на концах. От них всех, что ли, понабралась?
     — Я родился в кресле пилота, мы же, кажется, это только что установили, — отшучивается он сперва. И только много позже, когда они идут по тропинке вдоль поля, и он ведет рукой по колосьям, по привычке подмечая, какие подъели паразиты, отвечает всерьез: — Отец есть. Там, дома. На ферме. Больше никого.
    И на этом разговор заканчивается. Позже вечером Дэмерон исполняет свое лучшее соло в не совсем приличных французских песнях, где ему удается выговорить каждое слово без запинки. Отец пастушка, который днем гонял овец по полю, смеется в голос, пока помогает грузить коробки в телегу, куда следом забирается и сам Дэмерон. Свесив одну ногу и положив подбородок на вторую, согнутую в колене, он договаривает себе под нос:
     — Мама была. Давно.
    Джейна же рассказала. Наверное, и ему стоит отплатить той же монетой.
     — Умерла от болезни, — он передергивает плечом, хмурится и замолкает.

***

     — Павший герой, значит, — усмехается Дэмерон себе под нос.
    Он обещал ей полетать. Неужели придется следом?
     — Помянем? — предлагает Джессика, По кивает.
    Они идут пить. Джейна бы не одобрила, наверное, но какая ей теперь разница, да? Нет больше шоколадок.
    На следующий день Дэмерон стряхивает с себя эту весть так же, как стряхивал и множество других, как делает это каждый день. Потому что если кто умер — забудь и лети дальше. Воздух с шелестом скользит под самолетом, когда он ловит теплый поток восходящего, и черные бока матово блестят в лучах утреннего солнца. Лететь до точки далековато, но надо перехватить цеппелин, и деваться некуда — кто, если не они? И вот вдали, наконец, показывается неповоротливая туша, а по обе стороны от нее — стайки немцев, черно-красных, уже почти родных, как незаживающая царапина или мозоль на пятке от жесткого сапога.
    Дэмерон указывает наверх, и вся эскадрилья поднимается выше, ускользая из поля зрения, чтобы коварно, как полагается врагам, напасть сверху и растерзать. Как и всегда, немцы замечают их на подлете среди редких облаков, завязывается бой. Дэмерон отвлекает вместе с Уэксли и Антилессом, остальные бьют цеппелин налетами. Такой же бой, как и тысячи других. Пулемет вдруг заклинивает, и он думает, что здесь ему бы не помешала Джейна, которая умеет прикрывать, но два метких удара ломиком решают все проблемы. Прикрывает Уэксли. Они показывают друг другу большие пальцы. Цеппелин начинает крениться, им везет. Кого-то ранит взрывом, но Дэмерон видит, что самолет благополучно посажен, и не думает больше об этом.
    Павших героев пока не предвидится.
    Когда он вваливаются в трактир вечером после, Джессика говорит, что сокровище-то раздобыли. Небольшое, правда, десять на семь, в глубину — плиток пять. Но это уже очень много, как для войны. И толкает ему по барной стойке простой сверток холщовой бумаги, перевязанный бечевкой. Дэмерон смотрит на него как на призрака.
     — Только неактуально уже наверное, да? — задумчиво добавляет Джесс.
     — Да нет, — потерянно отвечает По и вертит сверток в руках, будто не знает, что с ним теперь делать. — Сохраню на потом. Когда победим.
    Джессика прыскает в кулак, хлопает его по плечу и идет к пианино — петь разудалую о небе и сбитых немцах, и на доске перед входом кто-то уже подрисовывает палочки к ее имени. Дэмерон остается один на один со свертком, смотрит на него долго, как будто тот может вдруг расколоться, подобно шпиону, и рассказать ему пару историй или, например, куда люди попадают после смерти. Есть ли там, на небесах, самолеты. Шоколадки. Доходит ли почта.
    Доплывает ли «Титаник».

***

    Пава кричит в рупор из рук, что она сумасшедшая. Дэмерон не очень понимает, кто именно «она» — сама Джесс или кто еще, вполоборота к ней машет рукой, мол, прекрати развлекаться и лучше иди сюда. А потом Антиллес вдруг не кидает дальше мяч, и Уэксли оборачивается ему за спину с нечитаемым выражением лица. Толкает его в плечо, мол, заткнись уже. Дэмерон послушно замолкает, прерываясь на полушутке, оборачивается тоже.
    Джессика благодарно воздевает руки к небу.
    Две недели и четыре дня — подождет и еще немного. Дэмерон срывается с места так стремительно, словно за ним гонится стая собак, и бежит через весь полигон красивой рысью. Джессика кричит ему что-то в спину, но он не слышит — бежит прочь от ребят, и от нее, и от Джейны, и жалеет только том, что нет лошади, чтобы добраться быстрее до дома эрц-герцога. А там вокруг фонтана, вверх по ступенькам, сквозь двери, еще раз вверх по ступенькам — Господи, сколько тут ступенек — и вдоль коридора мимо чужих дверей, перепрыгивая через вышедшего в коридор Виски, прямиком в собственную комнату. Врезавшись плечом в стену, Дэмерон распахивает дверь и вваливается внутрь, роется в тумбочке, достает заветный сверток, а затем точно такой же красивой рысью — назад. Врезается в перила, перепрыгивает Виски, вдоль коридора, вниз по ступенькам, через богатый холл, вниз по ступенькам, вокруг фонтана и через полигон.
    Марш-бросок по условно непересеченной местности оканчивается шагах в сорока от обступившей Джейну компании. Дэмерон сгибается, упираясь руками в колени, и тяжело дышит. Как всегда, Джессика замечает его первой и говорит что-то другим, отчего те взрываются хохотом. По качает головой и разгибается, утирает пот со лба и откидывает отросшую челку с глаз, победоносно вскидывает руку со свертком в воздух. А затем, недолго думая, метает его в сторону Джейны. И зычно кричит следом:
     — Лови. Заслужила!
    Внутри свертка — пять плиток шоколада. Пять.
    Дэмерон доходит оставшиеся двадцать метров ленивом шагом, засунув руки в карманы, и не сводит взгляда с Джейны. Откуда у него эти шоколадки и что он ради них сделал, не без помощи Джессики и Уэксли, ей лучше не знать, так что он молит небеса о том, чтобы она и не спрашивала. Он думал подарить их на день рождения, рождество или день победы, смотря что наступит раньше. Получилось — на день воскрешения. Тоже неплохо. Дэмерон делает последний шаг и останавливается рядом, улыбается расслабленно и спокойно. По-братски ерошит Джейне волосы.
     — С днем воскрешения тебя, что ли.
    И смеется, словно ребенок. Беспечный, как и всегда.

***

    В общей комнате их общего дома прохладно. Это все от высоких потолков, Дэмерон уверен, потому что ночь за окнами тепла. Он таких высоких потолков никогда не видел. Для него это вообще что-то запредельное, когда потолки создают эхо. Когда в доме можно играть в мяч, настолько он огромный. Дэмерон сидит на полу, прислонившись спиной к дивану, и точит самолетик из небольшого сучка. Хотел биплан, но сточил слишком много, и теперь это будет странная одноуровневая версия биплана. Немного косая, но эй! Он пилот, а не профессиональный резчик по дереву.
     — Это Сода, не обращай внимания, — не отрываясь от своего занятия, говорит он, когда Сода заходит в комнату. Как будто это нормально, что у них африканский хищник разгуливает по дому. С другой стороны, для роскоши с такими потолками и это не станет новостью. — Расскажи мне еще раз, — уже в пятый раз говорит он, не отрываясь от своего занятия. Гора опилок, осыпающая его с головы до ног, продолжает расти. Пальцы болят. — Ты падала. А потом.
    Он иллюстрирует свои слова недоточенным самолетиком, потом вскидывает взгляд на Джейну. Расслаблено треплет африканского хищника по загривку и легонько отталкивает от кучи опилок, куда зверь так и норовит сунуть любопытный нос. Дэмерон никогда не падал. Его никогда не сбивали, он не знает, что это такое. Но есть в нем какой-то странный, фаталистичный интерес, как будто он хочет подготовиться к тому, что однажды подобная участь настигнет и его тоже. Хотя не настигнет, конечно. Он скорее протаранит собой цеппелин и уйдет во всполохах взрыва в небе, соревнуясь по красочности с лучшими закатами Франции, чем упадет просто подбитый.
    С другой стороны, здесь никогда не угадаешь.
    Дэмерону по-мальчишески нравится рассказ Джейны. Он напоминает ему истории о каких-нибудь ковбоях из тех, что ему в детстве рассказывала мама. Или такую суровую реалистичную сказку, где вместо прекрасной доброй феи — вечно недовольная ирландка. Да и вместо дракона — предатель, а вместо рыцаря — вот эта вот девчонка, Джейна Соло, пять футов с кепкой. Принцессы тут и вовсе нет. Такая вот сказка. Аутентичная.
     — Самое страшное, наверное, что ты одна была, — он задумчиво разглядывает самолетик, вертит его в руке. — Помирать на виду у всех, наверное, проще.
    По замолкает, думает о чем-то своем.
    В комнате — тишина, только Сода о чем-то ворчит, отпихиваемая его рукой от опилок, а затем сдается и идет в другую комнату, ступая неслышно мягкими лапами. Все уже разошлись спать, завтра опять вылет. Конвой для бомбардировщиков, Бог его знает, сколько часов лету. А там, как обычно, может быть все. Может быть, кому-то придется помирать на виду у всех. Дэмерон хмыкает себе под нос и вновь берется за самолетик, ловко обращаясь с простеньким складным ножом.
     — Трудно было, — он подбирает слово, — воскресать?
[status]gambler[/status][icon]http://i82.fastpic.ru/big/2016/1023/f3/0a5186fbd3a2f9ff074beff552f82ff3.jpg[/icon][sign][/sign][LZ]<a href="https://swmedley.rusff.me/viewtopic.php?id=95&p=2#p31007">IDENTIFICATION CARD</a><div class="lz-hr"></div><b>По Дэмерон</b>, лётчик эскадрильи «Лафайетт»[/LZ]