В последний раз, когда тройка бойких курсантов решила поиграть в храбрых идейных повстанцев и задела Сунтира за живое, галактика узнала о трех дюжинах имперских пилотов, способных наводить шороху не меньше, чем прославленная Разбойная эскадрилья. И тогда за ним ничего не стояло, кроме личных амбиций.
Сейчас, помимо все тех же амбиций, у него было звание, положение, возможности и репутация, иногда идущая далеко впереди него. И так было еще проще сделать шаг за эту зыбкую грань, отделявшую его от слепой жажды отмщения...
Сорваться в нее - сладко. Дать ей поглотить тебя с головой. Месть всегда удается потому, что мысли о ней вытесняют все прочие, цель видна необычайно ясно и все силы устремляются к ней.
Немаловажную роль играл и такой скромный факт, что его собирались убить, и это даже могло бы немного льстить. На его счастье и разочарование всех особенно страждущих - ничего не получилось. И это уже было не просто покушение на его дом.
Когда он получил весьма лаконичное сообщение от Сопротивления, что-де у них имеется схваченный с поличным мофф Осколка и кое-что еще, генерал долго думать не стал. Разве что дождался утра, чтобы без зазрения совести объяснить Пеллеону, зачем ему понадобился шаттл и сопровождение. Да еще и куда - на Нар-Шаддаа, будто кореллианин решил пойти по исконному жизненному пути своих соотечественников.
О том, как поступить с предателем, ради приличия он тоже спросил и вполне удовлетворился ответом.
Барон Фел предпочитал за своей спиной и по обе руки от себя видеть не штурмовиков, а пилотов. От белой брони рябило в глазах, от непроходимой тупости - тошнило. Четверо из шестерки его то ли охраны, то ли почетного эскорта остались на посадочной площадке, двое же - и Джаг в том числе - отправились с ним.
Наверное, это был Очень Секретный Адрес. Но тройке мужчин в строгой темной форме с имперскими знаками различия было очень трудно не выделяться из общей массы даже на этом Корусанте отбросов общества. Справедливости ради стоит сказать, что они прятаться тоже не стремились.
- Принцесса, - Сунтир в качестве единственного знака почтения чуть кивнул головой. Ее нельзя было не знать, и он как раз помнил ее еще мятежным сенатором и главой Новой Республики. Это сейчас, говорят, к ней все больше обращались как к генералу Органе. Он не проронил ни слова, цепко оглядывая ее единственным глазом.
Как бы женщина не старалась нести свою каменную броню без видимых усилий, из-под нее пробивалась усталость. Однако в качестве уважения он сделал вид, что совсем этого не замечает.