Сначала она идет к Рей.
В первую очередь потому, что в Сопротивлении о Рей беспокоится намного больше людей, чем о Кайло Рене.
Если о Кайло Рене в Сопротивлении кто-нибудь и беспокоится, то в основном в разрезе «вытрясти всю информацию, использовать ситуацию с максимальной выгодой, а потом убить», и Лея не может это осуждать.
Хорошо, что в Сопротивлении пока что не очень знают, кто именно к ним попал.
По дороге Лея устало трет переносицу и страдальчески морщится, чем пугает встретившуюся медсестру, и машет рукой.
Нет, о небо, здесь никакие колеса не помогут.
Во вторую очередь, Рей будет говорить больше, проще и охотнее.
На самом деле, это не делится на первое или второе, просто нужна какая-то очередность, поэтому первым Лея выбирает то, что приятнее.
Третьим идет тот факт, что у нее есть возможность немного оттянуть встречу с Кайло, на которую она приглашает и Эмилин — видит небо, моральная поддержка ей не помешает, и она совершенно точно ее заслужила.
Поэтому лучше она сначала поговорит с Рей.
С Кирой.
О небо и звезды всех галактик.
Девочка выглядит плохо, и Лея с едва ощутимой тоской думает, что «девочка» — это самое неподходящее определение, какое только можно придумать для Рей. Для Киры.
Да, девочка, не повезло тебе родиться в этой семье.
Сев на край постели, Лея тихо выдыхает и накрывает тонкую — тощую, Рей вся сплошь из костей, кожи и мышц — руку. Гладит холодные пальцы.
— Здравствуй, Рей, — говорит она, когда та слабо шевелится и открывает глаза, и хмыкает. — С возвращением.
И сжимает губы, смотрит тверже, но не жестче.
— Сейчас ты находишься под действием подавителей. Не могу сказать точно, сколько это будет продолжаться, но не дольше, чем будет необходимо. Обещаю.

Лея коротко сжимает пальцы и убирает руку. Она не так часто общается с ней, чтобы знать и понимать ее привычки, но то, что ей не нравится это прикосновение, Лее очевидно.
Некоторые вещи просто учишься читать со временем так же легко, как алфавит.
— Он жив, — Лея кивает и поднимается с постели, отходит к окну. По привычке складывает руки за спину, постукивает пальцами правой руки по левому запястью.
Она не говорит о том, что Кайло жив пока — или еще — и, вероятно, что это только вопрос времени.
Думать она об этом не хочет тоже; она подумает об этом потом, когда придется решать.
— С Марой мы пока что не говорили. Так что да, — Лея поворачивается к Рей, — если ты расскажешь мне все, что рассказала… Маре, это будет неплохо. Детский сад для маленьких рыцарей Рен, — она трет переносицу, устало выдыхает. — Возможно планирующийся переворот. Дети. Потрясающе.
Генерал Органа произносит это с таким выражением, которое ясно дает понять — ни разу не потрясающе. Совсем. Это как «отвратительно», только в десятой степени.
— Рей, — она возвращается к постели, снова садится на край. Не трогает племянницу, но складывает руки на коленях — жест, понятный любому: мои руки открыты, я не прячу зла, ты можешь мне доверять. — Прямо сейчас ты можешь помочь этим детям, если расскажешь мне все. Все, что помнишь, что можешь вспомнить, что можешь предположить. Что происходило на Финализаторе, на базе рыцарей Рен.
Лея долго смотрит на Рей и сдвигает рукав рубашки выше, открывая комм.
— Если ты не против, я включу запись. Сейчас мы оказались в очень скверной ситуации — и нам нужна любая информация. Если тебе станет плохо — остановись. Но сейчас, если ты можешь говорить, если ты готова это делать, — она тихо выдыхает, на мгновение прикрыв глаза, — я буду очень тебе благодарна.

Годы в политике делают свое дело — и выражение лица Леи практически не меняется.
Практически.
Она смотрит по-прежнему спокойно, но, кажется, правый глаз слегка дергается. Или сейчас начнет.
Или…
Так. Хорошо. Хорошо.
Со своими эмоциями она разберется позже, с тем, что думает об этом, тоже — и позже же, когда Рей договорит, она поговорит с ней.
Если этого еще не сделала Мара.
Прекрасно.
Отрадно слышать, что Бен не настолько плох, чтобы пользоваться такими предложениями.
Отрадно… о небо. Крифф, крифф, крифф.
Кажется, у нее появилась новая мантра.
Лея вздыхает — тихо и в сторону; прикрывает глаза правой рукой — на левой надет комм, не стоит мешать записи.
Трет переносицу, закрывает глаза. Снова смотрит на Рей.
Просто совершенно, абсолютно, в высшей степени потрясающе.
Мало того, что они все дружно вляпались в плен, так еще и По с Финном дали сбежать.
Дали. Позволили. Потрясающе.
Великолепно.
— Хорошо. Ничего хорошего, — поправляет сама себя, возвращая взгляд на Рей, и кивает. — Продолжай. Ты сказала, что не чувствуешь его. А раньше чувствовала? Почему? Что… вас связывает с ним? И, — щелкает пальцами, — продолжай, как удобно. Просто говори.

«Наверное, его будут допрашивать».
Наверное.
Как будто бы здесь у кого-то может быть выбор сказать «а, ну ладно, тогда, конечно же, мы отпустим очень ценный источник информации» или такой вариант, при котором они безболезненно узнают то, что надо узнать.
Лея совсем не против, если Бен будет говорить сам, если не придется… воздействовать.
Да только какова вероятность, что так получится.
Вероятность стремится к нулю.
Впрочем, если Рей говорит о планирующемся перевороте и если вдруг это правда, если вдруг это не уловка, может быть, Бен и заговорит сам.
Крифф, как же все это не вовремя.
Потому что даже если он заговорит сам, Лея не уверена, насколько сможет ему поверить.
Но она подумает об этом позже — обо всем этом она подумает позже, потому что совершенно не дело вываливать все эти размышления и опасения на девочку.
Ни через одну жизнь — даже если это жизнь твоего противника — на самом деле нельзя переступать. Нельзя успокаивать себя тем, что делаешь это во имя благих целей.
Это может быть критерием выбора — но не успокоением совести.
От совести Леи и так осталось… никриффа уже почти ничего не осталось.
— Рей, — она говорит негромко, но отчетливо и уверенно и при этом мягко. — Наверняка существует способ обезопасить тебя от этой боли. Я не сильна в этом, ты знаешь. И знаешь, что я не могу обещать, что ничего не случится. Но я обещаю, что сделаю все, от меня зависящее — и все, что я могу сделать, чтобы этого не случилось. Я думаю, Мара или Люк наверняка знают какие-нибудь способы, как этого избежать. Или хотя бы… снизить последствия до терпимого уровня.
Лея выдыхает, не отводя взгляда от Рей, и трет переносицу снова.
К вечеру голову начнет ломить от боли.
— Мне жаль, что так получается, — говорит она, бросает взгляд на комм. Запись все еще идет. — Что-то еще?

Слишком, слишком много всего, о чем она подумает позже.
— Это же дети, — наконец говорит Лея, отводя взгляд к окну, и коротко пожимает плечами. — А не все из тех, против кого мы боремся, монстры, Рей. Счастливым можно быть где угодно. Равно как и несчастливым тоже.
Лея смотрит на комм, переводит взгляд на Рей и выключает запись.
— Насчет того, можно ли использовать твою память, это к мастеру Люку. Я, опять же, в этом не сильна. Насчет остального… спасибо, что рассказала, Рей. Если это не все — я включу запись снова. Но ты выглядишь не слишком хорошо, — другое дело, что есть ли среди них хоть один, кто выглядит действительно хорошо. Впрочем, в удачные дни, в дни, когда возвращаются все, и такое бывает. Равно как и в дни, когда возвращается хоть кто-то. — И тебе не помешает отдохнуть. Если есть что-то еще, что… не для записи, — морщится, трет запястье рядом с коммом. — То я все еще здесь.
И коротко улыбается, глядя на нее, и спрашивает все-таки то, что в нормальных ситуациях спрашивают первым делом.
— Как ты вообще, Рей?

— Главное — никаких «тёть», — Лея фыркает, морща нос, и вздыхает, глядя на девочку. Нормально. Ну да.
Впрочем, Лея прекрасно знает, что для некоторых людей вот это — действительно нормально.
Нормально мыться песком, а не водой.
Нормально продавать свое тело за еду и воду.
Нормально… все то, против чего она борется всю свою жизнь.
И вот, смотрите, ей пошел уже шестой десяток, но некоторые вещи остаются такими, как были.
Крифф.
— Ты еще не допущена до полетов, Рей, — Лея смотрит твердо и строго, разве что не складывает руки на груди и не вздергивает бровь, но выражение легкого и криффовски вежливого недоумения на ее лице отражается очень четко. — Это как минимум. Как максимум — коммандер Дэмерон переведен в распоряжение вице-адмирала до тех пор, пока она не решит, что достаточно.
Либо пока не произойдет действительно та ситуация, где без коммандера на привычном ему месте будет никак не обойтись.
— Он давно заходил к тебе? — переплетает пальцы, склонив голову к плечу слегка. — Не думаю, что он был бы рад тому энтузиазму, с которым ты собираешься подрываться с места и куда-то лететь, когда толком еще не поправилась. Или я ошибаюсь?

— Нет, Рей. Вопрос не в подавителях — и ближайшие несколько дней этот вопрос не обсуждается, — она позволяет голосу звучать строго и непререкаемо — потому что этот вопрос действительно не обсуждается. — Впрочем, — теперь Лея звучит спокойнее, — ты можешь обсудить это с мастером Люком. С… со своим отцом, Рей. Он больше меня знает и понимает в этих вещах — и может быть знает что-то, что поможет тебе восстановиться и прийти в порядок быстрее. Но до тех пор, пока медсестры в медблоке неодобрительно смотрят на каждую твою попытку самостоятельно встать — никаких полетов, никаких «не здесь». Если вы с Люком не придумаете что-то другое.
Это странно — очень странно понимать, что девочка, которую они похоронили много лет назад, жива — и вот она, Рей. Кира, Кира-Рей, Рей.
— Я так понимаю, коммандер уже успел с тобой поделиться своим мнением, — Лея чуть улыбается, но теперь немного тревожно. Качает головой. — Нет, Рей. Сейчас — точно нет. Как будет дальше — я пока не знаю.
Снова смотрит и все-таки спрашивает.
— Коммандер, когда заходил к тебе, говорил что-нибудь про уход?
Ей кажется почему-то, что с Рей он мог бы этим поделиться. Мог бы ей сказать.
Потому что за заданием к Эмилин он не приходит сегодня утром — и Лее нужно понять хотя бы немного заранее, если это произойдет.
Сопротивление без коммандера Дэмерона представить сложно, но если постараться — но совсем не хочется.
Но ведь она сама говорила ему, что Сопротивление — это не один, это больше, чем один человек. И оно продолжит существовать и делать свое дело и без него, и без вице-адмирала, и без генерала Органы тоже.
И все-таки представлять такое — сложно.
Больше, чем просто сложно.

— Думаю, в этом нет необходимости. Даже не пытайся, Рей, — Лея вздергивает бровь, глядя на племянницу, и качает головой. — Либо согласие Люка, либо отсутствие неодобрительных взглядов медсестер — только тогда ты можешь быть не здесь, а где-нибудь еще.
«Говорил, что останется» — значит, решает все-таки уйти.
Хорошо.
В этом, конечно же, тоже ничего хорошего.
Но вряд ли По, глядя на Рей в таком состоянии, сказал бы «нет, знаешь, я все-таки уйду; ты давай тут, не болей, ага».
Сюрреалистичная картина.
Но времени рассматривать ее нет.
— Это не глупо, Рей. Это нормально, — она едва заметно и не слишком весело улыбается, а затем вновь смотрит серьезно — и как будто бы даже жестко. — Нет. История не знает сослагательного наклонения. То, что произошло, уже произошло. И все, что мы можем делать — принимать решения, ориентируясь на уже случившееся. И эти решения, этот выбор — это ответственность того, кто делает его, в первую очередь. Коммандер мог составить более продуманный план. Кайло… подозреваю, он тоже мог решить иначе. Но это уже случилось. И это уже не изменишь. Ты не можешь нести ответственность за решения других людей, Рей. Это попросту не в твоей власти.

— Да. Если что-то изменится — ты узнаешь об этом, — Лея поднимается с постели, заправляет за ухо прядь волос. Убирает руки за спину. — А пока что — в твоих же интересах больше спать и не пытаться сбежать. Каждая попытка побега будет только отдалять от тебя час, когда какой-нибудь из этих двух вариантов случится.
Она бы очень хотела улыбнуться ободряюще и сказать, что все будет хорошо, но, ну… нет. Все будет хорошо — но Лея не уверена, что сможет сказать это так, что Рей ей поверит.
Что их «хорошо» сходятся, потому что их «нормально» совершенно точно отличаются слишком сильно.
— А теперь — отдыхай, — поправив комм, одергивает рукав рубашки. Оглядывается на дверную панель — за ней наверняка уже притаилась медсестра, ожидающая, пока генерала Органу можно будет отсюда выдворить. Лея слабо усмехается. — Отдыхай, Рей. Пока что это единственное полезное, что ты можешь сделать. В первую очередь — для себя.