Вероятно, это был самый глупый поступок в его жизни: пойти и самому сдаться в плен. Более того, самому сдаться в плен, когда он так нужен был друзьям и Восстанию. Джедаи на дорогах не валяются, и когда последний из них на мгновение лишается рассудка и уходит, то случается, что было закономерно – они не справились.
   Из-за него не справились. Он ушел. Предал. Свои интересны поставил выше.
   И все. И больше не у кого даже прощения просить, остался только он и его чувство вины. Казалось, будь он вместе с ними, то смог бы что-то придумать, и была бы – победа. Что смог бы что-то сделать, и как тогда, в первый раз, обратить в прах страшную станцию. Или хотя бы умереть вместе с ними. А он даже не попытался.
   Так что все, что случилось с ним потом, он принимал с какой-то скрытой радостью: он предал друзей, он заслужил. Боль физическая помогала на время унять боль моральную, а моральная в свою очередь помогала держаться во время пыток и бесед с Императором.
   А еще он малодушно мечтал, чтобы все это просто закончилось. Почему ему не дают умереть? При Эндоре была абсолютная победа Империи, и даже если бы Люку было, что поведать имперской разведке, в этом было бы мало толку. Хотя и через это он тоже прошел, еще в самом начале. Но почему его потом не расстреляли, как государственного преступника, как многих других? Почему с ним возятся уже почти год? Или сколько прошло, два года? Десять? Он потерял счет времени.
   Сперва он старался держать лицо, сохранять невозмутимость – ну и что там еще должен сохранять последний и последних перед лицом победившего врага? Но в какой-то момент измученное тело стало побеждать волю. Он еще цеплялся, как за спасительные соломинки, и за разъедающее изнутри чувство вины, и за лозунги Восстания, и за лица друзей застывшие в памяти бледными масками. Он все еще цеплялся за образ Оби-вана, но и тот все тускнел и тускнел, и временами Люк начинал сомневаться, а был ли вообще такой? И было ли что-то еще кроме желтых глаз напротив и голоса в голове?
    Последний «урок», как называл это Палпатин, он почти потерял себя. Император умело истязал и тело, и разум, и эти воздействия начинали – давно начало – давать результаты. После «разговора» Люк почти два дня лежал пластом и вспоминал, кто он такой. А потом о нем на какое-то время забыли. Может, совсем забудут?

Отредактировано Luke Skywalker (19-08-2018 19:11:08)

   Ему снится какая-то муть. Наполненная скорее эмоциями, чем картинками и действиями. Впрочем, одна картинка там есть – желтые глаза напротив, и вкрадчивый голос: иди ко мне, Люк. Больной с запозданием вспоминает, что это его имя. Кажется..
   Голос Палпатина не был злым или жестоким, в нем была нескрываемая жалость и обещание избавления и заботы. Словно заигравшегося ребенка звали домой с улицы, пошалил и хватит. Иди домой.. Домой.. Как это?

    - Люк..
   Снова голос. Уже другой, по сравнению с голосом Императора – страшный и грозный. Спрятаться бы от этого голоса на коленях у старца – спаси и сохрани! Палпатин утешит, Палпатин никогда бы не отрубил тебе руку.. Руку? Люк прорывается через туман и вспоминает, чей этот новый голос.
    - Отец..
   Скорее выдох, слово едва различимо. Люк снова собирает картину мира вокруг этого нового слова, картинка отличается от того, что виделось ему ранее. Больше нет заботливого голоса, больше нет обещания утешения. Снова морок.
   Он с усилием открывает глаза, но тут же закрывает – полумрак палаты бьет по зрению ослепляющим светом. Снова открывает глаза, голову поворачивать больно, поэтому просто скашивает глаза на черную фигуру. Отец.
- Я.. не смогу больше…