Если одиннадцать пилотов занимались исключительно тем, ради чего обычно люди приходят в эскадрильи - летали, а не погибали в первый свой вылет, то двенадцатому, который взялся всей этой компанией руководить и направлять в нужное русло, жить было куда проще. Но даже в практически идеальной с этой точки зрения Разбойной эскадрилье приходилось иметь дело с поиском новых дарований, хоть и много реже иных подразделений, поэтому командиру удавалось не засиживаться на земле дольше, чем того требовали мелкие формальности. Лучший способ не быть застигнутым врасплох - быть заранее подготовленным.
Гэвин всегда держал несколько копий личных дел тех, кто мог бы однажды занять одно из мест среди Проныр. Он никогда не искал таких кандидатов специально, они просто сами собой попадались на глаза, их имена проскальзывали в разговорах и рапортах. Здесь, в Сопротивлении, отыскать пилотов такого рода можно было легко - хорошие пилоты выходят из-за парт летной академии, а великолепные оттачивают самородное мастерство в деле. За такими он и наблюдал, невидимый, у ангаров и в столовой, на тренажерах и за ни к чему не обязывающим разговором. «Дэмерон» проскочило где-то там невзначай, как бы между делом, однако не мимо него.
Больше пяти лет назад эта фамилия появилась в его несуществующем списке с подачи Джейны Соло. С его краткой и официальной биографией он ознакомился ещё тогда, а вот путь, без сомнения, одаренного юноши на сторону повстанцев из-под крыла Новой Республики был новой деталью его истории - о многом говорил, но куда больше мог показать. Если служба во флоте государства была зажата в определённые рамки, то Сопротивление их размывало. Винтер помогла ему с внушительным списком достоинств и заслуг коммандера, обрывавшимся короткой констатацией отстранения от полетов, а с Асир удалось добраться до архива телеметрии и в две пары глаз посмотреть некоторые из случайно выбранных записей. Не требовалось изучать все - уникальный почерк любого пилота был узнаваем в нескольких безликих числах, и от того сухая заметка о запрете подниматься в небо вызывала закономерное негодование. Внутреннее, но плохо скрываемое.

Раз уж все дороги вели к адмиралу Холдо, Дарклайтер и решил прийти непосредственно к ней. Сидеть на земле - само по себе наказание, а следить за товарищами, которым были доступны крылья - уже имело некоторые оттенки пытки. И верхом расточительства было затягивать эту показательную порку, хорошим от долгого ожидания становится только вино и виски, но никак не навыки. Самый яркий и самоуверенный талант ничего не стоит без каждодневного труда над собой.
Он пару раз из вежливости постучал, чего бы ни стоили звания Сопротивления по отношению к республиканским.
- Доброе утро, адмирал. Я Гэвин Дарклайтер, - он не протягивает руки для рукопожатия, вроде как с незнакомой женщиной это несколько неловко, хотя наслышан о ней он был, - и я хочу поговорить с вами о коммандере Дэмероне.

Она почему-то немного напрягается, поднимаясь с места, но прячет это за ровной осанкой. Не военной выправки, судя по слухам, она никогда не была причастна хоть движением пальца к флоту, однако её «Нинку» успели пообсуждать в кулуарах Новой Республики. Без сомнения, адмирал Холдо была проницательна, и именно это привело её к тому месту в Сопротивлении, на котором она была ныне. Стояла в данный момент и наблюдала за его каждым жестом, движением мельчайших мышц.
Но умные люди зачастую лишены одной способности - видеть то, что лежит на поверхности, прямо под носом. Они строят хитроумные планы, переигрывают соперников и видят на два хода вперёд, однако ту часть, которая про «здесь и сейчас», без далеко идущих перспектив, как-то выпускают из внимания. Если оно не относится к чему-то большому и великому, достойному их ума, то вовсе может оказаться списанным в утиль как незначительное. А ситхи, как известно, чаще всего и кроются в деталях.
По Дэмерон был такой деталью.
- Меня меньше всего волнует, когда пилоты летают, - он улыбается. Нет, иногда волноваться все же стоит, но коммандер не из этого числа. - А вот когда они не летают, тем более лучшие из них... Это вызывает у меня вопросы, - можно было бы добавить, что и не без негодования, но он воздерживается от столь резких для первого знакомства слов. - Вы несправедливо держите его на земле. И на привязи.

Победить собственную наивность даже с годами получалось плохо. Вытравить из собственной жизни и лексики такие понятия как «честь» и «справедливость» у Гэвина по-прежнему не получалось - и даже разочарование что в одном, что в другом, не стало достаточной причиной чтобы разуверится. Он редко имел дело с политиками, бывшими в том числе, и потому несколько забывал, как люди этого склада могут смотреть на некоторые вещи. Чаще всего - совершенно противоположно, меняя чёрное и белое местами.
- Вы делаете это дорогой ценой. Он - отличный пилот, и это все, что он должен. А пока ему приходится сидеть и заниматься совсем не тем, чем следовало бы, он вместо шага вперед делает два шага назад. Вместо того, чтобы стать гениальным в том, в чем и без того хорош, он в вашу угоду пытается стать идеальным, - пилоты, какими их мечтали видеть адмиралы и командиры, не бывают удобными. Они колючие, резкие, непокорные, на каждое «да» находят несколько «нет» и суметь управлять ими - тоже искусство, доступное единицам, не менее одаренным, пусть и по-своему. - А в итоге, вместо идеального По Дэмерона, вы получите обычного, заурядного во всем, что бы он ни делал.
Пилотов не по профессии, а по призванию, особенно молодых и горячих, отличала почти безумная страсть в глазах - наблюдая за ними, можно было заметить, что до объявленного вылета из них почти сквозила тягость ожидания момента, когда им позволят оторваться от земли, а после приземления они плохо скрывали желание поскорее взлететь ещё и ещё раз. Это позже, когда пыль романтики борьбы за правое дело собьется, этот взгляд станет критичным и немного параноидальным, напряженным ожиданием и грядущей неизвестности, ждавшей их в высоте атмосферы или ледяном открытом космосе. Потому что каждый раз кто-нибудь из друзей и товарищей не возвращался.
И вынужденное прозябание без крыльев как ничто на свете гасило эту искру, с которой уходила и вся радость жизни.

Гэвин бы тоже не пытался. Таков закон природы, всякое действие неизбежно вызывает противодействие. Империя уже пообломала о него зубы, пытаясь затянуть последнюю удавку на галактике. Да, мятежники редко располагали большим количеством времени, предпочитая компенсировать недостаток сил эффектом неожиданности, но даже с такой причиной для него не находилось повода ломать и калечить души лучших. Если ссадину вылечит вовремя наклеенный бакта-пластырь, то до самых глубоких ран добраться не так просто.
Знала бы адмирал, насколько она ошибается в своей немного насмешливой фразе о слиянии с крестокрылом... но тактично не поправляет хотя бы в этом. Рано или поздно, выживающие среди этой огромной мясорубки космического боя привязываются к своим машинам. Вдалеке от фрегатов, дредноутов, крейсеров и их заградительного огня, наедине с соперником и вакуумом не на кого больше положиться, кроме как на собственный истребитель, на то, что вывезет, вытащит, выдержит, сколь бы это болезненно не царапало самолюбие власть придержащих.
- Я предпочту, чтобы мою спину прикрывал такой, единица, нежели безропотный винтик системы, следующий инструкциям. Потому что помочь напарнику, ставя под угрозу свою жизнь, технику и итог всего задания - это нарушение, - Холдо мыслила как политик, просто и жестоко, не принимая во внимание, что за каждым именем, за каждой этой частью стоит человек и его история, его судьба. - Живи мы в вашем идеальном мире, вас можно было бы прямо сейчас отправить в боевой вылет, а меня - к пехоте. Но на деле это станет нашей первой и последней попыткой убедить, что незаменимых людей не существует. Я пришел к Сопротивлению не кого-то останавливать, меня тяготит долгая пауза, взятая высшим командованием и Сенатом, и быть здесь - лучшее, что я могу делать в этом ожидании. Но я вернусь к своей эскадрилье, как только это будет необходимо, потому что моё место. Как и место коммандера Дэмерона - в небе.

- Я верю в каждого из своих пилотов. А верите ли вы в своих солдат, адмирал? - некоторые вещи никогда не получится объяснить с рациональной точки зрения. Наверное, Гэвина ещё не раз назовут законченным идеалистом, но не всегда все должно держаться на холодном формализме.
Что же, каждый из них действительно жил в своем мире, и зачастую понять мир другого было тяжело, если и вовсе возможно. Воспитание и какие-то манеры позволяли обходиться с тонкой душевной организацией собеседника достаточно осторожно и уважительно, чтобы не задевать за самое хрупкое. Любая полемика чаще всего ни к чему не приводила, только расшатывала мысли, оставляя при себе убеждения и устоявшиеся взгляды. Что и требовалось доказать.
- Переведите По под мое командование. Если не теряете надежд на его перевоспитание, можете отдавать только на три-четыре дня в неделю, - один человек научил его собственным примером, что за своих пилотов стоит бороться. Пусть Дэмерона «своим» ему не называть, они даже лично не встречались, но побороться было за что. Если не ради самого коммандера, то ради Сопротивления, чтобы, когда наконец его пустят под колпак кабины, пилот в нём не оказался на уровне плохенького выпускника посредственной академии. И заодно - ради своего же благополучия, когда, возможно, силам Республики и повстанцев придется работать вместе на одном маленьком кусочке против одного врага. Дарклайтер верил, что такой день ближе, чем каждый мог себе представить. А о союзниках лучше позаботиться заранее, раз уж такая возможность.