Хорошо, что между фиолетово-чайной обителью адмирала Холдо и излюбленным рабочим кабинетом генерала Органы целая база. Гэвин по пути успевает подхватить стакан воды, и это даже чуть остужает его разгоряченный разум, но не настолько, чтобы он притормозил и два пересечения коридоров назад повернул бы к своей спальне, дождался бы Асир и придумал вместе с ней как правильнее следует действовать дальше, с трезвым рассудком, достойным офицера.

Нет, перед дверью кабинета он все таки останавливается, выдыхая. Так же врываться, как к адмиралу, он не сможет — Лея Органа, пусть и становилась ближе, понятнее, чем выше поднимался и взрослел, превращаясь из шумного птенца в благородную птицу, по-прежнему оставалась для него недостижимым и непостижимым идеалом, какой казалась три десятка лет тому назад. Может она и принцесса, политик, но ему она казалась самой иконой восстания. Неважно какого — тогда или сейчас.

Дарклайтер заглядывает в кабинет крайне скромно, выдают его разве что чрезмерно блестящие темные глаза, не переступая и порога без разрешения.

— Вы позволите, генерал?.. — невысокая женщина с замысловатой прической, склонившаяся над столом, пусть и не производила впечатления крайне занятой или слишком грозной, однако вряд ли он не подчинится, скажи она немедленно уйти. — Это, конечно, не вопрос жизни и смерти, но однажды может им стать.

Гэвин ступает вперед, закрывает за собой дверь, но вот садиться не торопится. Он так и остается у дверей на условленные две минуты, наблюдая за почти гипнотическими движениями быстрых и точных пальцев принцессы, так что ожидание вряд ли можно назвать тяготящим. Едва ли заметная монотонная и ежедневная работа, спрятанная в самой глубине базы, но именно та её часть, без которой все развалится по кирпичам. Формальности, будничные мелочи, которые делают большой организм Сопротивления жизнеспособным.

Дарклайтер от воды отказывается, заодно мотнув головой стряхивает и эту тень завороженного оцепенения.

— Меня беспокоит судьба одного из пилотов. Коммандера По Дэмерона, — он сжимает спинку стула, и мелкие постукивания пальцами выдают толику его нервозности. — На досуге я познакомился с данными некоторых его вылетов и то, почему он сидит на земле, остается для меня удивительным, — полковник благоразумно опускает ту часть предложения, которая касается вопроса о причинах приписания По к вице-адмиралу. — Я говорил с адмиралом Холдо об этом же недавно, но она отказалась даже на несколько дней передать мне его под командование. Поэтому мне больше не к кому прийти, кроме вас, генерал.

Гэвин только чуть щурится, поджимая губы. Это всё формальности, кто вице-адмирал, а кто — адмирал. Ему вообще особенно не было разницы, к кому именно приходить, от кого уходить... И то, что генерал Органа — просто генерал, ничуть не умаляет ее настоящей власти. Она уже Лея Органа, сама по себе на голову выше остальных, не имей она никаких титулов и званий, её слово по-прежнему будет для многих решающим. Он тоже не исключение.

— Что вас вынудило отдать такой приказ? Это жестокий приказ, вы ведь знаете, — он наконец садится на стул напротив, чувствуя, что ещё немного и станет бесконечно ходить по кабинету. — Разве мало других способов наказать за проступок, мало на базе персонала и потребовался ещё один? — лет десять-пятнадцать назад (а раньше — тем более), вздумай кто его посадить вот так же, отняв смысл жизни, когда жизнь как раз требует его непосредственного участия, он счел бы это личной катастрофой.

— Мы даже не общались лично, — вряд ли такую деталь генерал станет использовать как причину ему отказать, и ему ни к чему скрывать. О людях ведь судить не обязательно из встречи, куда более беспристрастно позволяют судить о человеке его поступки. — Коммандер одарен и талантлив, я не в первый раз слышу о нем. И мне хочется, чтобы таких людей в небе было больше — по призванию. Век пилота короток, — Гэвин сам по меркам возраста где-то у грани глубокого ветерана, и еще года через три позволять ему летать будут из снисхождения и уважения, попутно придумывая красивую причину отправить его в отставку. Кому приходить им на смену?

Гэвину, конечно же, не нравится. Он пытается не показывать, но хмурится, излишне напрягает и без того скулы, и, кажется, чем дальше, тем мрачнее становится. Если привыкаешь получать всё, то ощущение, что желаемое ускользает из рук, только портит настроение. А он научился у одного низенького кореллианина держаться крепко-накрепко за то, что считаешь правильным и верным.

— Пилотами рождаются, а всеми остальными — становятся. Такими пилотами, — нет, ну это он конечно обобщал, политиком вроде Леи трудновато было стать даже если денно и нощно трудиться над собой, но его в данный момент куда больше интересовала общая идея. В общем-то, если кто-то будет обвинять его в какой-то предвзятости ко всем прочим, несомненно, важным профессиям в военном деле, ему всё равно не станет ни на капельку стыдно. Хотя понятие признания как такового подходило абсолютно везде — да, можно стать хорошим механиком, связистом, солдатом пехоты, но вот великим... — Если он окажется на земле, он научится. Все учатся, — это, конечно, чаще всего горькая необходимость, однако так уж устроена человеческая сущность — ко всему приспосабливаешься, с большими или меньшими потерями. Даже к оседлой жизни, если до этого провёл почти всю жизнь в небе.

Для пилота потеря времени без практики — как раз потеря из самых огромных. Сколько бы руки не помнили как сжимать гашетку, где найти нужную кнопку, летать это совсем не о гашетках и нажимании кнопок.

— Я знаю совсем немного поводов, чтобы посадить таких пилотов на землю. Объясните мне, — Дарклайтер был почти готов насупиться как бунтующий подросток, обиженно вжавшись в кресло. По-хорошему, и поводов таких особенно для него не было, кроме очевидно преступных... но ему стоит себя почаще поправлять, что так было и есть в Разбойной, а ей, уж повелось, всегда можно было немного больше. Немного больше, чтобы они могли сделать много больше, чем все остальные подразделения флота. Немного больше за их большие жертвы.

Хотя Сопротивление, которое осталось вне всех государств, жертвовало куда большим. Жертва в виде коммандера вообще была роскошью.

Ну, если бы ему когда-то предложили осесть на земле, первым желанием у него тоже было бы уйти — это Гэвин как раз понимал, как и понимал, почему парень смирился и принял даже такой приказ. Конечно, каждый из них всегда будет делать выбор в сторону возможности продолжать летать, но летать без всякой цели, полёт ради полёта не имел никакого смысла, а люди как раз испытывали постоянную тягу придавать каждому своему действию какую-то осознанность. Самые сладкие и подходящие смыслы, будто и всегда так было, предлагали разного рода мятежники и повстанцы, а если ещё и ради благополучия всей галактики, а не одного конкретного мира, то слетались все искатели как мухи на сахар.

Он только посмотрел на лицо Леи, которое говорило, в общем-то, всё без лишних слов.

— Я никогда не считал вас самодуркой, мистрисс Органа. Скорее, наоборот, вы всегда, рано или поздно оказываетесь правы, — не исключено, что все его попытки тоже неправильные, а как раз генерал права (как и прежде, в другом восстании), и он ещё потом спросит себя, зачем с ней спорил. Даже, казалось бы, после стольких лет в этом жутком котле, командование понимать Дарклайтер не научился, потому что его никто не отправлял, ни силой, ни доброй волей, набраться такого опыта — Антиллес не видел в чём-то таком необходимости, а он не на всех их расквартировках помнил что-то кроме расположения столовой, тренажёров и ангара с крестокрылами, не говоря уже о существовании какого-то персонала на базах и станциях. Может, оно и к лучшему. Полковник задумчиво рассматривал свои сцепленные в замок руки перед собой на столе.

— Значит, у меня нет шансов убедить вас смягчить приказ? — с Леей так, как с адмиралом (вице-адмиралом) не получалось — это как бросать камни в воду, а не в стену.