Справедливости ради — По успевает, ну, не столько постучаться, сколько ударить ладонью по двери, прежде чем ворваться внутрь кабинета вице-адмирала Холдо прекрасным крайтским утром и, раскрыв дамский роман на второй странице, сунуть его под нос начальству, ткнуть пальцем в строчку, на которой красуется посвящение, и грозно вопросить:
    — Ваше?
    Таким голосом провинившихся детей спрашивают, кто разбил вазу. Таким голосом говорят «та-а-ак», чтобы застыдить нашкодившего щенка. Таким голосом интересуются, каким образом неприличный дамский роман с чересчур явно указывающим на свою обладательницу посвящением оказался в коробке вместе с детскими книгами, откуда дети каждый вечер выбирают, что будут читать на ночь.
    Еще таким голосом разговаривают люди, которых опыт посещения бывшей базы Сопротивления на Ди’Куаре травмировал меньше, чем необходимость читать вот этот вот дамский роман каждый вечер. Вслух. Детям. Вслух!
    Вслух!
    У По ушло три дня — три дня чтения вслух! — чтобы уговорить Ракушку отдать злосчастный роман, да и то он должен будет вернуть его обратно, как только «уладит свой взрослый вопрос». Мон-каламари отказывалась расставаться с книгой и снизошла только потому, что вчера По вернулся очень усталый и грустный, и она подумала, что роман должен его порадовать.
    Криффов роман По Дэмерона не радует ничуть.

    Вице-адмирал даже не пытается отрицать. По не верит своим ушам. Он был готов к тому, что она сыграет в дурочку, к тому, что скажет, что это какой-то розыгрыш, шутка, гаталентский юмор, в крайнем случае, свалит вину на кого-то еще. Но вице-адмирал Бусики-Браслетики просто берет и подтверждает его слова, при этом выглядя так, будто не видит в произошедшем ничего такого.
    — Десяти частей?! — возмущение достигает такого уровня, что у По пропадает голос, и вопрос он скорее сипит, чем произносит.
    Нет, конечно, тот факт, что вице-адмирал — мягко говоря — эксцентрична, его не удивляет, с этим он за прошедшую под ее командованием неделю уже успел худо-бедно свыкнуться. Но все же до этого По не думал, что она выжила из ума. Однако сейчас впервые задумывается об этом всерьез, потому что только сумасшедшие подкладывают детям книжки, за чтение которых несовершеннолетним, вообще-то, есть статья. И хвала всем звездам, что они в Сопротивлении в некотором смысле вне юрисдикции Новой Республики.
    По шумно вдыхает и, схватившись руками за голову, делает несколько импульсивных шагов прочь из кабинета. Затем резко разворачивается на месте и возвращается обратно, но на этот раз тычет пальцем не в книжку, а в саму вице-адмирала Холдо:
    — Вы вообще в своем уме? — еще более грозно спрашивает По.
    О том, с каких пор его начала так волновать судьба детей, которых он знает всего несколько дней, лучше не задумываться, иначе следом пойдут другие, еще более глубокие вопросы. Вроде того, какая ему разница, принадлежит ли книжка вице-адмиралу Бусики-Браслетики, зачем он явился ее отчитывать и наставлять на путь истинный, почему он не мог просто пожать плечами и не обращать внимания, ведь ему все равно. Он на этой должности ровно до тех пор, пока его не выпустят обратно в небо, и относится к своим обязанностям соответственно.

    Вице-адмирал переходит на командный тон, но По успешно давит вымуштрованный годами службы во флоте рефлекс подчиниться приказу. Благо, не подчиняться приказам, которые считает неуместными или попросту глупыми, он умеет ничуть не хуже, чем слушаться, когда действительно стоит. Сейчас не тот момент. По остается стоять, только палец опускает, делает два вдоха, два выдоха, круг по кабинету. Проводит рукой по лицу. Вновь смотрит на вице-адмирала Холдо. Все эти манипуляции совершенно не помогают ему взять себя в руки.
    И то, как она отчитывает его за обращение, тоже.
    Она права, конечно — По это понимает. Чего он не понимает, так это каким образом можно было подкладывать детям эту, с позволения сказать, литературу? Когда вице-адмирал Холдо, держа книгу в руках, еще и улыбаться начинает, По сцепляет зубы так, что у него сводит челюсть и становится видна бьющаяся на виске жилка. Во избежание кровопролития он предпочитает держаться от начальства на почтительном расстоянии, хотя так и хочется подступить ближе и хорошенько ее встряхнуть.
    — Хочу узнать, когда вы начнете думать, кому и что подкладываете, мэм, — зло цедит По.
    Он цепляется рукой за ближайший стул, дергая его на себя, но не садится, а лишь опирается о спинку. С помощью стула между ними По на самом деле нивелирует собственные шансы кинуться на вице-адмирала и — что именно «и», он не знает и сам. Возможно, порвать эту ее криффову книжку. По опускает голову и жмурится. В спинку он вцепляется так сильно, что костяшки пальцев белеют.
    — Это же дети! Самой младшей лет пять от силы! — продолжает он тоном, в котором все еще прекрасно слышно теперь уже худо-бедно контролируемое возмущение. — Им рано читать такие книги. Это же порнография, никто в здравом уме и трезвой памяти не станет читать такое своим детям. Если вы положили ее в коробку для книжек по ошибке, то это одно. Если вы положили ее туда намеренно, то, — По импульсивно взмахивает руками, но тут же вцепляется в спинку стула вновь, только голову поднимает и жмуриться перестает. — Эти дети и без того пережили травматический опыт, не нужно добавлять им в копилку еще и это.
    Он кивает на книгу так, словно это что-то склизкое и мерзкое.

    По прищуривается: она это серьезно? В тоне вице-адмирала Холдо ему чудится не то ехидство, не то подколка, не то насмешка. Если с кем-то случилось Черное Солнце, это не повод пускать их воспитание на самотек, потому что хуже пиратов и преступников с ними уже все равно ничего не случится. Он почти открывает рот, чтобы сообщить об этом начальству, но начальство заходит на новый виток речи, и По только вздыхает.
    Все равно что с ветряными мельницами бороться.
    Отвечать на сопутствующие вопросы, как же. Вот сама бы и читала тогда, чтобы потом отвечать на расспросы заинтересованной публики. Лично По уже по горло сыт вопросами про «плохих парней», «большую любовь» и прочие вещи, которые предпочел бы никогда не объяснять, но приходилось. Даром, что все особенно неподходящие для чтения детям моменты ему удавалось до сих пор благополучно опускать. Правда, некоторые дети уже начинают подозревать, что не может быть в книге таких страниц, на которых всего пять предложений. Большинству из этих детей все же около десяти, плюс-минус пара лет, и они весьма сообразительны.
    По вновь взмахивает руками, дослушав вице-адмирала, но на этот раз ничего не говорит, лишь опять вздыхает, на этот раз сокрушенно. Как ловко у нее получается переворачивать все с ног на голову! И вот она уже не коварная развратительница детей, а добрая крестная фея, которая поспособствовала приросту популяции книг в несчастной коробке. Ну кто бы мог подумать. По кривовато улыбается уголком губы, глядя в лицо вице-адмиралу.
    Ветряная, крифф ее подери, мельница.
    — О, дети в восторге, особенно Ракушка, — мрачно говорит он. — Мне же хочется вымыть рот с мылом, даже с учетом того, что я опускаю все, что в тексте этой книги должно было намекнуть вам, что она не для детей. Чтобы вы понимали, — По все же выпускает спинку стула, чтобы подойти ближе к столу и, схватив злосчастную книжку, быстро вернуться обратно за стул, как за щит, — мне придется вернуть это сокровище Ракушке, потому что она рассталась с ним только потому, что хотела подбодрить меня вчера. Ради всех звезд, не рассказывайте ей, что есть еще десять частей.
    По вертит книжку в руках, и на его лице читаются одновременно и неприкрытое отвращение, и какая-то мягкость, почти нежность, которые, впрочем, быстро покидают его, когда он вновь смотрит на вице-адмирала. Выглядит он серьезно.
    — Я лучше сто раз перечитаю эту чушь вслух, чем узнаю, что происходит там дальше.