По устает. По устает, но все равно продолжает работать, пока день не начинает клониться к вечеру, и работы просто не остается. Когда он выясняет, что делать сегодня больше нечего, это приводит его почти что в кататонию. Некоторое время По просто сидит в кантине и по кругу думает о том, что он будет делать, если Мэй умерла. Если ее убили, если она где-то истекает кровью, а он тут, в тепле и условном спокойствии, вместо того, чтобы нестись спасать ее. Что он будет делать, если это действительно так. Сможет ли он однажды простить себя — и всех тех, кто помешал ему сорваться на поиски — и как-то жить дальше.
    Кто-то из знакомых окликает его, и По вздрагивает, смотрит на время — встреча генерала Органы должна была уже закончиться — и поднимается с места. Нечего хоронить того, про кого еще ничего неизвестно. Так и с ума сойти недолго. По одергивает себя грубо, с матерком, но это работает, и он делает две чашки какао: на базу недавно привезли немного порошка какао-бобов, и это лучшее, что случалось с базой за эту неделю. Кроме, конечно же, генеральной перестановки всего и вся, о которой еще нужно предупредить некоторых людей, в частности, генерала Органу.
    По собирает все на небольшой поднос, потом усмехается и, удерживая пачку печенья подмышкой, идет к кабинету генерала Органы. Дверь так и не починена, но с этим они тоже разберутся; техники обещали посмотреть так скоро, как смогут — По знает удивительно много о жизни базы теперь; раньше он бы в жизни ни о чем таком не задумывался: двери еще какие-то, звёзды, что за мелочи — и поэтому внутрь можно пройти без особых проблем.
    — Генерал Органа, — По останавливается, чуть улыбается: — Пятнадцать минут добровольно-принудительного перерыва и какао, — он приподнимает чашки чуть выше, — и моя компания, если вы не против. Заодно расскажу вам про перестановку в кабинете. Я бы раньше рассказал, но у вас была встреча.
    Он отходит в сторону и опускает одну чашку на низкий столик, который теперь стоит по другую сторону от кресла. Левой рукой раскрывает пачку печенья и, подхватив одно, протягивает его вместе с другой чашкой генералу Органе, кивая на датапад:
    — Мэм, вы отдаете мне датапад и на пятнадцать минут превращаетесь из лидера самой большой надежды галактики в живого человека. Уговор? — он улыбается чуть шире. — Обещаю, за пятнадцать минут ничего не успеет случиться, а вам нужен отдых. Вы пытались поставить чашку мимо стола.

    По принимает датапад и тут же выключает не просто экран, а вообще весь датапад целиком, подхватывает свою собственную чашку и делает глоток, опускается на соседнее кресло. Датапад запихивает между бедром и подлокотником и забывает о нем. Теперь он никого не потревожит; отдых, как верно заметила вице-адмирал Бусики-браслетики, нужен всем, и генералу Органе в том числе. Пусть и такой, немного добровольно-принудительный. Но тут ведь как!
    По забивает голову этими мыслями вместо каких-либо других, потому что это лучший вариант. Лучше пусть думать про генерала и отдых, и перестановку, и другие мелочи, чем про — это. К тому же, нет на базе второго такого человека, который умеет настолько мастерски сверкать улыбкой в любой ситуации. Особенно если она безнадежна. Или непонятна.
    — Не сочтите, что я на что-то намекаю, но, — По улыбается широко, шутливо, — дела все еще на земле!
    Он смеется, показывая, что действительно ни на что не намекает, делает глоток какао, ест печенье, и только потом продолжает:
    — Вице-адмирал велела мне больше отдыхать, но поскольку я не могу отдыхать просто так, я решил, что буду отдыхать вас, а вместе с вами отдыхать себя, — по тону По сложно понять, насколько и что именно из этого правда. — Я сделал перестановку у вас в кабинете, не переживайте, теперь все должно стать удобнее. Смотрите, — он пускается в объяснения.
    Вся перестановка — вроде бы по мелочи, но при этом кардинально поменяла облик кабинета. По подробно объясняет каждую деталь, каждый столик, стул, шкаф, который сдвинут хоть на миллиметр — у всего есть своя причина, от учета времени перемещения по кабинету до количества света, которое попадает внутрь через панорамное окно. По рассказывает с жаром, с чувством, как будто это что-то настолько же дорогое ему, как и полеты — но это, разумеется, не так. Замолкнув, он довольно улыбается.
    — Пожалуйста, если решите переставить все обратно, не говорите мне об этом, мне нравится чувствовать себя полезным, — он зажигается еще одной шутливой улыбкой. — Надеюсь, теперь, когда вы это все знаете, ваш день стал чуточку лучше, мэм. Кажется, вам в последнее время это бы не помешало.
    А вот это По говорит всерьез. Но прячется за кружкой с какао, чтобы это все еще можно было принять за шутку, если генерал Органа сочтет, что он переступает какие-то невидимые границы или нарушает субординацию совсем уж откровенно.

.....Долгий пристальный взгляд генерала Органы заставляет По почувствовать себя неуютно, поэтому он автоматически выпрямляется, распрямляет плечи, словно пришел к ней отчитываться о прошедших вылетах, а не пить какао с печеньем. Ему есть, что рассказать про свои дела, но вместо этого он по привычке отшучивается:
.....— Если вы про круги под моими глазами, то это всё дети.
.....По знает, что генерал вовсе не про круги, а про что-то еще. Проблема только в том, что он не чувствует в себе никаких определенных изменений. Если они и есть, то абсолютно невидимы ему изнутри, а может, у него просто нет времени остановиться или хотя бы замедлиться и задуматься, поменялось ли в нем что-то, и если да, то что именно. Даже сейчас, сидя в ее кабинете, у него нет на это ни секунды. Возможно, дело не совсем во времени. Возможно, дело совсем не во времени.
.....— Дела хорошо, — он пожимает плечами, чуть расслабляется. — Разве что новости с Делайи после нашего визита с майором Селчу оставляют желать лучшего.
.....По досадливо морщится и умолкает, делая вид, что страшно занят своим печеньем. Он же не хотел говорить с ней про работу и дела Сопротивления, но они, все же, начальство и подчиненный, а значит, у него в некотором смысле уже рефлекс. Интересно, если он спросит ее сейчас о том, можно ли ему теперь в небо, каким будет ее ответ? По не спрашивает. Вместо этого он только качает головой:
.....— Но это работа, а я обещал вам никакой работы хотя бы на несколько минут, — По ищет, на что бы перевести тему. — Вы знали, что вице-адмирал Холдо выступает за чтение эротической литературы детям от пяти лет? Клянусь, если бы не Мэй, эта книга заставила бы меня сгореть со стыда прямо там. Хотя детям вроде бы понравилось — мы опускали, хм, — он заминается, — все неподходящие для детей части. Но теперь она улетела, и мне приходится выкручиваться в одиночку. Оказывается, детей очень сложно отговорить читать что-то, что им явно нельзя читать.

⠀⠀Кажется, уловка все же срабатывает, и генерал Органа не развивает тему с Делайей — По уверен, что ей есть что сказать, и уверен, что она этого не говорит только потому, что не хочет. Иногда ему воистину интересно, как это все работает, устроено и укладывается в ее голове. Что ей видно с высоты своего опыта, что не видно ему. Пожалуй, из всех, кто есть сейчас в Сопротивлении, поучиться у нее было бы интереснее всего — даром, что такой возможности за пределами подобных встреч у него последнее время не было. Сам виноват.
⠀⠀— Весьма, — он усмехается и качает головой, откидывается на спинку кресла. — Сложнее всего с теми, кто постарше. С теми, кто помладше можно все превращать в игру — они и рады. Иногда они напоминают мне Джей-эскадрилью, только те все-таки постарше будут, и носится с ними обычно полковник Селчу. Но по уровню любопытства и изобретательности эти дети ничуть им не уступают. Мастер Люк говорит, все они или форсюзеры, или, — По задумывается на мгновение, — не помню, как он выразился. Пассивные форсюзеры? Латентные? Так что он, кажется, собирается забрать их, чтобы обучать.
⠀⠀По замолкает, смотрит на свои руки и кружку в них. Делает глоток. Удивительно, но за такой короткий срок он успел привязаться к детям, приказ позаботиться о которых сначала воспринял как величайший удар судьбы и большую подлость со стороны вице-адмирала Холдо. Не то чтобы По лелеял надежду заботиться о них всегда; его тянет в небо и не перестанет тянуть никогда, и собственные дети — последнее, о чем он думает сейчас. Да и не стали бы они ему никогда собственными.
⠀⠀И все же их возможный отлет заставляет его грустить. Даже Ракушка уже пару раз интересовалась, все ли с ним в порядке. Он, конечно, отвечал, что в полном.
⠀⠀— Вы скучали по детям, когда они уезжали учиться у мастера Скайуокера? — вдруг спрашивает По.

⠀⠀Генерал Органа отвечает на его совсем не похожий на рабочий вопрос, и По искренне благодарен ей за это. Пусть ответ и лаконичный, но его достаточно. Есть в этой лаконичности какая-то глубина; По думает об этом «тренировочном вылете», потом улыбается, потом отмахивается от неожиданной теплоты в груди. Все равно Мэй нет на базе, все равно она не его — пока, только пока, если ему повезет — и все равно в его жизни не бывает планов дальше завтрашнего дня. Последние пару недель не в счет: это особый случай. По уверен, дело только в том, что он сидит на земле.
⠀⠀— Не думаю, что в моей жизни будет не-тренировочный вылет, — легко улыбается он, глядя на генерала Органу. — Не такой.
⠀⠀Если в его улыбке и есть грусть, то По прячет ее изо всех сил. Никогда до сих пор дети не занимали его, да и сейчас это просто задание, выданное вице-адмиралом, и ничего больше. Они улетят, и через пару дней он позабудет о них. А потом, когда ему вновь разрешат летать — однажды это обязано случиться! — его мысли вновь будут целиком и полностью посвящены небу. Так он для себя решил. Давно еще.
⠀⠀Мэй нет на базе — тоже давно.
⠀⠀Век лётчиков короток; каков век контрабандисток?
⠀⠀— Иначе я перестану браться за все самые невероятные и безумные миссии, которые вы обычно мне выдаете. И что тогда? Где вы найдете второго такого сумасшедшего? — По улыбается шире, теперь уже без грусти, по привычке переводя все в шутку. Шутки отлично уравновешивают тревоги, шутки — лучшее оружие против страха смерти; По отлично шутит. — Я претендую на уникальность. В медблоке уже небось ставки делают, из какого состояния придется собирать меня в следующий раз. Так что сначала крестокрылы, ну а женщины — потом, — По пьет из своей чашки, но больше чтобы на мгновение спрятать чуть померкшее лицо, чем потому что действительно хочет пить.

⠀⠀Генерал Органа говорит так, что По на мгновение хочется ответить: «Да, мам», — но только на мгновение. Потом он одумывается и отставляет пустую чашку в сторону, откидывается на спинку, беззаботно улыбается. Туча, накрывшая его лицо, рассеивается, словно ее и не было. По умеет делать вид, что все в порядке; именно это чаще всего и помогает ему доживать до доктора Калонии. Иначе он бы уже давно умер где-то на миссии.
⠀⠀По опускает взгляд, когда генерал задает вопрос, но не может сдержать улыбки. Никто из них обычно не интересуется личной жизнью другого; у них строго профессиональные отношения. Поэтому он уверен, что дальше сегодняшнего разговора это имя не выйдет, а когда будет следующий такой разговор — да звёзды его знают. Лет через пять?
⠀⠀— Мэй, — По произносит ее имя нежно, осторожно, но достаточно громко, чтобы генералу не пришлось напрягать слух.
⠀⠀Он поднимает взгляд на ее лицо, продолжает улыбаться — немного смущенно, но в то же время расслабленно. Стыдиться ему особо нечего, ну, подумаешь, имя назвал. Судя по количеству детей, генерал и сама некогда была влюблена. У По неожиданно есть к ней вопрос, хороший такой, основательный вопрос. Он не уверен, насколько уместно будет задавать его, учитывая, что со смерти Хана Соло прошло всего ничего, пара месяцев.
⠀⠀— Угадали? — вместо этого спрашивает По, внутренне радуется, что не стал лезть, куда не просят, и тут же не выдерживает: — Можно я задам вам личный вопрос? Про вашего мужа. И вас. Я пойму, если нет.

⠀⠀Генерал Органа смеется, и По не уверен, хороший это знак или плохой. Но вряд ли он выглядит в ее глазах глупым, ведь так? Да даже если и выглядит — что с того? Ну, подумаешь, всем все ясно со стороны. Главное ведь не то, что там всем со стороны кажется, а то, что между ним и ней. Когда оно между ним и ней будет. Если.
⠀⠀По выдерживает небольшую паузу, собираясь с мыслями. Первый его порыв — спросить генерала о том, как она поняла, что генерал Соло — это тот человек. Но ответ на этот вопрос По не нужен: он просто знает, что Мэй — та. Что есть она — и есть все остальные, и все остальные ему неинтересны, не нужны так, как она. Как бы ни поняли свою любовь Лея Органа и Хан Соло, это не изменит того, что знает По. Как знает По. Всем сердцем.
⠀⠀Но есть другой вопрос, более насущный; из-за этого По спрашивает разрешения. Он мог бы спросить еще точнее и еще прямее: как генерал справляется с его смертью? Как у нее получается просто продолжать работать, руководить, даже просто общаться со всеми, когда ее муж мертв? Но что-то подсказывает ему, что на этот вопрос можно и не получить ответа. Тратить свой один шанс впустую ему не хочется, и он ерошит волосы, прочищает горло.
⠀⠀— Когда он улетал, как вы справлялись с тревогой? — По чувствует себя страшно неловко, задавая этот вопрос. Он мог бы спросить кого угодно из друзей — того же Снапа — но это не то. Почему-то ему важно знать именно ответ генерала. Чтобы чуть сбавить градус собственной неловкости, По продолжает: — Просто обычно улетаю и пропадаю я сам. А тут это вдруг я хожу каждый день в ангар и чего-то там жду. И не дожидаюсь.
⠀⠀Он почти продолжает фразу: «Вдруг она умерла, а я так и буду ждать впустую», — но вовремя замолкает. Все в порядке. Он просто слегка тревожится. Слегка.