Энни к нему не приходит, зато приходят другие визитёры, и их разговоры выходят и вполовину не такими милыми, как тот на летном поле. Не то чтобы его бьют, но у Первого Ордена находится множество способов сделать больно, не причиняя повреждений, которые будут видны невооруженным глазом. Кто-то из них даже участливо сообщает, что это еще цветочки. Потом, мол, придут Рыцари — а с ними шутки плохи.
По не уверен, что его тюремщики не преувеличивают, просто чтобы запугать его. Во вражеском плену не стоит верить вообще ничему, тем более таким вещам. Тем не менее, им удается поселить дурацкий холодок между его легких. Его недостаточно, чтобы По заговорил, но с ним становится ощутимо некомфортнее быть здесь.
Про Рыцарей Рен По много слышал и ничего не знает наверняка. Кто-то поговаривал, что это даже не гуманоиды, не разумные в привычном галактическому жителю смысле — поэтому они и носят все эти одеяния с масками. Он как раз занят размышлениями о том, как отреагирует среднестатистический Рыцарь Рен на предложение раздеться и продемонстрировать свою разумность, когда из неприятной болезненной полудрёмы его выдергивает голос.
Энни.
Пришла!
По встряхивается, фокусируя на ней взгляд. В кресле его ничто не держит — кажется, никто не думал, что он оклемается так быстро, — а вот руками в энергокандалах особо не подерешься. Да и предупреждение Энни звучит разумно. Он наблюдает за ней несколько мгновений, но потом кивает, принимая правила игры.
Вода и сигарета — это полная криффня, когда ему нужно сбежать отсюда, чтобы выжить. Но не все в жизни происходит по первому требованию. Больше всего его удивляет, что она вообще пришла — а это уже что-то значит.
— Энни, — улыбается он, зубы все на месте.
Ему обещали, что если будет упорствовать — то это они тоже скоро поправят. Но пока еще не успели.
— Вы здесь всегда в шлемах ходите? Не душно? — По не ёрничает, по голосу слышно, что это вполне искренний интерес. — Я думал, это только бедолаги-штурмовики в них живут, а лётчикам хоть какие-то поблажки за квалификацию.
Он не рассчитывает, что Энни ответит или, тем более, ответит честно, или, тем более, снимет свой шлем. По предпочел бы разговаривать с человеком, а не с идентификационным номером, присвоенным послушной кукле без лица и имени — поэтому он зовет ее Энни, а не как она там назвалась, он уже забыл. Но если им тут запрещено шлемы снимать, то вряд ли она станет рисковать каким-нибудь дисциплинарным взысканием ради беседы с ним.
— Что ты хочешь знать про моих учителей? — почти без паузы продолжает По, кивая Энни. — Могу начать с самого начала: моя мама учила меня летать, когда я был маленький. Пока был совсем мелкий, просто брала меня с собой, потому что я затыкался только в кокпите ее А-шки, — он вновь улыбается, смеется даже: — А потом понемногу и учить начала, чтобы, раз уж я настаиваю на том, чтобы тыкать во все кнопки, я хотя бы знал, что и когда жать.
Когда-то ему говорили, что людям сложнее мучить тех, кого они лучше знают. Поэтому, хотя обстановка к откровениям и не располагает, По говорит честно, как есть. Жаль, за шлемом не видно лицо — есть ли хоть какой-то от этого толк?