Джедаи на Кореллии были скорее исключением, а не правилом — у Коррана иногда язык не поворачивался называть их джедаями, как и самого себя. Они жили так, как жило всё вокруг, от людей и селонианцев до деревьев и моря, не носили каких-то особенных одежд и не исповедовали никакую философию. Не исповедовали — жили, называли это моралью, совестью, что слабых защищают, совершивших преступление наказывают, а бедным подают пищу и милостыню. И никому не нужно было их этому учить, они вырастали с этим среди любящих их близких и друзей, а Сила однажды становилась ещё одним добрым соседом, как и прелестная старушка, которая каждый бендудей угощала детей тёплым кусочком пирога.

Наверное, и из-за этого тоже Анклав пришёл в запустение — без необходимости вести войну и действовать сообща, он не был кому-то необходим. Если это хоть на толику было правдой, то пусть бы так и остаётся.

Незнакомцы у Анклава появлялись редко, и были как камень, брошенный в реку — мягкое течение Силы, напитанной в каждый камень этого места, визитёры нарушали сами того не ведая, пускали рябь по её гладкой умиротворённости, и чем более сильно проявлялась в госте Сила, тем крупнее был этот камень и беспокойнее разбегались от него мелкие волны.

Сейчас, как по его ощущениям, это был булыжник, который не только стирал покой воды, но и взмучивал ил со дна.

— Останови здесь, хочу немного пройтись пешком, — видимо, глядя на отрешенный взгляд Хорна из окна кара, водитель такой просьбе не удивился и счёл это вполне логичным его продолжением.

— Хорошо, директор. Если я понадоблюсь, я буду на Первой площади, — он, захлопывая дверцу, ответил парню согласным кивком. От этой неширокой дороги, затерянной в полях и небольших рощах, до Анклава было совсем недалеко.

Девочка — взрослая девочка, конечно, но тем не менее, едва ли старше его собственных детей — у покрошившегося постамента не выглядела угрожающе от слова «никак», если смотреть, и весьма многообещающе, если смотреть не на силу, а на Силу.

— Это место редко находят даже самые щепетильные и въедливые туристы, которые ради него проехали полгалактики, — те обычно блуждали в этих десяти деревьях, которые скрывали невысокое здание раскидистыми кронами, и были обречены так и уйти ни с чем, разнося слухи о том, что никакого джедайского святилища на Кореллии не существует. Отчасти это было правдой — никакого храма нет ни здесь, у Коронета, ни где-то ещё в системе. — Кто ты? — Корран поднялся по каменной крошке чуть повыше к основанию осыпавшейся безымянной статуи.

Хорну было до сих пор трудно разобраться, стоило ему называть каким-то особенным даром свою редкую среди джедаев чувствительность к воздействиям на разум или  радость от неё была сомнительной. Иногда он предпочёл бы чего-то не узнать и не ощутить, и был склонен согласиться с суждениями о том, что многие знания действительно вели к многим печалям.

Девчонка отрапортовала бодро, без сомнений и запинки, и если бы это была проверка документов на улице, ей бы поверили. Другое дело, что Корран слушал и слышал не одними только ушами, и там такая правда правдой не звучала.

— А как зовут на самом деле? — конечно, как директору КорБеза, ему следовало бы насторожиться, почему же кто-то скрывает своё настоящее происхождение, но директору КорБезу, во-первых, не следовало самому тактично умалчивать о своём джедайском наследии, а во-вторых, он и сам был грешен когда-то жизнью под чужими именами. Сейчас это было более чем оправданно — причислять себя к последователям учения Ордена снова становилось опасно. И кореллианин тоже опасался, пусть и не столько за себя, сколько за семью.

Он спустился с покрошившегося постамента ниже, к девушке, и ещё раз оглядел раскидистое светлое здание. Оно само излучало какую-то тёплую тишину и умиротворение, и то, какой уютно свернувшейся на нагретых камнях Хорн её нашёл, было совсем неудивительно — вполне естественное желание здесь, на зелёном островке покоя рядом с гудящей круглые сутки столицей.

— Это Анклав кореллианских джедаев. Ему больше трёх тысяч лет, и большую часть из этого времени он стоит в запустении, — судя по тому, что их далёкие-далёкие предки строили на совесть, он простоит ещё столько же. Во многом, наверное, так хорошо сохранился именно потому, что никому не был нужен, и внутри залы всё ещё выглядели так, как построенный отсилы столетие назад. Можно было бы попытаться снова вздохнуть жизнь в это место, но оно жило само, по своим законам, куда более мудрым и вечным чем законы человека, и вторгаться сюда выглядело святотатством. К тому же он помнил — Анклав создавался не для мира, а для войны, а их уже на одном его веку случилось предостаточно. Может, народы Кореллии и любили играть с судьбой, но в эту игру он предпочтёт заранее не вступать. Потому что выиграть у смерти — та ещё задача.

Кореллианцы — сами по себе те ещё упрямцы, а если ещё и с очень классическим корбезовским воспитанием, то отвадить их, если уж вцепились... наверное, проще стянуть с себя голодную нексу. Тем более, если кореллианец понимает, что ты не очень искренняя с разговоре с ним, ещё совсем немного, исключительно из профессиональных привычек, не ценит намеренного привирания, хотя Корран не взял в руки её ID-карту. Она могла не то что не отличаться от подлинной — она могла в самом деле быть настоящей, просто принадлежать немного другой Досмит Рэ, и он при всём желании не заподозрит подлога. Сам что ли так не делал?

Он как-то странно улыбнулся, не сводя с девчонки взгляда — в этом месте за Силой даже не надо было тянуться, она была повсюду, просто бери.

— На самом деле, да? — правда, даже с таким сильным источником рядом, ему удалось разве что смешливым шёпотом прозвучать в её голове — возможно, она знала, насколько сильна, возможно и не подозревала, но даже неосознанно защищала свой разум. Или это Сила так оберегала её. Хорн, конечно, за два десятилетия узнал границы своих талантов, знал, где мало кто мог с ним тягаться, но вот она была сильней. Он мог только искать трещины, через которые возможно проникнуть.

Правда, никакого вида директор не подал и даже, кажется, сделал вид, что идеальные документы его убедили. А то, что у них там в головах... пусть и останется в головах.

— Нет, и это совсем не памятник старины. Просто большое, старое здание. Вам повезло его найти, мистрисс Рэ, — он даже постарался над дежурной, ни к чему не обязывающей улыбкой, будто сейчас извинится за беспокойство, развернётся и уйдёт. Но, разумеется, никуда не ушёл.

Корран по-прежнему не повёл даже бровью, будто это вообще не он, рядом не стоял и в мыслях мог разговаривать разве что сам с собой, когда немного перебрал. Наоборот, он смотрел на Анклав, слушал птичьи трели так, будто ходил тут каждый день в патруле, это всё видел множество раз и один только вид ему опостылел.

Эхо его смеха прозвенело в её голове. Она, конечно, говорила так, будто её каждый день так спрашивают, вклиниваясь в собственный фон мыслей, но такое непосредственное изумление его повеселило.

— Так как на самом деле зовут Досмит Рэ? — тут, конечно, настоящее имя будет формальностью, не то что бы оно ему было так сильно нужно, но раз уж он начал — надо было довести до конца. Он стал на какую-то долю искреннее, признавшись вот так, и хотел бы искренности в ответ. Даже не потому, что был офицером КорБеза — это тоже, конечно, не совсем правда, потому офицером, может, и был, но не простым.

Хорн обернулся к девушке, на мгновение задумавшись. Не то что бы он ничего не знал больше об Анклаве — он, будто унаследовав это от отца и деда, осторожно делился с чужаками такими знаниями. А все, кто не были семьёй, не были соратниками, проверенными годами борьбы плечом к плечу, оставались немного на расстоянии, за порогом.

— Смотря что вы хотите узнать, мистрисс, — история не имеет одной точки зрения, она всегда говорит о чём-то одном. Одном, о чём болит, о том... ну, понятно.

Рей — ну и Рей. Он каждый день, наверное, читал в ежедневных сводках КеорБеза о парочке всяких Рей, причём разных полов и рас галактики. За всё время, что Корран возглавлял КорБез, он перестал вообще реагировать на имена — их было слишком много, они слишком часто были одинаковы, и если бы он сравнивал всех, кто числился в розыске, с именами в сводке, то давно сошёл бы с ума. Этим было кому заниматься и без его пристального внимания и личного участия.

— Корран, — честность требует честности. Он не называет фамилии — по ней, увы, распознают его быстрее, чем он сам этого хочет. Конечно, знают как корбезовца, как директора, как наследника дела семьи, а не как джедая — это хотя бы спасает его от лишнего внимания тех, кто объявил на джедаев охоту.

К тому, что контрабандисты и преступники от него (и всей его семьи заодно, хотя присутствие Миракс и наличие Бустера в родственниках немного их смягчило) плюются как от ситха, он привык ещё тогда, когда вторую Звезду Смерти достраивали.

— Его никто не разрушал. Его построили во время войны, как... штаб для того, чтобы кореллианские джедаи могли координировать свои действия, а когда война закончилась — все они разошлись обратно по домам, к семьям. Анклав разрушило время, и свидетелей его расцвета, конечно же, уже давно нет в живых, — он сделал вид, самый невинный, будто не понял вопроса. Но сказал всё, что хотел — цена семьи на Кореллии всегда была высокой. Выше Ордена, выше всего прочего на свете. А семьи хранили свои тайны лучше любых драгоценностей.

На Кореллии, наверное, нельзя быть одиноким. Физически не получится. Кто-то обязательно затащит тебя выпить, сыграть в сабакк, друзья и враги заведутся по щелчку пальцев, даже если они тебе не очень и нужны. Каждый день — новые, и вот он, ответ, откуда среди кореллианцев такое количество бушующей харизмы, потому что ты ещё попробуй без неё всякий раз очаровывать собутыльников, соперников, а если ещё и любишь приврать, то надо было уметь делать это убедительно. И шулерствовать тоже.

Даже если ты изначально на другой стороне всего этого мира, всё равно не обойтись. Надо быть даже более убедительным, чем преступник, потому как иначе никто не обратит на тебя внимание. Это не вечная борьба хаоса и беззакония, это состязание притягательности. А плохие парни обаятельны уже сами по себе, хорошим приходится стараться.

Хотя Корран долго думал о понятии хорошести в целом — было время.

— Учился. И здесь, у отца и деда, и не здесь, — у него вообще было много учителей, и каждый не прошёл бесследно. И Люк тоже, каким бы посредственным учителем он ни был — даже этой банальной харизмы ему недоставало. Что-то он вспоминал из детства, когда в самых невинных словах Хэл Хорн рассказывал ему о чём-то большем, чем ему казалось. Чем-то ему помогли ботанические журналы деда, где было спрятано ещё больше утерянных знаний. А ещё он смотрелся в зеркало.

Потому что если ветер больше не зовёт тебя, значит, настало время проверить, не забыл ли ты своё имя.