Попытаться все равно стоило, и Толлак тихо примирился с тем, что у него будет болеть голова - на самом деле очень любезным со стороны Анук было об этом предупредить. Неизвестность тяготила бы его куда куда больше, чем обещание боли.
Она уже была внутри, но почти незаметно. До того, как ее голос зазвучал внутри - он звучал, как ее голос, так по-настоящему, что можно было подумать, что она стоит рядом с ним и говорит на ухо. Толлак распахнул закрытые было глаза, чтобы убедиться, что это не так, но снова закрыл, потому что в голове уже носились картинки из прошлого, и это было как плыть на корабле - как будто не только палуба под ногами, но и весь мир как-то покачивается.
Он все еще планировал посопротивляться ей и даже подумал об этом, потому что ему было интересно, сработает ли это как разговор, можно ли будет, правильно и уместно думая, направить, например, форсюзера по ложному следу. Но теперь Толлак резко бросил попытки сопротивляться. Как она узнала про ту миссию, было, в общем, очевидно. Эта история была из тех, которые он хотел бы скрыть, раз о ней никто, кроме Янто не знает, но раз теперь о ней знал кто-то еще, скрывать подробности было опаснее.
Толлак отпустил любые мысли, чтобы они болтались сами в голове, как им - как Анук - захочется, и вихрь из картинок стал сначала медленнее, а потом, когда начались нужные, медленнее. Планета, хоть и разбитая после войны, хорошо охранялась, слишком, неожиданно хорошо, и плевое задание вдруг стало в десятки раз сложнее, потому что выполнять его нужно было осторожнее. Он еще успел выполнить его, успел замести следы, а вот убраться не успел, как и не успел позаботиться о том, чтобы допрашивать было некого.
Воспоминания, до этого суматошные, хаотичные, загнанные, вдруг стали замедляться - дни в застенках у Новой Республики слились в один. Хотя сначала Толлак еще следил за временем, это было просто, как следил и за тем, что происходит вокруг. Он знал, что с ним не усердствуют потому, что у них инструкции - они ждут кого-то, кто умеет допрашивать лучше. Знал, что они не знают наверняка, кто он, что у него за звание, насколько эта планета верна Первому Ордену.
В первые дни было то много, то мало света, долгие периоды одиночества, бесконечные вопросы - почти по их методичке, но как-то более мягко. Потом все начинает спотыкаться, сливаться, плавиться - это вот-вот должен был приехать нужный им человек, и Толлака стали готовить, вкалывая в него всякое, от чего хотелось говорить. Молчать было почти больно, но у него ничего особо не спрашивали, только наращивали понемногу дозы, чтобы перебить любое сопротивление, которое у него могло бы быть.
Когда в камере появился Янто, Толлак думал, что он бредит. Что это он уже на допросе, рассказывает о чем-то, что между ними было, и картинка такая живая, что как будто настоящая. Его смущало только то, что такого разговора между ними никогда не было, потому что когда это он был в плену? Он же не был в плену, с ним такого никогда не случалось, только теперь, но теперь нельзя считать, потому что какое-то же это воспоминание и откуда же тут Янто.
Он думал, что бредит, и большую часть дороги домой - довольно долгой, намного более долгой, чем она могла бы быть, потому что Янто возил их, пока Толлака не отпустило, а потом еще нужно было ему что-нибудь прострелить, чтобы поддержать легенду и немного воспалить ее, чтобы она выглядела более старой. И все было как в тумане, как в вате, все было очень сложно, и четко Толлак помнил только две вещи, потому что только о них он думал - что если бы не Янто, все закончилось бы там, и что никогда не стоит откладывать допросы, потому что никогда не знаешь, есть ли у того, кого тебе нужно допросить, свой Янто Тревали.