Каре так и не определилась, радоваться собственной победе в плане вытаскивания Снапа вместе с собой на разведку или всё-таки себя пожурить — человек не просто так валялся, а по вполне себе поводу! Впрочем, все эти непонятные волнительные чувства ей были скорее в новинку, поэтому вместо того, чтобы взять и растечься вокруг вернувшегося (живого! не то чтобы прям в отличном состоянии — но живого!) большой лужей удушливой заботы, она вошла в положение, прикинула, что бедняга задыхается под пристальным вниманием кого ни попадя, и отправилась осуществлять то, что сделала бы для любого пилота, чего уж Теммина-то исключать? Она не то чтобы верила в успех предприятия, но всё-таки убийственных аргументов нашлось аж два — так что под твою, Кун, ответственность, и бегом выполнять. Каре два раза повторять не пришлось, а то вдруг и правда передумают.
Но всё шло своим чередом: и брифинг, и вопросы по организации вылазки, и какое-то смутное-непонятное предчувствие — больше хорошее. Каре всячески тормозила собственные мысли, скачущие совсем не в нужном направлении, но перспектива оказаться с Теммином вдвоём на не самой отвратительной вылазке скорее прельщала. Точнее — весьма прельщала. То есть, они, конечно, отправлялись работать, но когда они вообще не работали в последнее время? Когда спали — и то размышляли над тактическими и стратегическими мелочами, что уж про посиделки в кантине говорить, когда и разговоров-то, только о деле.
Не то чтобы в этот раз будет как-то по-другому — но всё же...
Прежде, чем свернуть к ангару, она сделала какой-то неопределённый жест рукой, совсем ей несвойственный, поправляя волосы. Навряд ли это чем-то помогло — топорщились, в целом, в обычном режиме — но что-то внутри Каре посчитало, что это самое обязательное действие в данный момент времени.
— Здорово, Снап, — бодро поприветствовала она напарника. — Выглядишь бодрее, чем в медотсеке, так и знала, что надо тебя быстрее оттуда вытаскивать.
И хмыкнула — ну-ну, попробуй этих лётчиков ещё удержи в медотсеке, не то что до полного выздоровления, а даже хотя бы до приемлемого. Впрочем, оставалось надеяться на золотые руки медиков: Теммин ей был необходим целым и сохранным. Идеально, чтобы не пришлось потом лететь через пол галактики, доставлять его обратно в состоянии близком к нестоянию. Нет уж, как-нибудь без этого.
— Ты как, в порядке? — спросила она, окинув Теммина внимательным взглядом. — К вылету готов?

— Ну, с таким нафигатором хоть в соседнюю Галактику, — тихо фыркает Каре, внимательно вглядываясь в приборную панель.

Ей не хватало этих шуточек Теммина, ей вообще не хватало Теммина, и даже сейчас как будто бы не хватает, хотя вот они, сидят рядом и даже вместе летят в разведку. Может, это было совпадение, может — закономерность, но именно без него здесь случилось все самое плохое. Она об этом не говорила и не говорит, но снова думает. Думает, впрочем, с некоторой долей оптимизма: теперь-то станет лучше.

— И, эй, пристегнись. Знаешь, я отвратительно вожу старые грузовики.

КДП дает добро на взлет, открываются створки ангара, и Каре на несколько минут смолкает, сосредоточившись на взлете и выходе на орбиту. Взлетает она аккуратно, мягко, так же осторожно выходит из атмосферы: старый кораблик почти не встряхивает. Она бы, конечно, предпочла, чтобы им дали пару крестокрылов: ух она бы и погоняла Теммина, к нему бы мигом вернулось всё здоровье, куда бы он делся! Но крестокрылы им не дают: мол, слишком заметно. А на этом грузовике из вооружения один его устрашающий вид. Не влезай, а то рассыплется и забросает обломками.

— Ты бывал когда-нибудь на Оссусе? — выйдя в безвоздушное пространство и разворачиваясь для прыжка, Каре снова поворачивает голову к Теммину. — Кроме информации с брифинга я про него ничего не нашла. Какое-то джедайское место. Странно, что с нами не послали Джейсена или кого-то вроде него.

Странно, но хорошо. Соло она почти не знает, зато Теммина — как будто всю жизнь.

Прыгнув в гиперпространство, Каре оставляет управление грузовиком автопилоту и переключается на добытый Теммином ролик. Лучше даже не спрашивать, в каком закоулке Шедоунета он его добыл и сколько искал, потому что в нормальной сети Каре ничего такого не подвернулось. Ну, с другой стороны, кто тут из них разведчик?

- Кажется, пустыня и дикари - это наша судьба, - она произносит это очень серьезно и сопровождает театрально-тяжелым вздохом, но потом все-таки смеется, накручивая на палец черное колечко волос. - Будем надеяться, у них там хотя бы не матриархат, да? Я не захватила для тебя подходящий наряд.

Некоторые вещи боевым товарищам можно припоминать вечно. И не надоедает, что бы ни думали об этом боевые товарищи.

- Давай слетаем как-нибудь? - Каре оживляется еще больше, поворачивается к Теммину и, перегнувшись через подлокотник своего кресла, смотрит на него с азартным блеском в темных глазах. - Ну, будет же у нас увал. Однажды. Как-нибудь. Знаешь, я видела сотню планет с орбиты и мало что - близко. Я бы тоже позвала тебя на Сарк, но ты же знаешь... - она неопределенно взмахивает рукой, не желая произносить все это вслух. - Там сейчас не очень.

Ладно, там всегда было не очень. Небольшая промышленная планетка во Внешнем Кольце. Но с тех пор, как Первый Орден развернул там какое-то производство и задушил начавшееся было народное волнение, там стало еще более не очень. А еще не стало ее матери, но это уже другая история.

- На Ди'Куаре было неплохо, а Крайт слишком белый. Почему нельзя выбрать тайной базой какой-нибудь курорт, а? Чтобы мо-оре... И небо. Какое-нибудь красивое небо, как у новой столицы.

- Там нет ничего интересного, - Каре пожимает плечами и смолкает, словно решив на этом закончить разговор. Есть те, кто бесконечно может говорить о родном мире. Есть те, кто любит свою родину любой, какой бы она ни была. Может быть, она тоже любит, но где-то в глубине души, очень глубоко. - И там не на что смотреть, честно.

Она не помнит, рассказывала ли Теммину про смерть мамы. Если его тогда не было на базе, могла и не рассказать. События тех дней помнятся плохо. Прошел почти год, боль притупилась и притихла, но об этом все равно неприятно говорить. Она бы и не стала, но говорить Теммину проще, чем кому угодно еще. Он ведь не нарочно коснулся этой темы. И он ее поймет, потому что у него тоже никого нет, давно никого нет.

- Нет, правда. Это во Внешнем Кольце, маленькая планета, на которой много заводов. У нас серое небо, серые города и даже трава какая-то зелено-серая, всегда в пыли. Я там родилась, но мои родители не оттуда, видишь, - она стучит себя пальцем по лбу, - они оттуда, где много солнца, очень много, но решили, что на Сарке будет спокойнее. Так и было, в общем. До недавнего времени. Я разве не рассказывала тебе?

Каре внимательно смотрит на Теммина, надеясь прочитать в его глазах, что да, рассказывала. Но смотрит не слишком долго, решив, что если говорить об этом чаще, то будет проще.

- Теперь там строит всякие свои штуки Первый Орден. Поэтому нам лучше не лететь туда, пока мы их не победим. А где ты жил на Акиве? - это явная попытка перевести тему, но, с другой стороны, ей правда интересно. - Ты давно не возвращался туда, у тебя остался там дом?

- И да, и нет. Ты же понимаешь, год - это мало, - она смотрит внимательно и прямо. Определенно Каре не хотела превращать этот полет в сеанс психотерапии. Но ей хочется говорить с Теммином про что-нибудь, про что угодно, она так много говорила с ним, когда его не было рядом, что теперь и с живым, настоящим - тоже нужно. - Я никогда не любила родную планету. И с родителями у меня было всё не очень. Они были в Восстании, а когда я родилась и выросла, хотели оградить меня от всего того, что сами пережили. Но ты же понимаешь...

Она вздыхает, но улыбается ему: мол, и вот мы здесь.

- Ну, потом папа погиб в юужань-вонгскую, а ма год назад, когда на Сарке были беспорядки. Иногда мне кажется, что этого бы не случилось, если бы я прилетела к ней раньше, а не тянула до последнего. Но это чувство вины, которого не должно быть, это я тоже знаю. А с другой стороны, я просто...

Просто - что? Просто хочет слушать, а не рассказывать, потому что Теммин умеет рассказывать интересно абсолютно про все.

- Мне просто интересно. Мы все живем тут бок о бок и не любим говорить о прошлом. Вроде хорошо знаем друг друга, но на самом деле нет. Знаем кучу дурацких мелочей, а главного не знаем. Но ничего, смотри, генерал Органа иногда организовывает нам задушевные полёты, - она тихо смеется и поглядывает на приборы, но с ними всё хорошо.

- Да что сделается твоим дюзам! - Каре фыркает, мигом забыв о неприятном куске разговора. Нет, наверное, под кортигское и располагающую обстановку она рассказала бы ему что-то еще. Но у нее выдались настолько плохие почти два месяца, что лучше не сейчас. Да и у Теммина они выдались не лучше. Просто рассказывать нельзя. - Не такая важная деталь, чтобы над ней трястись. А кокпит, по-моему, только лучше стал, и с плоскостями полный порядок.

Она раскидывает руки в стороны и покачивает ими, как какой-нибудь крестокрыл плоскостями. А насчет кокпита, к слову, чистая правда, как и насчет всего остального. Каре и прежде считала его симпатичным - не вслух, конечно, вы что, - а это долгое задание вообще пошло на пользу его фигуре. Главное, чтоб это не из-за того, что Теммина морили голодом... но ведь ничего такого не было, правда?

- Я надеялась, нам дадут полететь на крестокрылах, но, видишь, решили, что тебе пока рано, да и грузовик привлечет меньше внимания. Хочешь - поспи пока, все равно лететь целую вечность. Ну или давай во что-нибудь сыграем, если ты пронес контрабандой какую-нибудь настолку. Ты снова выиграешь, но я переживу.

К роли проигравшего в любом состязании с Теммином Каре за четыре года научилась относиться философски. Главное - не играть на креды, хотя после того, как отпала необходимость посылать деньги маме, можно и на креды, что ей. Или на желание. Желания в голову приходили, правда... какие-то сомнительные. Обычно для таких надо как следует выпить в хорошей компании. Но сейчас почему-то нет.

У дураков, говорят, мысли сходятся. Каре озирается, прикидывая, что бы такого на корабле приспособить под интересную игру. У них есть два пада, но на ее, например, нет ничего, кроме пары фильмов, десятка книг и дурацкой игрушки "три в ряд". Вот в нее она точно выиграет у Теммина, но так не интересно. Можно посмотреть кино, там было что-то из ее любимого, но идея с игрой ей нравится больше. Вот только какую выбрать?

- Не знаю. Ну, что у нас там есть из самого простого? Правда или действие? Если не заставишь меня прыгать в открытый космос, то можно попробовать. Давай так, - она снимает с головы две заколки, слегка поддерживающие буйство кудряшек, и трясет их в закрытых ладонях, потом протягивает к Теммину два кулака. - Угадаешь, где синяя - загадываешь ты, а если достанется серая - загадываю я. Не боишься?

Каре лукаво улыбается и склоняет голову к плечу, хотя на самом деле это она немного опасается. Его вопросов. Своих ответов... И его ответов тоже. Крифф, и что только ее дернуло предложить!

- А я очень смелая, чтобы ты знал!

Каре принимает самый что ни есть беззаботный вид, хотя думает о том, что она на самом деле не очень смелая, а очень дурная, но что уж теперь. Она пристально смотрит на свои руки, будто сейчас решается ее судьба, но Теммин не угадывает, а значит, судьба решается еще не сейчас.

Она знает, что загадать.

- Спой что-нибудь, что угодно. Ну, без валакорда, это неважно.

Его песен ей не хватало тоже. До сих пор не хватает, потому что Теммин еще не пел. А еще интересно, что он выберет. Что у него на душе?

Каре замирает и слушает. Она не знает, смотрит ли на нее сейчас Теммин или он полностью погрузился в песню, но ей никак не удается спрятать этот взгляд... Ей кажется, вот этот самый взгляд выдает ее с головой, но с другой стороны - наверное, она уже так смотрела на него. Раньше. Еще до всего. Просто не задумывалась об этом. А потом были эти два месяца и в конце концов Лора с выпивкой, которая все ей объяснила. Доходчиво. Куда уж доходчивей.

Когда Теммин поет такую лирику, не смотреть на него влюбленным взглядом совершенно невозможно. Но вот он заканчивает первую и начинает вторую, и Каре вспоминает, как дышать.

- А мы толкаем сессию за сессий,
Чтоб овладеть опасную профессией!

Она тоже отстукивает ритм по подлокотнику, подпевая припев. Эту песню она знает, в академии ее пели частенько. Наверное, она такая - на все времена. А еще в ней девушки снова фигурируют только в качестве подруг, с которыми можно гулять под фонарями. Вот же сексизм!

- Спасибо, - Каре искренне и радостно улыбается и аплодирует. - Никогда не надоест тебя слушать. Ну, теперь загадай мне... - быстрый цепкий взгляд, таким она в кабине оценивает боевую обстановку, - ...правду.

Каре вскидывает бровь. Она чего-то боялась, но чего - сама не могла понять. Что бы такого мог сделать Теммин, чтобы это действительно было страшно? Ну, вот, например. Жуткий вопрос. Вопрос, который запросто всё испортит. Ну, допустим, да - и что? Вдруг он просто над ней посмеется. Или нет? У него меняется лицо, становится... Звёзды, да не умеет она во все эти высокопарные слова, у нее даже с обычными сейчас не очень!

- Кому же вы не нравитесь, капитан Уэксли... - с осторожной улыбкой она начинает отшучиваться. Только это неправильно, Каре смотрит Теммину в глаза и понимает, насколько это неправильно. Возможно, у нее не будет другого шанса. У них не будет. - Самый обаятельный и привлекательный летчик Синей эскадрильи, ну! - фыркает.

Не то, не то, зачем все это, Каре, соберись! Каре не может собраться. Ей так хочется сказать, но короткое слово никак не может сорваться с губ. Значит, она тоже ему нравится? Такое лицо... Серьезное лицо, с таким лицом не шутит шутки даже Теммин!

- Да.

Это похоже на уход в неконтролируемый штопор. И сердце в груди колотится так, что даже в открытом космосе слышно, наверное. И, конечно, Каре забывает загадать правду или действие. Хотя нет... ее следующий вопрос - чем не загаданная правда?

- Ты мне нравишься, если тебе вдруг стало интересно. А что? - она вскидывает подбородок и пристально смотрит. Нет, она не смелая. Просто когда Каре страшно, она начинает закладывать самые крутые виражи и идет в лобовую.

Все становится сложнее. Еще сложнее. Совсем сложно. Когда Каре было семнадцать, она, например, точно знала, что любовь - это прекрасно, и что она точно-точно любит, и что все в ее жизни от этой любви становится лучше. Только ей уже не семнадцать, и следующие четырнадцать лет ее кое-чему научили. Но важно ли это, когда сердце готово выпрыгнуть из груди? Она смотрит на Теммина теперь не отрываясь и ждет, когда тот отшутится тоже. Шутки - это такой барьер. Она понимает, ведь у нее тоже.

- Когда ты был там... - как это сказать? Это сложно сказать даже сейчас, когда уже можно. Как сказать несколькими словами всё, что она пережила? Что переживает сейчас? - Сначала было почти не страшно. А потом все страшнее. На Крайте мне снились кошмары почти каждую ночь. Там ты погибал тысячей разных способов.

В горле сухо, и говорить все труднее. Каре медленно, осторожно встает с кресла и подходит к Теммину. Останавливается напротив и не знает, что ей дальше, куда ей дальше, как. Возможность прикоснуться к нему прямо сейчас, поцеловать его, обнять - сводит с ума. Но вместе с этим что-то мешает. Она все еще не сказала то, что должна. Все еще страшно, но глаза напротив придают уверенности. Чуть-чуть.

- Но я не надеялась, что ты... что я тебе... - ну же, хватит увиливать, начала мертвую петлю - заканчивай, красиво, аккуратно, ты же умеешь. Но летать проще, чем любить. Много проще. - Я тоже люблю тебя, я думала, что с ума сойду, если ты не вернешься.

Ну вот. Сказала. Только легче пока не становится. Где тот момент, когда сердце перестанет колотиться где-то в горле?

Как хорошо, что он не говорит больше ничего. Потому что вот эти руки: Каре представляла, как Теммин мог бы ее обнять, и вот эти губы так рядом - никогда в жизни ей настолько, настолько не терпелось ощутить поцелуй на своих губах... Она обнимает его, прижимается теснее, ближе, хотя ближе уже нельзя, но хочется еще, еще и навсегда. Может быть, она любила его все эти четыре года... только боялась этой любви и сейчас тоже боится, но и не любить уже невозможно.

Поцелуй заканчивается - заканчивается воздух в легких - как будто вообще заканчивается воздух в этом космическом корабле. Не открывая глаз, Каре не отпускает Теммина и целует сама, долго и нежно, а потом еще раз - порывисто, как будто крадет у жизни секунды счастья. Не отпускать, не отпускать больше ни-ког-да и целую вечность целоваться, летя сквозь звезды - вот чего хочется. А войны и расставаний не хочется совсем.

- Возвращайся, пожалуйста, всегда, - Тихо шепчет она, ткнувшись носом Теммину в плечо. От него все еще немножко пахнет бактой и медблоком. Или ей кажется. Потому что все эти два месяца для нее пахнут бактой и безнадегой. - Пообещаешь мне? Пообещай.

Каре серьезно кивает - потому что сейчас верит, верит как никогда - и снова смотрит в любимые глаза. Но недолго, потому что снова целует, и Теммин целует ее, и ей так хорошо, как давно, очень давно не было. Любить - сложнее чем летать, но ощущения очень похожи. Нет, лучше. Сейчас, с ним - лучше.

Правда, в следующую секунду она задевает что-то на приборной панели, ккоторой так опрометчиво повернулась спиной. Аппаратура недовольно пищит, загораются какие-то красные лампочки, и приходится быстро увернуться от объятий и упасть обратно в свое кресло. Писк продолжается, пока Каре стучит по клавишам и щелкает рычагами, в первые секунды не понимая, чего вообще хочет от нее эта жестянка. Жестянка хочет, чтоб она не пыталась открыть люк в гиперпространстве, потому что там - сюрприз! - нет воздуха.

- Заботится о нас, смотри-ка... - она поворачивает голову к Теммину и смеется. - Прости. Я только что чуть нас не разгерметизировала. Все из-за тебя, между прочим!

Так легко теперь. Так спокойно. Хочется смеяться и петь. Или лечь головой на колени к Теммину и лежать так до конца полета. Или снова целоваться. А главное - хочется жить.

- Всего два часа, - кивает Каре. Нужно еще что-то сказать. Или продолжить целоваться, это было здорово. Но вместо этого она просто поворачивается в кресле боком, чтобы смотреть на Теммина. - Свернуть бы куда-нибудь на пару дней. На неделю. Навсегда.

Война со всех сторон, а я опять влюблен... Была такая песня. Только она не опять, а, кажется, второй раз в жизни. Угораздило.

- Хорошая игра, а? Полезная. Хотя я бы и так тебе все рассказала, что захочешь... Когда-нибудь.