Корран думал (и надеялся, что уж там), что с отъездом президента на Кореллии всё станет как было. Стандартный набор дел, так сказать, он снова будет ночевать дома, и даже возвращаться не затемно, и вообще наконец заживёт уже нормально, вне атмосферы всеобщей непроходящей катастрофы. Так вот, президент уехал (слава звёздам), что там с ним дальше — Хорн не интересовался с того момента, как его шаттл ушёл из Кореллианского сектора в гиперпространство, но не изменилось ровным счётом ничего. Свято место, кажется, действительно пусто не бывало, и его наводнили пираты, продолжали наводнять. Проблема была большей частью в том, что Яссен Дин был целым, единственным и неповторимым, находился в одной точке пространства, весьма предсказуем, спал здоровые восемь часов и имел конкретные планы на поездку, и в целом сам по себе — явление временное с очень чётким днём отъезда, спасибо плотному графику первого лица Республики, кто бы его ни составлял. Пираты были полной противоположностью — рассыпаны везде в фантастичеких количествах, что-то делали круглосуточно, и когда собирались уже закончить устраивать тёмную совсем непонятно, это уже Хорну скоро будет сниться светлое будущее, где пираты раним солнечным утром в полном составе собрались и убрались в неизвестном направлении. В общем, хороший это должен быть день, но он даже ещё не стал сном — не самый комфортный отдых на диване и само его количество в сутках не располагало к сновидениям.

КорБез работал хорошо, даже слишком, и его директор никак не мог решить, отлично это или нет — кипа инфочипов росла не по дням, а по часам, и он, даже если бы не читал отчёты и протоколы, сошёл бы с ума просто их подписывать. И всё равно не сделал бы всего. Это всё выглядело как национальная катастрофа. Если бы он был ещё более нескромным (возможно ли это?) — сказал бы, что республиканская.

Когда Йелла вошла, Корран пил каф — крепкий, чтобы как раз хватило победить хотя бы половину имеющихся инфочипов, малодушно порадоваться отсутствию новых и хоть около полуночи упасть на кровать. Лицом вниз и спать столько, сколько позволит разрывающийся комлинк. Он продолжал пить так, будто расслабленно сидел дома в тёплом халате и тапочках, и даже ухом не повёл, когда она решила вдруг его почему-то предупредить. Ну, о чём вы, что может Йелла такого решить и сделать, что он будет её останавливать? Обычно всё наоборот.

Зря, в общем. И зря он не отложил следующий глоток кафа на минутку, потому что этим подавился.

— Куда? — то есть он, конечно, не оглох, однако решил убедиться, что ему не послышалось. Потому что рядом границами Осколка жутковато, не говоря уже о том, что внутри, или это только его так внутренне напрягали патрульные «когти» и «колесники» на фоне звёздного разрушителя, что никакая экскурсия и увлекательная туристическая программа не затянет его туда по доброй воле. Хотя и под дулом бластера, под лезвием светового меча — он не уверен тоже.

Корран только моргнул, когда прокашлялся — ну, да, спасибо за уточнение, что это всё же Имперское пространство, будто без этого оно нравилось ему больше. Ладно, надо было ещё раз только вздохнуть — у него всё равно не получится переубедить Йеллу в том, что она уже решила и, кажется, распланировала по датам в календаре. Интересно, что на это всё сказал Ведж? Хотя, он должен был знать жену не хуже его, чтобы тоже быстро сообразить — шансов нет, можно лишь сложить оружие и выслушать требования террористов. В общем, про девочек Антиллесов он добавлять ничего не сказал — допил одним большим глотком каф. Они — это даже не Йелла, а Йелла и Ведж, слепленные во что-то в виде других людей, и это даже звучит жутко. Наверное, решение матери они поддержали и теперь все аргументы бессильны перед такой продуманной стратегией защиты.

— Нам? — Хорн, кажется, решил, что переспрашивать — тоже рабочая схема. Нет, ну правда, вот ему Осколок своей осколочностью никак не мешал, но всё могло быть иначе, если Сунтир Фел, не последний человек в имперской системе всех периодов, приходится тебе зятем — как это, он не знал, у него только тесть был, пусть и самый специфический из всех возможных. В общем, связь «нас» и Сунтира не была для него очевидной, но, наверное, не стоит переспрашивать что-то третий раз, иначе велик риск получить кружкой, которую она только взяла в руку.

Но в том, что Вессири разберётся, он, конечно же, не сомневался.

— Что-нибудь, кроме фальшивых документов? — они же знали, что фальшивые документы всегда фальшивые, а для таких дальних заграничных поездок с большой вероятностью ещё и ненадёжные. — Кто не должен знать, что ты туда едешь? — вот этого вот как раз и зависели все его идеи.

Вообще-то, самое сложное из всего — считать, что это только дело Йеллы. У них ведь всегда всё было общее (даже ложка и кружка, если нужно — он забыл как испытывать брезгливость, когда это касалось Вессири), они делили их на двоих и, наверное, это тоже было гарантией успешного их решения и обнадёживало заранее. Когда кто-то из напарников занимался чем-то сам, нельзя было быть уверенным в удачном конце полностью, а вдвоём — ну, ситхи раздери, половина уже сделана!

А так было как-то неправильно, когда они брались за дело по отдельности. Их научили работать вместе, но забыли рассказать, что нужно делать, когда надо остаться одному. Наверное, поэтому потерявшие так или иначе напарников во время службы, почти никогда снова не находили себе пару. Его отец нашёл — его самого, а вместе с ним ещё и Йеллу тоже, потому что разделить уже никак. Корран почти поёжился — хорошим это не закончилось, и тоже делало его отчасти суеверным.

Йелла говорила как Йелла-разведчица из Новой Республики, а не куда более знакомая ему Йелла-офицер из КорБеза. Интересно, Хорн тоже такой со сторроны, когда вдруг в нём просыпается пилот или джедай? Он чуть дёрнул рукой, пока тянулся к кружке с кафом, останавливая её:

— Нет, не говори мне, кто это. Если я не буду знать, я не смогу никому рассказать, — Корран, конечно, не болтливый, но они оба знали, что всегда способ найдётся, это только дело времени. — Как мне узнать, что это тот человек, если ты попросишь передать мне что-то? — должен же быть у неё запасной план, и он очень надеялся, что в этом плане для него она тоже определила какое-то место. Он бы, если решил бы устроить себе такую поездку, обязательно бы включил.

— Тебе надо незаметно выехать — сделать первый прыжок, а дальше ты затеряешься сама собой, — ну, что ж такое-то, Корран опять начинал повторять — в явинского попугая что ли превращался понемногу, цветастого такого, красивые перышки, постоянный праздник перед глазами. — Ночью на Кессель вылетит крейсер с заключёнными. Ещё один корабль сопровождения легко затеряется, — первое, что пришло ему на ум — или потому, что после отъезда президента большая часть его внимания была как раз на этот рейс, или потому что это в самом деле был самый простой способ.

— Если ты возьмёшь списанный шаттл, свернёшь с пути в любой момент и тебя не будут искать. По крайней мере, в тот же момент, — разумеется, просто так взять и раствориться, чтобы никто не хватился, ни у кого не выйдет — даже если ты джедай и можешь изменять чужое сознание под собственные нужды. Но отсрочить, на день или на год — вопрос мастерства, которого у них достаточно. Особенно, если сложить с двоих.

Корран вообще очень хотел однажды хоть что-нибудь понять, но пока как-то ничего не изменялось — всё оставалось неясным, непонятым, и он почти уже отчаялся. Ну, может, всё становится немного яснее после смерти? На смертном одре как-то он ничего не заметил, наверное, именно поэтому так часто оказывался у этой грани — в надежде подглядеть.

Поэтому его уже это не заставляет как-то внутренне напрячься. Тем более, это Йелла... а они не врут друг другу, и раз уж обещает — значит, он узнает. Разве у них может быть иначе?

Хорн не находит рядом с собой кубиков сахара — горький каф уже надо чем-то разбавлять, до того, пока от него не начинает мутить, и встаёт, чтобы взять его из большой чашки. Бросает в каф, кажется, пять — на шестом кубике рафинада сомневается, откладывает обратно, и, повернувшись, очень долго и задумчиво рассматривает Вессири. Между ними каких-то полтора шага, а они всё реже и реже с каждым годом оставались так близко наедине. Он расплывается широкой улыбке, отпивая сумасшедше сладкий каф, но тот бодрит с первого глотка не хуже чистого, только приятная сладость на языке.

— Ты же знаешь, без тебя не всё будет идеально, но я постараюсь справиться, — Корран старается сказать это так, чтобы одновременно не кривить душой и не вешать на Йеллу ещё и чувство, что она бросает место, где нужна больше. Она сама знает, что ему нужнее всех заместителей и мелких руководителей Корбеза, в которых, разумеется, есть много светлых голов — они хороши, просто не его напарница.

— У меня странное чувство, что мы долго не увидимся, — он всегда верил тому, что когда-то его отец называл интуицией, а теперь он знал её истоки — и никогда в предчувствиях не ошибался. Хорн оставляет кружку и осторожно прижимает к себе её — он не назовёт это нежностью, любовью, их отучили вообще испытывать что-то друг к другу, кроме безоговорочного доверия и кристально чистого взаимопонимания. — Если тебе будет нужна помощь, я всегда тут. Ты ведь тоже моя семья, — всегда была, даже в тот момент, когда они познакомились и только, наверное, не лезли на стены, чтобы друг с другом не пересекаться от, как им казалось, абсолютной несовместимости не то что в работе, а в общении вообще.

Знаете что? Собирать людей в пары и за два года сплавлять их в одно целое — это бесчеловечно. И, наверное, одно из лучшего, что с ним происходило. Интересно, хоть кто-то, кто разработал всю эту систему, думал вообще о последствиях, или считал, что убрав всё, вроде способности испытывать любовное влечение или дискомфорт к напарнику, проблем не осталось? Вот она, огромная брешь во всём этом — Корран стоит, обнимает Йеллу и даже дышит чаще, будто она была ему сестрой, матерью, женой или дочерью. Или всем одновременно, что само по себе странно, но он не выделить, сравнить её с кем-то из них, и выделял ещё одно место. Напарницы.

Он бы с удовольствием выключил Силу, чтобы наивно думать, что Йелла снова к нему зайдёт, например, уже завтра. С другой стороны, это просто было долго, и даже оно заканчивается. Только заканчивается долго...

— Долго — не значит никогда, — он ещё и улыбается так, будто всем рассказывает, насколько это коварное «долго» нестрашное, как тень от кота на всю стену. Про девочек Йеллы Хорн ничего не говорит, но не потому, что с ними ему тоже долго не увидеться — он просто не видит их общую судьбу так легко и ясно, как это было с Вессири, а специально ворошить будущее и испытывать судьбу не нужно зря, он и так делал это часто, ей могло и не понравится, если он рискнёт ещё чуть-чуть.

— В любом случае, без дела я здесь не останусь и искать кого-то, чтобы отряхивать с меня пыль, мне не придётся. То, что происходит на Кореллии, почему это происходит... пока ты будешь заниматься этим же в Осколке, я займусь здесь. Будем работать вдвоём, как и раньше, — Хорн весело блеснул глазами. Раньше — ему нравилось. Они ведь всё равно работали в паре, даже если над разными делами в разных концах галактики. — Хорошо бы, если бы ты вернулась домой, где я уже наведу порядок, — потому что митинги и акции протеста (даже в виде гнилой сельхозпродукции на президенте Новой Республики) — это хорошо для свободы выражения общенациональных настроений и демократии, но и в такой форме они оставались митингами и акциями протеста, хаосом из зажигательных смесей, драками и нестабильностью каждого завтрашнего дня. В этом, разумеется, был свой кореллианский колорит, традиционная забава, но разница между акцией в поддержку домашних минокков и вооружённом митинге с требованием суверенности была не меньше хатта. Потому что Республике права минокков не грозили ничем, кроме потёртого транспаранта, а независимость Кореллии была отпиливанием одной из ножек стула, на которой эта сама Республика сидела.