Эта планета не была подвергнута юужань-вонгскому "формированию мира" во время войны, но она была разрушена этой войной, как и многие, многие другие. Сперва по ней прокатились волны беженцев, затем - добрались захватчики, после того - войска Новой Республики, вытесняющие этих захватчиков. Планету истерзали, изорвали, изранили, но все-таки она осталась пригодной для жизни, и как только вторжение отхлынуло с этого края Галактики - беженцы начали возвращаться к родным пепелищам. Первым делом восстановили космопорт, посадочные площадки, следом взялись за больницы - и примерно в это время сюда прибыла Эмилин Холдо, привезшая с собой гуманитарную помощь, ценные советы и надежду.

Хартер прибыла вместе с ней и развернула "полевой госпиталь" прямо на окраине восстанавливаемой столицы. У них, как в старые-добрые времена, была одна бакта-камера на всех, вот только бакты в ней было на донышке. Еще у них были бинты (много), аскорбиновая кислота (много) и энтузиазм доктора Калонии, на котором пока и работала медицина на этой планете. Этот энтузиазм она излучала щедро, не жалея, и кого-то даже получалось им зажечь, а кого-то - поставить на ноги. К ней шли все, со всем, в любое время дня и ночи - она их сама к этому приучила в первую неделю пребывания здесь.

Этим вечером она разбирала новую - увы, небольшую - партию лекарств, когда к ней прибежали медсестры из местных: доктор Калония, там человек... не из наших... нашли под кучей какого-то тряпья, стонал - вот и нашли. Они, конечно, не знали, что Тревали, дотащив друга до очередного относительно безопасного укрытия, рискнул оставить его, чтобы раздобыть еды, воды и лекарств. И еще они не знали, что у Толлака только-только закончился бред, в котором можно было при желании различить кое-какие разведданные Первого Ордена. Они просто по доброте душевной подобрали человека в горячке и притащили его в лазарет.

Хартер, оставив работу, отправилась посмотреть. Под рукой у них были самые примитивные приборы вроде термометра, тонометра и переносного кардиографа, но и с этим можно было работать. А с новой партией передали рентген и ультразвук, настроить их - и горя не будут знать. Но пока что она, присев на краешек постели нового пациента, вынула у него из-под руки термометр и покачала головой. Почти сорок, неважные его дела.

- Тш-ш, - видя, как незнакомец очнулся и принялся кое-как поворачивать голову, Хартер успокаивающе кладет ладонь ему на лоб, потом, чуть помедлив, смачивает бинт в холодной воде и кладет на лоб вместо своей ладони. - Нет, вас только что нашли на улице. Теперь с вами все будет в порядке. Давно вы больны? Вам известно, чем?

Она сказала бы, что это напоминает ломку после некоторых видов спайса или чего-то подобного, но торопиться с выводами рано. Сперва нужно взять анализы и получить результаты, это требует времени - как минимум несколько часов, а помощь мужчине нужна прямо сейчас.

- Не шевелитесь. Я возьму у вас кровь и сделаю несколько инъекций. Вам станет лучше. Спадет жар, - но прежде, чем заняться этим, Калония смачивает в воде еще один кусочек бинта и смачивает пациенту губы. Нет, наркоманом он все-таки не выглядит, а вот исхудал где-то изрядно - еще немного, и ребра будут торчать. Болезненная, неестественная худоба, его что же, голодом морили? Но кто? - Сейчас вы в госпитале и пробудете здесь еще некоторое время, сколько понадобится.

Сказать честно, на госпиталь это место похоже не слишком: узкая комната с двумя кроватями, стены из переборок космического корабля, низкий потолок. Если бы не идеальная чистота, это место сошло бы за времянку рабочих на отдаленной планете. Что ж, чем богаты. Зато одна из медсестер уже принесла стойку капельницы, банки для нее, пробирки и шприцы. Хартер жестом попросила ее остаться и подождать, чтобы сразу забрать пробирки для исследования, а сама перехватила руку мужчины жгутом повыше локтя, протерла антисептиком кожу на сгибе и ввела иглу шприца.

- Скажите, вы употребляли наркотики? то важно для лечения.

- Нельзя, - коротко и резко отвечает Хартер сразу на все сомнительные предложения пациента, понимая, что более сложную конструкцию с объяснениями и рациональными доводами пациент осмыслить сейчас не сможет. – Вы будете находиться здесь столько, сколько я скажу.

Авабуш… Странный выбор. Нечастый, если только она что-то понимает в спайсе, а она понимает в нем мало. После юужань-вонгской войны и разрушения многих планет с наркотиками в Галактике стало хуже, сначала взлетели цены на старые запасы - даже медицинский рилл, получаемый легальным путем, подорожал, что говорить про черный рынок. Вероятно, наркоманы употребляли все, что удавалось достать. И все же он не похож на наркомана. Тело, хоть и изможденное, не утратило ни силы, ни следов постоянных тренировок.

И вот этот тренированный буян все-таки ухитряется хорошенько дернуть рукой и выдернуть иглу. Калония, не смутившись и не разозлившись, стирает кровь, меняет перчатки и накладывает на место прокола бакта-пластырь.

- Если вы продолжите вырываться, я вас свяжу, - скучающим голосом сообщает она, переходя к другой руке и повторяя все те же манипуляции с уколом и забором крови, потому что успела набрать только одну пробирку целиком. Этого недостаточно. – И вколю что-то из совместимого с авабушем снотворного. Не мешайте мне делать мою работу, ее и без ваших выкрутасов достаточно.

Не то чтобы Хартер переживает за судьбу этого человека. Ее слегка озадачивает сфера применения наркотика, и только. Но будь он хоть трижды беглый преступник, или наемник, или кто угодно – она сперва поставит его на ноги, раз уж его притащили в подотчетный ей госпиталь, а потом пусть убирается на все четыре стороны. Тем временем кровью наполняются вторая и третья пробирки, и она подсоединяет к игле вместо них трубку капельницы. Вывести из организма токсичные вещества, подпитать истощенные органы, устранить обезвоживание, добавить немного седативного, чтобы пациент и правда не разбуянился – всей смеси тут часов на пять, а дальше видно будет.

- Никому не отдам, - обещает Хартер и успокаивающе гладит пациента по руке, хотя и подозревает, что никому он такой не нужен. – все будет хорошо. А теперь надо поспать.

Она ждет несколько минут, лекарство действует быстро, и вот уже можно идти и заниматься другими делами, оставив несколько распоряжений. Заглядывать в палату каждые полчаса, пока стоит капельница – первое, проверять температуру каждые два часа – второе, оповестить ее, как только придут результаты анализов – третье. Об охране или постоянном дежурстве она задумывается, но отметает эту мысль как бесполезную: работы много, а пациент – не самая важная птица. Даже если уйдет, проснувшись, чувствовать себя будет уже на порядок лучше, чем до капельницы.

Результаты анализов Калония получает поздно вечером, и они не радуют. Авабуш в крови действительно есть, есть и еще что-то, но их аппаратуры недостаточно, как и экспресс-теста, если заморочиться, то можно попытаться выявить подробности, но она подумает об этом утром, оценив состояние пациента. Еще результаты говорят о стрессе, недостатке воды и пищи, особенно белка, о недостатке кислорода и воспалительном процессе. Можно подумать, что ее пациент вылез из какого-то темного подвала, в котором его замуровали, но… Но ей есть, о чем подумать, помимо этого. Сейчас он в любом случае в безопасности.

Ночью Толлаку вкалывают еще пару инъекций, накладывают повязки с бактой на самые крупные ссадины, остальные просто обрабатывают антисептиком. Потом, наконец-то убрав капельницу, оставляют спокойно доспать три-четыре предутренних часа.

Хартер снова появляется только под конец обхода, оставив непонятного пациента напоследок. Открывает дверь, ставит на прикроватную тумбочку поднос с новыми шприцами и пробирками и осторожно приподнимает угол одеяла.

- Будете, здесь в мою смену умирать не положено, - Хартер отзывается таким же приветливым тоном. Мысленно она уже вычеркнула пациента из списка наркоманов и занесла в какой-то другой, с людьми из которого можно было вести себя вполне радушно, если только они не испортят все своим поведением. А он, по докладам дежурных, больше не буянил, вел себя хорошо, спал и принимал все предписанные лекарства. – Вы проведете здесь еще дня два-три, дольше держать не смогу, слишком многим нужна помощь. Но у вас интоксикация, обезвоживание и истощение, пусть и в начальной стадии, так что отпустить тоже не просите. Можете уйти самостоятельно, но это пагубно скажется на вашем здоровье в дальнейшем. Мне нужно измерить ваши давление, пульс и температуру, пожалуйста, не буяньте, как вчера, аппаратура здесь на вес золота.

Медленно и четко проговаривая свои намерения, а потом и свои действия, Хвртер опутывает пациента проводами, прикладывая датчики к голове, к груди и к предплечью. Что-то странное есть в его состоянии, что-то неправильное, почему-то вспоминаются люди, которые в самые первые годы ее работы порой возвращались из имперского плена. Они чувствовали себя в разы хуже и имели куда более интересные смеси в крови, но что-то… что-то…

Они вряд ли узнают правду о том, кого подобрали вчера, но надо же его как-то называть.

- Как вас зовут? Меня – Хартер Калония, я буду вас лечить эти несколько дней. Возможно, не только я. У вас есть аллергия на какие-либо продукты или лекарства? Вам нужно сообщить кому-то, где вы находитесь? Мы не нашли при вас ни документов, ни комлинка… ничего, извините. Возможно, вы утеряли это сами, будучи в наркотическом опьянении. К слову, если попытаетесь украсть рецептурные препараты на территории госпиталя – я сдам вас местным правоохранительным органам.

Хартер не угрожает, говорит так же спокойно, как до этого спрашивала об аллергиях, но бросает на пациента чрезвычайно красноречивый взгляд: точно сдаст, пусть не сомневается. Может, он и правда не наркоман, а может - еще не успел приобрести характерные черты, но уже встал на кривую дорожку.

Тихо звякает металл о металл: Хартер роняет на поднос один из датчиков, который только что убрала от головы пациента. Из всех возможных имен в Галактике ей почему-то попадается это. Полтора года прошло, но что такое полтора года?.. Она спасается работой и уже не ждет, но любое неловкое движение, любое неосторожное слово способно разрушить это шаткое равновесие.

- Простите, - она виновато улыбается и аккуратно перекладывает инструменты на место. - Так звали моего мужа, он погиб полтора года назад.

У Калонии нет привычки скрывать какие-то вещи - может быть и зря, но уже больше двадцати лет нет Империи, а следовательно нет необходимость скрывать свою личность. Но привычка держать себя в руках и не болтать лишнего - да, есть, поэтому она довольно быстро приходит в себя, стирает с лица все, кроме подходящей случаю доброжелательной невозмутимости, и принимается за объяснения. Это пациенту нужнее, чем ее семейные драмы.

- Во-первых, авабуш, как любой наркотик, разрушительно влияет на все системы организма. Во-вторых, в вашей крови присутствует еще ряд токсичных веществ. Предполагаю, что психотропных, но здесь у меня нет нужного оборудования, чтобы сказать точнее. У вас низкий гемоглобин, анемия в легкой степени, еще ряд изменений, по которым я могу предположить, что несколько последних недель вы находились в крайне неблагоприятных условиях. Вероятно, голодали. Судя по ссадинам и синякам - были избиты. Но ваш организм очень быстро справляется со всем этим, достаточно несколько дней хорошо есть, спать и принимать лекарства, чтобы восстановиться. Серьезных последствий я не предполагаю, в неблагоприятной среде вы находились не слишком долго. И, судя по хорошим резервам организма, вы и правда не наркоман.

Хартер озвучивает все наблюдения, но не озвучивает выводы, не видя в этом смысла. Если она не права - только обидит человека, а если права, то тем более следует помалкивать. Ориентировок на него она не видела, а им в госпиталь такая информация поступает довольно оперативно. Поводов беспокоиться нет, кроме какого-то смутного предчувствия, но не всегда следует принимать паранойю за интуицию.

- Вы хотите есть? В любом случае придется съесть немного, чтобы принять лекарства и поставить новую капельницу.

- Нет, - Хартер качает головой, нажимая несколько кнопок комлинка и озвучивая в него просьбу принести тарелку каши и чай в двенадцатую палату. В это время "Тавет" начинает рассказывать о себе, и это не может ее не заинтересовать. Галактика большая, немыслимо огромная, но иногда очень маленькая и тесная. - Хорошо, я... подожду, пока вы позавтракаете.

Она садится на край кровати в ногах у пациента и внимательно слушает его рассказ, вглядываясь в его лицо и пытаясь припомнить кого-нибудь похожего. Если парня назвали в честь Вета, это должен быть кто-то из его ближайших друзей. Хартер слышала о многих, но не всех знала в лицо, кто-то погиб до того, как она закончила учебу и присоединилась к Альянсу, кто-то просто остался на другой базе и поддерживал связь только на расстоянии.

- Напрасно вы не дали о себе знать, муж ни за что бы не прогнал сына старого друга, он был бы вам очень рад, знаете... мы ведь немало друзей потеряли, и если мы ничего не смогли сделать, чтобы они остались живы, так хотя бы помочь их детям. Ваши родители... они рано погибли, да? Как их звали?

Хартер все еще пытается вспомнить кого-то с маленькими детьми, но на Хоте точно никого не было с маленькими детьми, если дети и случались, их старались вывезти на мирные планеты: или вместе с матерью, или отдать бабушкам и дедушкам, если мать - вот как она, например - не могла спокойно усидеть на месте. О детях зачастую даже не говорили, потому что они были чем-то очень... мирным. А никто особенно и не рассчитывал тогда на настоящий мир.

- Честно сказать, сами вы сейчас производите очень... противоречивое впечатление. Выглядите как человек, бежавший из тюрьмы, если уж наркопритон мы не берем в расчет, - Калония, возможно, хочет сказать что-то еще, но в палате появляется медсестра, оставляет на тумбочке тарелку и бокал, забирает аппаратуру, на которую жестом указывает Хартер, и все так же беззвучно исчезает. - Попробуйте аккуратно сесть, я подам вам тарелку.

- Да, это обидно, - Хартер рассеянно кивает, слушая рассказ о людях, с которыми никогда не была знакома. Даже не слышала. И это логично, раз они погибли до Явина. Муж тогда и сам пропал с радаров, а когда вернулся – конечно, ему не хотелось говорить о погибших друзьях, им нужно было, вопреки войне, устраивать собственную жизнь. А сейчас ей почему-то неловко перед этим парнем – взрослым уже мужчиной – за то, что она не знала его родителей и ничего не смогла для них сделать. Всех не спасешь – это она знает, этому ее учили и этому она сейчас учит сама. Не спасешь, но порой очень хочется. – Нет, я не знала ваших родителей, даже не слышала этих имен. Но, уверена, они были хорошими людьми. В те годы, к сожалению, гибло очень много хороших людей.

Потом он говорит странные вещи. Рассказывает про тюрьму, про поиски, и к середине этого рассказа с глаз Хвртер окончательно спадает ностальгическая поволока, она смотрит внимательно, с некоторым подозрением даже, пытается найти в этом рассказе второе дно и додумать подробности, но деталей слишком мало, чтобы сделать это убедительно. Она молча встает, подает «Тавету» тарелку теплой каши и ложку, поправляет подушки у него за спиной, так же молча садится обратно, размышляя над тем, как правильно поступить.

- Что вы сделали, чем заслужили такое отношение и пристальное внимание этих людей? – в ее голосе, потеплевшем было, снова звучит прохладная строгость. Но все же Калония склонна ему верить. Ей просто необходимо разобраться в ситуации, чтобы все сделать правильно и поступить по совести. – Не беспокойтесь о влиятельности ваших врагов, мои друзья не менее влиятельны. Мы можем разобраться в этом деле раз и навсегда, чтобы вам и человеку, за которого вы переживаете, больше не пришлось убегать и скрываться. Что это за жизнь? Уж точно не за такую вашу жизнь воевали ваши родители.

Она настроена весьма решительно и в ее записной книжке иправда достаточно имен, имеющих кое-какой вес на самом верху. Вряд ли они откажут в небольшой услуге человеку, который никогда не просит об услугах. Вряд ли они останутся равнодушными к несправедливости.

Невозможно спасти всех, вот уж правда. Почему-то Хартер думает об этом снова, пока "Тавет" ест кашу и молчит. Она почему-то вспоминает всех тех людей, которые говорили ей, что она слишком часто лезет не в свое дело. Невозможно успеть везде. Достаточно того, что ты хорошо делаешь свою работу. Не надо работать психологом на неоплачиваемую ставку, Хартер, не надо пристраивать сбежавших из очередного приюта сирот, не надо беспокоиться о том, кто сбежал из больницы раньше времени, таскать из дома теплые вещи тоже не надо - серьезно, та девушка выпишется и найдет способ их себе раздобыть. Тебя на всех не хватит, ты это помнишь, да?

Хартер помнит, но иногда кажется, что нет. Сейчас, дождавшись, пока "Тавет" позавтракает и решится на разговор, она придвигается к нему немного ближе, ведь информация, судя по всему, конфиденциальная, и не так-то просто поделиться ею с первым встречным. Жена погибшего друга погибших родителей - очень сомнительная степень родства. Итак, она придвигается ближе и...

Ничего не успевает сделать, когда рука сжимается на ее горле.

Она смотрит испуганно, растерянно, непонимающе. Она пытается прохрипеть что-то, но рука держит крепко, будто и не лежал этот человек вчера без сознания, будто не был он так слаб еще утром. Такое состояние сложно подделать. А вот имя, историю, все остальное... А ведь она уже готова была помочь ему, о звёзды, еще пара слов, и она бы согласилась!

- ...зачем... - все-таки хрипит она неразборчиво. Да кто он, ранкор его задери, такой?! Откуда он знает что-то о ее муже на самом деле?!

Страх уходит быстро. За себя ей не страшно, у нее за две войны было множество шансов умереть. Сейчас дети уже выросли, справятся, и за себя не страшно. Страшно за других. У них здесь, в госпитале, нет оружия, даже охраны, кажется, нет, хотя кто-то номинально и числится. Есть тревожная кнопка да один хирург, прошагавший юужань-вонгскую в пехоте. Может, у него только и есть какое-то оружие, по старой памяти. Обо всем этом Хартер думает очень быстро. Здраво оценивает свои шансы.

- Буду, - голос у нее теперь бесцветный и усталый. Хочется растереть руками шею и откашляться, но она не делает ни одного лишнего движения. - Положите на место шприц, пожалуйста, он привлечет больше внимания, чем какие угодно мои действия. Обуйтесь, возьмите меня под руку, обопритесь на меня, и выйдем из палаты.

Еще она с сожалением думает о том, что не знает, ради чего стоит - или не стоит - рисковать. Она бы отпустила этого человека завтра в любом случае. Знать бы, кто он. Положить на весы свою жизнь и его поимку, соизмерить. Отдавать жизнь вслепую - нерационально. Поэтому Калония ждет, пока ее пациент решится, потом делает вместе с ним первые осторожные шаги, выходит за порог - они сразу оказываются на улице, на тесной территории госпиталя, где друг к другу лепятся такие же палаты-палатки из переборок. Вдали кто-то стоит группкой и разговаривает, кто-то идет мимо, но в целом никто не обращает на них внимания.

- Лаборатория - это по левую руку, помещение номер пять. Там может кто-то находиться. Пожалуйста, не делайте ничего, я просто попрошу их уйти - и они уйдут, - она говорит негромко, монотонно, все так же бесцветно. Не страшно, но обидно, очень обидно за свою доверчивость и никому не нужную доброту. А ведь шестой десяток разменяла - могла бы уже привыкнуть.

Им везет хотя бы в том, что здесь никого нет. Они бы ничем не помогли, а вопросов и тревог стало бы во много раз больше. Пока они идут, когда уже подходят к дверям лаборатории, Хартер думает о том, что этого человека, ослабленного, обезвредить сейчас будет совсем несложно. В лаборатории есть тяжелые вещи, взять портативный анализатор или колбу побольше и... Но ведь он вернется. Или вернется кто-то за него. И, что хуже всего, не к ней, а к кому-нибудь еще. Вероятно, он понимает, что это хуже. Вероятно, ее психология для нее не сложнее таблицы умножения.

- Садитесь. Здесь, - Калония указывает на большой желтый контейнер в углу, - хранятся отходы. Ваша кровь уже отработана и приготовлена к утилизации. Сейчас я буду искать здесь ваши пробирки.

Она надевает перчатки и маску, только после этого поднимает тяжелую крышку и несколько минут перебирает пластиковые пробирки. Их сюда не складывают упорядоченно, поэтому приходится повозиться, отыскивая нужное, особенно последнюю. Но в конце концов выкладывает все три на стол перед мужчиной (называть его именем мужа даже мысленно у нее теперь не поворачивается язык). Пробирки подписаны: неизвестный, 21.III.30, п. 17Р. Затем, избавившись от перчаток, она подходит к лабораторному компьютеру, выводит его из режима ожидания.

- Подойдите, - Хартер ждет, пока злополучный пациент остановится за ее спиной, показывает ему хранилище данных, папку вчерашнего дня, файл, названный так же, как пробирки, открывает и дает прочитать, затем удаляет, потом удаляет из корзины. Открывает папку сегодняшнего дня и показывает, что информация по нему еще не была занесена в реестр. - Это всё.

Хартер оборачивается и смотрит на мужчину долгим-долгим больным взглядом. Жалеет ли она о том, что спасла его? Скорее нет. То есть - ему это не объяснишь, но - она не жалеет о том, что спасла человека, даже плохого человека. Но она жалеет о том, что с ее помощью он не может получить по заслугам, жалеет, что не может отдать его в руки правосудия. Умереть просто, куда сложнее - и правильнее - ответить за совершенное при жизни. Обо всем этом она молчит, только качает головой.

- Я жалею о том, что вы оскорбили память моего мужа.

Ей хочется спросить, откуда он знает, был ли знаком с Таветом или просто вспомнил строчку из новостной ленты. Хартер молчит и об этом. Она медленно поднимается на ноги, тяжело опираясь о край стола, и больше не смотрит на этого человека. Ему все равно не станет стыдно, таким лицемерам и подлецам едва ли хоть раз в жизни бывает стыдно.

- Ваша одежда лежит в прачечной, сейчас мы заберем ее, вернемся в вашу палату, вы оденетесь. Выход из госпиталя свободный, дежурный останавливает с вопросами только входящих. Выход вы найдете дальше по дороге, шлагбаум за первым строением.

Что-то иррациональное внутри все равно - даже сейчас! - рвется сказать ему, что он идиот и упадет через пару километров в ту же канаву, из которой его вынули накануне вечером. Но Калония молчит и ведет мужчину теперь к прачечной. Думает при этом, что надо бы еще раз пересмотреть все ориентировки и объявления о розыске, может, появилось что-то новое? В противном случае ей просто нечего заявить. "Он хотел меня задушить и присвоил имя моего мужа"? Второе, к слову, обиднее.