Если вы хотите увидеть цитату своего соигрока (или вообще любую классную цитату) в шапке форума, присылайте её — их — в неограниченных количествах в ЛС Хартер со ссылкой на пост.
Ищем генерала, гения, популярного политика, звезду пропаганды и любителя доминировать над этим миром.
Ищем самого спокойного и терпимого рыцаря Рен в этом безумном мире
Ищем медицинское светило, строгого медика, способного собрать мясной конструктор под названием “человек” и снова отправить его на работу.
Ищем самого отбитого мудака по мнению отбитых мудаков для Джин Эрсо.
Ищем подрастающее имперское солнышко, которое светит, но не всем.
Ищем генерала Дэвитса Дравена, командира самой задорной разведки в этой Галактике.
Ищем талантливого ученика и личную головную боль Магистра Рен.
Ищем генерала разведки, командира самой отбитой эскадрильи эвер, гениального актера, зловредного пирата и заботливого мужа в одной упаковке.
Ищем По Дэмерона, чтобы прыгнуть в крестокрыл и что-нибудь взорвать.
Ищем лучшего моффа Империи, по совместительству самую жизнерадостную сладкую булочку в галактике.
Ищем левую руку мастера Иблиса, самый серьёзный аргумент для агрессивных переговоров.
Ищем имперского аса и бывшую Руку Императора, которая дотянулась до настоящего.
Ищем сына маминой подруги, вгоняет в комплекс неполноценности без регистрации и смс.
Ищем майора КорБеза, главного по агрессивным переговорам с пиратами, контрабандистами и прочими антигосударственными элементами.
Не знаю, найдется ли здесь хоть один идиот, который рассчитывал бы получить за Тика с Веджем креды вместо лазболта.
Осталась в нем с юности некая капелька того, прежнего Скайуокера, который, как любой мальчишка, получал удовольствие от чужого восхищения собственными выходками.
Сюда не прилетят из соседней галактики, не припаркуется за углом синяя будка, ведомая меняющим лица чудаком в разноцветном шарфе, так что если хочешь спастись — спасай себя сама.
Вейдер знает про страх все, узнает все его оттенки, и вкус страха Тени ему нравится — сейчас. Не тем особенным ощущением, когда жертва состоит из чистого ужаса, теряя себя в нем, а скорее тем, что для разумного на такой должности это... приемлемо.
Это когда получаешь командирские нашивки, пропорционально звучности звания приходится чаще высовывать нос из расположения эскадрильи, где понятие нормы было явно смещено, туда, где вы, летуны, ненормальные на всю голову — а там и умело мимикрировать под эту внешнюю нормальность.
Star Wars Medley |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Star Wars Medley » Завершенные эпизоды » Таймлайн ABY » [21.III.30 ABY] Врачебная тайна
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
Сведения о факте обращения гражданина за оказанием медицинской помощи, состоянии его здоровья и диагнозе, иные сведения, полученные при его медицинском обследовании и лечении, составляют врачебную тайну.
Harter Kalonia, Tollak Unan
Время: смеркалось
Место: окраина Галактики
Описание: Долг врача не позволяет оставить человека в опасности. Не оказаться бы в опасности врачу, когда пациент поправится.
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
Эта планета не была подвергнута юужань-вонгскому "формированию мира" во время войны, но она была разрушена этой войной, как и многие, многие другие. Сперва по ней прокатились волны беженцев, затем - добрались захватчики, после того - войска Новой Республики, вытесняющие этих захватчиков. Планету истерзали, изорвали, изранили, но все-таки она осталась пригодной для жизни, и как только вторжение отхлынуло с этого края Галактики - беженцы начали возвращаться к родным пепелищам. Первым делом восстановили космопорт, посадочные площадки, следом взялись за больницы - и примерно в это время сюда прибыла Эмилин Холдо, привезшая с собой гуманитарную помощь, ценные советы и надежду.
Хартер прибыла вместе с ней и развернула "полевой госпиталь" прямо на окраине восстанавливаемой столицы. У них, как в старые-добрые времена, была одна бакта-камера на всех, вот только бакты в ней было на донышке. Еще у них были бинты (много), аскорбиновая кислота (много) и энтузиазм доктора Калонии, на котором пока и работала медицина на этой планете. Этот энтузиазм она излучала щедро, не жалея, и кого-то даже получалось им зажечь, а кого-то - поставить на ноги. К ней шли все, со всем, в любое время дня и ночи - она их сама к этому приучила в первую неделю пребывания здесь.
Этим вечером она разбирала новую - увы, небольшую - партию лекарств, когда к ней прибежали медсестры из местных: доктор Калония, там человек... не из наших... нашли под кучей какого-то тряпья, стонал - вот и нашли. Они, конечно, не знали, что Тревали, дотащив друга до очередного относительно безопасного укрытия, рискнул оставить его, чтобы раздобыть еды, воды и лекарств. И еще они не знали, что у Толлака только-только закончился бред, в котором можно было при желании различить кое-какие разведданные Первого Ордена. Они просто по доброте душевной подобрали человека в горячке и притащили его в лазарет.
Хартер, оставив работу, отправилась посмотреть. Под рукой у них были самые примитивные приборы вроде термометра, тонометра и переносного кардиографа, но и с этим можно было работать. А с новой партией передали рентген и ультразвук, настроить их - и горя не будут знать. Но пока что она, присев на краешек постели нового пациента, вынула у него из-под руки термометр и покачала головой. Почти сорок, неважные его дела.
Страшно хотелось говорить и пить, а потом просто пить, а потом спать, и все время было очень холодно, а в кровь будто впрыснули тяжелой дюрастали.
Толлак то выныривал, то снова тонул в горячечном бреду, не всегда отличая одни периоды от других. В моменты прояснений он думал, что широко улыбавшийся во всю пасть нексу, сидящий у него в ногах, а иногда на груди, скорее всего, просто видится ему, а Янто рядом с ним, скорее всего, настоящий - нет, Янто на самом деле. Поняв это, Толлак всякий раз принимался извиняться, все уверял, что он убил бы себя, просто не успел, слишком быстро все вышло. Потом проходило время - и он уже снова ни в чем не был уверен, снова подозревал, что видится ему все, а на самом деле он все там же, где был, ждет допроса.
Когда он проснулся в очередной раз, Янто не было, но и нексу не было тоже - вместо него место заняла женщина, у которой были очень холодные руки - от них Толлак и очнулся, промычав что-то невнятное. Он хотел незаметно оглядеться, но вместо этого медленно повернул голову в одну сторону, в другую - глаза без головы двигаться совершенно отказывались - вернулся взглядом к женщине и понял, что понятия не имеет, где находится и куда подевался Янто. Разве что все это время он и правда ему только виделся, и он все еще там. Хорошо бы знать, что он успел рассказать и почему его перевели в другое место. Эти мысли болтались где-то на задворках сознания, но думать их было тяжело. Толлак попытался, но почти сразу перестал.
- Давно я тут? - спросил он, не уточняя, где тут.
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
- Тш-ш, - видя, как незнакомец очнулся и принялся кое-как поворачивать голову, Хартер успокаивающе кладет ладонь ему на лоб, потом, чуть помедлив, смачивает бинт в холодной воде и кладет на лоб вместо своей ладони. - Нет, вас только что нашли на улице. Теперь с вами все будет в порядке. Давно вы больны? Вам известно, чем?
Она сказала бы, что это напоминает ломку после некоторых видов спайса или чего-то подобного, но торопиться с выводами рано. Сперва нужно взять анализы и получить результаты, это требует времени - как минимум несколько часов, а помощь мужчине нужна прямо сейчас.
- Не шевелитесь. Я возьму у вас кровь и сделаю несколько инъекций. Вам станет лучше. Спадет жар, - но прежде, чем заняться этим, Калония смачивает в воде еще один кусочек бинта и смачивает пациенту губы. Нет, наркоманом он все-таки не выглядит, а вот исхудал где-то изрядно - еще немного, и ребра будут торчать. Болезненная, неестественная худоба, его что же, голодом морили? Но кто? - Сейчас вы в госпитале и пробудете здесь еще некоторое время, сколько понадобится.
Сказать честно, на госпиталь это место похоже не слишком: узкая комната с двумя кроватями, стены из переборок космического корабля, низкий потолок. Если бы не идеальная чистота, это место сошло бы за времянку рабочих на отдаленной планете. Что ж, чем богаты. Зато одна из медсестер уже принесла стойку капельницы, банки для нее, пробирки и шприцы. Хартер жестом попросила ее остаться и подождать, чтобы сразу забрать пробирки для исследования, а сама перехватила руку мужчины жгутом повыше локтя, протерла антисептиком кожу на сгибе и ввела иглу шприца.
- Скажите, вы употребляли наркотики? то важно для лечения.
Она очень быстрая. Все очень быстрое. Толлак только успевал осознать, что его нашли на улице - почему, его выбросили, потому что уже все узнали? или, может, он сбежал? может, сбежал, а его поймали и вернули назад? но тогда он не лежал бы так просто - только успел услышать один вопрос, как она ужа спрашивала о чем-то другом. Думать от компресса на лбу было лучше, а говорить, когда губы не трескаются, проще, но он все равно безнадежно опаздывал.
Толлак говорил "Да" про давно ли ему плохо, говорил "Нет" на кровь - кровь брать у него было нельзя, его же так сразу найдут, но оба ответа он сказал друг за другом, и когда она уже воткнула ему что-то в руку, и ответы получились про наркотики. Будто он не мог решить, употреблял или нет.
Плохо. Однозначным счастьем было только то, что можно было не проговаривать все это вслух. Вся эта толчея мыслей была его личная, и хотя тело, наученное опытом, тянуло продолжать говорить только правду, и не останавливаться, теперь за молчание или ложь ничего бы не было.
И за задержку тоже. Можно было подумать. Она возьмет кровь, они посмотрят, что там, и найдут. Надо помочь им найти то, что надо, и Толлак знал, как. В конце концов, методы они, как оказалось, применяют похожие, и что ему дают, зачем и сколько у него после этого есть времени, пока все не сломается, он всегда представлял очень хорошо.
- А-ва-буш, - выбрал Толлак и все равно попытался отодвинуться от женщины и ее иглы.
Авабуш и правда принимали, как наркотик. У него были подходящие побочные эффекты, и если он просто наркоман, то он никому особо и не интересен.
Авабуш ему давали уже под конец. От авабуша тянуло говорить правду, все, о чем при иных обстоятельствах следовало бы молчать, и он был завершающим штрихом. Первым был ловаксин, который не давал молчать, но бороться с ним было легко - можно было говорить о чем угодно, главным было не останавливаться и даже не думать о чем-то важном, чтобы не проговориться. Потом - тогда ему уже задавали вопросы, но все еще пробные, те, на которые от отвечал раньше, много, долго отвечал - был OV600, от которого было больно врать. OV был хитрой штукой, которая быстро приучала к тому, что за ложью последует боль и будет тянуться, никогда не исчезая полностью, а только отступая на время. И авабуш - как и все, в маленьких, постепенно растущих дозах, чтобы он привык, и его сердце не оказало, когда им займутся по-настоящему и впрыснут сразу все, столько, сколько нужно, чтобы вытащить все, что он знал и чем был.
От воспоминаний по телу прошла и тут же унялась дрожь.
- Отпустите меня.
Просьбы никогда не работали, но вдруг сработали бы?
- А я никому не расскажу.
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
- Нельзя, - коротко и резко отвечает Хартер сразу на все сомнительные предложения пациента, понимая, что более сложную конструкцию с объяснениями и рациональными доводами пациент осмыслить сейчас не сможет. – Вы будете находиться здесь столько, сколько я скажу.
Авабуш… Странный выбор. Нечастый, если только она что-то понимает в спайсе, а она понимает в нем мало. После юужань-вонгской войны и разрушения многих планет с наркотиками в Галактике стало хуже, сначала взлетели цены на старые запасы - даже медицинский рилл, получаемый легальным путем, подорожал, что говорить про черный рынок. Вероятно, наркоманы употребляли все, что удавалось достать. И все же он не похож на наркомана. Тело, хоть и изможденное, не утратило ни силы, ни следов постоянных тренировок.
И вот этот тренированный буян все-таки ухитряется хорошенько дернуть рукой и выдернуть иглу. Калония, не смутившись и не разозлившись, стирает кровь, меняет перчатки и накладывает на место прокола бакта-пластырь.
- Если вы продолжите вырываться, я вас свяжу, - скучающим голосом сообщает она, переходя к другой руке и повторяя все те же манипуляции с уколом и забором крови, потому что успела набрать только одну пробирку целиком. Этого недостаточно. – И вколю что-то из совместимого с авабушем снотворного. Не мешайте мне делать мою работу, ее и без ваших выкрутасов достаточно.
Не то чтобы Хартер переживает за судьбу этого человека. Ее слегка озадачивает сфера применения наркотика, и только. Но будь он хоть трижды беглый преступник, или наемник, или кто угодно – она сперва поставит его на ноги, раз уж его притащили в подотчетный ей госпиталь, а потом пусть убирается на все четыре стороны. Тем временем кровью наполняются вторая и третья пробирки, и она подсоединяет к игле вместо них трубку капельницы. Вывести из организма токсичные вещества, подпитать истощенные органы, устранить обезвоживание, добавить немного седативного, чтобы пациент и правда не разбуянился – всей смеси тут часов на пять, а дальше видно будет.
На секунду все, что в Толлаке есть тренированного, наученного, натасканного, собирается вместе. Решает, что она при подвале, где его держали, если это просто еще один способ вытащить то, что он знает, или сделать так, чтобы он протянул подольше. Иначе откуда ей знать про авабуш?
Да он сам же сказал, вот только что, вспоминает Толлак. Расслабляется - кровь быстрее наполняет пробирки, только теперь из другой руки.
Он лежит смирно, потому что слышит, даже теперь и так: его доктор не угрожает - она предупреждает. Связанным быть плохо, значит, надо быть не связанным. А потом ему станет лучше, и тогда уже он со всем разберется - уничтожит кровь, устранит доктора, успокоит Янто. Янто же наверняка волнуется, если, конечно, он где-то здесь на самом деле. С этим сложно угадать.
По венам разливается что-то тяжелое, теплое, будто его завернули в тяжелое одеяло, но изнутри. С кровью, душой, укутанной в одеяло, планы дальше, чем на пару часов, строить сложно, но и риски просчитывать невозможно. Спокойствие накрывает Толлака, и он понимает, что в него вливают что-то успокоительное. А что еще не знает - потому что успокоительное работает очень хорошо.
Ему бы бластер, думает Толлак, и тогда все было бы совсем просто. А пока ему нужна правдоподобная история, хорошая ложь, но это даже сложнее, чем бластер - для хорошей лжи нужна хорошая память и быстрые мысли. А у него теперь ни того, ни другого, ни бластера, только капельница и доктор.
- Я все объясню, потом, - он все равно закидывает удочку на будущее. - Но не отдавайте меня никому, ладно?
Отредактировано Tollak Unan (04-11-2019 00:31:02)
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
- Никому не отдам, - обещает Хартер и успокаивающе гладит пациента по руке, хотя и подозревает, что никому он такой не нужен. – все будет хорошо. А теперь надо поспать.
Она ждет несколько минут, лекарство действует быстро, и вот уже можно идти и заниматься другими делами, оставив несколько распоряжений. Заглядывать в палату каждые полчаса, пока стоит капельница – первое, проверять температуру каждые два часа – второе, оповестить ее, как только придут результаты анализов – третье. Об охране или постоянном дежурстве она задумывается, но отметает эту мысль как бесполезную: работы много, а пациент – не самая важная птица. Даже если уйдет, проснувшись, чувствовать себя будет уже на порядок лучше, чем до капельницы.
Результаты анализов Калония получает поздно вечером, и они не радуют. Авабуш в крови действительно есть, есть и еще что-то, но их аппаратуры недостаточно, как и экспресс-теста, если заморочиться, то можно попытаться выявить подробности, но она подумает об этом утром, оценив состояние пациента. Еще результаты говорят о стрессе, недостатке воды и пищи, особенно белка, о недостатке кислорода и воспалительном процессе. Можно подумать, что ее пациент вылез из какого-то темного подвала, в котором его замуровали, но… Но ей есть, о чем подумать, помимо этого. Сейчас он в любом случае в безопасности.
Ночью Толлаку вкалывают еще пару инъекций, накладывают повязки с бактой на самые крупные ссадины, остальные просто обрабатывают антисептиком. Потом, наконец-то убрав капельницу, оставляют спокойно доспать три-четыре предутренних часа.
Хартер снова появляется только под конец обхода, оставив непонятного пациента напоследок. Открывает дверь, ставит на прикроватную тумбочку поднос с новыми шприцами и пробирками и осторожно приподнимает угол одеяла.
Спать сложно - к нему постоянно заглядывают, и Толлак постоянно просыпается, не открывая глаз, прислушивается, собирается, потом вспоминает и засыпает снова. Ему снится, что он все там же, в подвале, и когда ему вкалывают что-то, это снова допросный спайс, а когда трут кожу - это чтобы прицепить электроды.
Но что бы с ним не делали по эту сторону сна, оно работает. Каждый раз, просыпаясь, он все четче понимает, что это не сон. Горячечный туман уже не затуманивает взгляд, в нем не путаются мысли. Под утро из него вытаскивают иголку, и Толлак лежит, болтаясь между реальностью и дремой, вспоминает, что он наговорил, думает, что скажет дальше. Можно будет даже соврать. Толлак довольно, как сытый фелинкс, жмурится. Приятно иметь возможность соврать, если хочется.
Тревожат его только две вещи: где он и что они узнают из анализа крови. Эти две тревоги связаны. Если он все там же, то его наверняка ищут, и даже авабуш даст понять слишком многое. Если нет, о крови можно волноваться чуть меньше, но тогда - а как он сюда попал? Янто. Наверное, Янто был настоящим.
Утром Толлак чувствует себя собой. Чуть уставшим, чуть нездоровым, чуть голодным, зато никаких нексу ему больше не видится. Он снова просыпается, когда кто-то заходит, но на этот раз не делает вид, будто спит, а смущенно улыбается очередной медсестре и спрашивает, где он. Потом добавляет еще одно дело в список - нужно будет найти Янто. Но сначала нужно будет узнать, что там вчерашняя врач о нем смогла узнать и разобраться с ней. Но сначала можно немного и поспать.
Толлак засыпает на самом деле, хорошим, целебным глубоким сном, но когда что-то металлическое ставят на тумбочку рядом с ним, просыпается, ждет. Смотрит на врача. Та же, что была вчера.
Он недолго колеблется между тем, побыть ему еще милягой или приступать к делу. И улыбается - сначала нужно понять хоть что-то о том, что им известно.
- Ну что, я выживу, доктор? - приветливо спрашивает Толлак.
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
- Будете, здесь в мою смену умирать не положено, - Хартер отзывается таким же приветливым тоном. Мысленно она уже вычеркнула пациента из списка наркоманов и занесла в какой-то другой, с людьми из которого можно было вести себя вполне радушно, если только они не испортят все своим поведением. А он, по докладам дежурных, больше не буянил, вел себя хорошо, спал и принимал все предписанные лекарства. – Вы проведете здесь еще дня два-три, дольше держать не смогу, слишком многим нужна помощь. Но у вас интоксикация, обезвоживание и истощение, пусть и в начальной стадии, так что отпустить тоже не просите. Можете уйти самостоятельно, но это пагубно скажется на вашем здоровье в дальнейшем. Мне нужно измерить ваши давление, пульс и температуру, пожалуйста, не буяньте, как вчера, аппаратура здесь на вес золота.
Медленно и четко проговаривая свои намерения, а потом и свои действия, Хвртер опутывает пациента проводами, прикладывая датчики к голове, к груди и к предплечью. Что-то странное есть в его состоянии, что-то неправильное, почему-то вспоминаются люди, которые в самые первые годы ее работы порой возвращались из имперского плена. Они чувствовали себя в разы хуже и имели куда более интересные смеси в крови, но что-то… что-то…
Они вряд ли узнают правду о том, кого подобрали вчера, но надо же его как-то называть.
- Как вас зовут? Меня – Хартер Калония, я буду вас лечить эти несколько дней. Возможно, не только я. У вас есть аллергия на какие-либо продукты или лекарства? Вам нужно сообщить кому-то, где вы находитесь? Мы не нашли при вас ни документов, ни комлинка… ничего, извините. Возможно, вы утеряли это сами, будучи в наркотическом опьянении. К слову, если попытаетесь украсть рецептурные препараты на территории госпиталя – я сдам вас местным правоохранительным органам.
Хартер не угрожает, говорит так же спокойно, как до этого спрашивала об аллергиях, но бросает на пациента чрезвычайно красноречивый взгляд: точно сдаст, пусть не сомневается. Может, он и правда не наркоман, а может - еще не успел приобрести характерные черты, но уже встал на кривую дорожку.
Она объясняет, что и зачем делает, но Толлак все равно напрягается, когда она цепляет на него датчики, все равно ждет, что сейчас она будет пропускать через него ток. Никакого тока нет, умом он это понимает, а телом пока еще не может. Толлак ровно дышит, одну за другой расслабляет мышцы, упорно думает о чем-то другом. Она говорит про интоксикацию, но препараты не называет. Это надо узнать. Вопросов про это она больше не задает - почему?
Зато спрашивает про имя, сначала назвав свое. На имя что-то внутри отзывается, эхом пролетает по памяти, пока рядом с ним не появляется звание - полковник. Точно, полковник Тавет Калония, так его звали. В войне Первый Орден не участвовал, но за ходом сражений они следили. Нужно было знать, кто будет проблемой, когда они перейдут к активным действиям. Полковник Калония проблемой больше не был, и с его стороны было невероятно любезно пропасть - погибнуть - в бою.
А это, значит, его жена? Сестра? С этой информацией можно ничего не делать, просто принять за еще один звоночек, напоминание, что все очень быстро может стать очень плохо, если только он быстро не уберется отсюда и не уничтожит следы, которые оставил.
Но можно и сделать, а если что-то и определяет Толлака Унана всю его сознательную жизнь - так это то, что он всегда выбирает делать, даже если еще не знает, зачем ему это, что это вообще может дать, и насколько хуже он может все сделать.
- Тавет. Меня зовут Тавет, - периферическим зрением следя за тем, вызовет ли имя что-то на лице у доктора, говорит Толлак. - Я ничего не стану красть, видите, у меня нет ни аллергий, ни близких, когда я не в бреду, я очень примерный пациент и не доставляю хлопот.
Это и правда было так. Тому, что с врачами не стоит спорить, он выучил за три первых визит в медотсек Первого Ордена, которым заправляли люди из Научного Корпуса.
- Вы сказали про интоксикацию... Что там? Что со мной это сделало?
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
Тихо звякает металл о металл: Хартер роняет на поднос один из датчиков, который только что убрала от головы пациента. Из всех возможных имен в Галактике ей почему-то попадается это. Полтора года прошло, но что такое полтора года?.. Она спасается работой и уже не ждет, но любое неловкое движение, любое неосторожное слово способно разрушить это шаткое равновесие.
- Простите, - она виновато улыбается и аккуратно перекладывает инструменты на место. - Так звали моего мужа, он погиб полтора года назад.
У Калонии нет привычки скрывать какие-то вещи - может быть и зря, но уже больше двадцати лет нет Империи, а следовательно нет необходимость скрывать свою личность. Но привычка держать себя в руках и не болтать лишнего - да, есть, поэтому она довольно быстро приходит в себя, стирает с лица все, кроме подходящей случаю доброжелательной невозмутимости, и принимается за объяснения. Это пациенту нужнее, чем ее семейные драмы.
- Во-первых, авабуш, как любой наркотик, разрушительно влияет на все системы организма. Во-вторых, в вашей крови присутствует еще ряд токсичных веществ. Предполагаю, что психотропных, но здесь у меня нет нужного оборудования, чтобы сказать точнее. У вас низкий гемоглобин, анемия в легкой степени, еще ряд изменений, по которым я могу предположить, что несколько последних недель вы находились в крайне неблагоприятных условиях. Вероятно, голодали. Судя по ссадинам и синякам - были избиты. Но ваш организм очень быстро справляется со всем этим, достаточно несколько дней хорошо есть, спать и принимать лекарства, чтобы восстановиться. Серьезных последствий я не предполагаю, в неблагоприятной среде вы находились не слишком долго. И, судя по хорошим резервам организма, вы и правда не наркоман.
Хартер озвучивает все наблюдения, но не озвучивает выводы, не видя в этом смысла. Если она не права - только обидит человека, а если права, то тем более следует помалкивать. Ориентировок на него она не видела, а им в госпиталь такая информация поступает довольно оперативно. Поводов беспокоиться нет, кроме какого-то смутного предчувствия, но не всегда следует принимать паранойю за интуицию.
- Вы хотите есть? В любом случае придется съесть немного, чтобы принять лекарства и поставить новую капельницу.
Да благословят звезды плохое оборудование! Толлак, освобожденный от датчиков, окончательно успокаивается. Этот недобровольный визит к республиканским врачам не будет стоить ему слишком много. Но надо спешить, он помнит, каким слабым стал вчера от капельницы, как его стало тянуть в сон и каким ватным стало тело. Так он только потеряет еще один, а это никак нельзя. Янто наверняка его ищет и пока он не натворил что-то и не попался, но это только пока. Янто Тревали, может, и выглядит спокойным, но это не значит, что в гневе он не страшен. Страшен, просто этого не заметно, пока шансов убраться подальше от его гнева не остается.
- Хочу. Я не уверен, что мне стоит есть много, но вообще-то успел проголодаться.
Толлак улыбается чуть смущенно, глядя на доктора. Нельзя отпускать ее, а то она снова уйдет на какой-нибудь обход, а он застрянет здесь, не зная, где что они хранят.
- По компании я тоже немного успел соскучиться. Может, поедите со мной, доктор?
Она не останется - он помнит, как спокойно и строго она говорила вчера. Теперь она кажется дружелюбной, но только кажется. Медики редко когда принимают близко к сердцу каждого пациента - нет сердец такого размера в мире, чтобы это было возможным. Но на этот случай у Толлака есть идея.
- Я не хочу заставлять вас и тревожить, но, может, вы расскажете немного про своего мужа? Я не уверен, но... Тавет Калония, ведь так, летчик Альянса? Я не уверен до конца, но, кажется, меня назвали в его честь.
Врет Толлак очень искренне. Это ему не сложно. Он выдумывает ложные личности легко и не путается в деталях, потому что как только придумывает их, видит их настоящими, отдельными людьми, просто с какой-то другой судьбой, удобно вписанной в актуальные жизненные обстоятельства вокруг него.
- Мои родители были в раннем Альянсе, еще до Звезды Смерти. Я их не помню, но бабушка говорила, что меня назвали в честь друга моего отца, пилота. Я искал потом, и других Таветов не было, а ваш муж занимал уже очень важную должность, я побоялся тревожить его, но мне всегда было интересно... Даже не знаю, что я хотел узнать. Не знаю, что хочу узнать теперь, но, может, вы все же останетесь?
Возможно, это причиняет ей боль, но это неплохо. Она может растрогаться и сделать все сама, когда он попросит, не задавая лишних вопросов. А если и нет, то хотя бы взгляд у нее станет не таким внимательным.
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
- Нет, - Хартер качает головой, нажимая несколько кнопок комлинка и озвучивая в него просьбу принести тарелку каши и чай в двенадцатую палату. В это время "Тавет" начинает рассказывать о себе, и это не может ее не заинтересовать. Галактика большая, немыслимо огромная, но иногда очень маленькая и тесная. - Хорошо, я... подожду, пока вы позавтракаете.
Она садится на край кровати в ногах у пациента и внимательно слушает его рассказ, вглядываясь в его лицо и пытаясь припомнить кого-нибудь похожего. Если парня назвали в честь Вета, это должен быть кто-то из его ближайших друзей. Хартер слышала о многих, но не всех знала в лицо, кто-то погиб до того, как она закончила учебу и присоединилась к Альянсу, кто-то просто остался на другой базе и поддерживал связь только на расстоянии.
- Напрасно вы не дали о себе знать, муж ни за что бы не прогнал сына старого друга, он был бы вам очень рад, знаете... мы ведь немало друзей потеряли, и если мы ничего не смогли сделать, чтобы они остались живы, так хотя бы помочь их детям. Ваши родители... они рано погибли, да? Как их звали?
Хартер все еще пытается вспомнить кого-то с маленькими детьми, но на Хоте точно никого не было с маленькими детьми, если дети и случались, их старались вывезти на мирные планеты: или вместе с матерью, или отдать бабушкам и дедушкам, если мать - вот как она, например - не могла спокойно усидеть на месте. О детях зачастую даже не говорили, потому что они были чем-то очень... мирным. А никто особенно и не рассчитывал тогда на настоящий мир.
- Честно сказать, сами вы сейчас производите очень... противоречивое впечатление. Выглядите как человек, бежавший из тюрьмы, если уж наркопритон мы не берем в расчет, - Калония, возможно, хочет сказать что-то еще, но в палате появляется медсестра, оставляет на тумбочке тарелку и бокал, забирает аппаратуру, на которую жестом указывает Хартер, и все так же беззвучно исчезает. - Попробуйте аккуратно сесть, я подам вам тарелку.
Толлак расплывается в благодарной улыбке. Хорошо, что она сняла все нужные ей измерения раньше. Доктор задает вопросы, а в вымышленном прошлом вымышленного Тавета есть очень много неизвестных и переменных. Например, сама доктор Калония была в раннем Альянсе? Судя по возрасту, нет, но в Альянсе было много совсем юных людей. Она могла выучиться на врача и позже, а в молодости наплевать на образование и устремиться рушить Империю во имя хаоса и ксеносов, жизнь которых только-только начинала упорядочиваться.
Все это очень рискованно, и от этого в Толлаке просыпается веселый азарт, заставляющий быстрее, но все так же ровно, биться сердце. Он успокаивает его, пока к ним заходит медсестра и решает все так же вдохновенно врать. Даже если она и была в Альянсе, она могла не знать совершенно всех. Эту информацию никак нельзя будет проверить, и не поверить в нее тоже сложно - потому что у него нет никаких причин врать. По крайней мере, так, наверное, кажется со стороны.
- Рано. В первом до Явина, - говорит он, осторожно садясь. - Отец погиб еще до моего рождения, мать прилетела родить к родителям - моим бабушке и дедушке - улетела назад и погибла тоже. Мне было месяца четыре, думаю. Эрдрик и Мар Дала, так их звали. Но меня растили родители мамы, и фамилия у меня была их, чтобы никто не задавал лишних вопросов. Обидно, когда так случается - ни памяти, ни имени, ничего не остается.
Он говорит про это спокойным, чуть приглушенным тоном, будто ему неловко от того, как все получилось. Будто не уверен, существовали ли его родители на самом деле или это просто выдумка, потому что выдуманные мертвые родители все же лучше, чем никаких.
- И вы правы. Я не хочу вам врать. я правда сбежал из тюрьмы.
Короткая пауза, чтобы посмотреть, как отреагирует доктор. Не передумала ли все еще быть достаточно близко, чтобы можно было думать о физическом контакте.
- Из такой маленькой, частной. Я случайно перешел дорогу не тем людям, и они пытались найти наиболее неприятный способ, чтобы донести мне, как я неправ. Так что теперь я в бегах, и...
Толлак беспокойно оглядывается, будто боится, что кто-то их может подслушать, а то и вовсе пробраться незаметно в палату.
- Я знаю, что меня все еще ищут, и если найдут, неприятности будут не только у меня. Доктор, если бы вы только могли мне помочь. Я знаю этих людей, знаю, какие у них связи. Они не станут, конечно, обходить больницу за больницей, палату за палатой, но как только в документах всплывет что-то подозрительное - они будут тут. Если бы вы могли скрыть это, могли бы уничтожить кровь, которую взяли у меня, все три пробирки, уничтожить все, что в ней нашли, все следы - вы помогли бы не только мне, но и уберегли бы от опасности одного хорошего человека.
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
- Да, это обидно, - Хартер рассеянно кивает, слушая рассказ о людях, с которыми никогда не была знакома. Даже не слышала. И это логично, раз они погибли до Явина. Муж тогда и сам пропал с радаров, а когда вернулся – конечно, ему не хотелось говорить о погибших друзьях, им нужно было, вопреки войне, устраивать собственную жизнь. А сейчас ей почему-то неловко перед этим парнем – взрослым уже мужчиной – за то, что она не знала его родителей и ничего не смогла для них сделать. Всех не спасешь – это она знает, этому ее учили и этому она сейчас учит сама. Не спасешь, но порой очень хочется. – Нет, я не знала ваших родителей, даже не слышала этих имен. Но, уверена, они были хорошими людьми. В те годы, к сожалению, гибло очень много хороших людей.
Потом он говорит странные вещи. Рассказывает про тюрьму, про поиски, и к середине этого рассказа с глаз Хвртер окончательно спадает ностальгическая поволока, она смотрит внимательно, с некоторым подозрением даже, пытается найти в этом рассказе второе дно и додумать подробности, но деталей слишком мало, чтобы сделать это убедительно. Она молча встает, подает «Тавету» тарелку теплой каши и ложку, поправляет подушки у него за спиной, так же молча садится обратно, размышляя над тем, как правильно поступить.
- Что вы сделали, чем заслужили такое отношение и пристальное внимание этих людей? – в ее голосе, потеплевшем было, снова звучит прохладная строгость. Но все же Калония склонна ему верить. Ей просто необходимо разобраться в ситуации, чтобы все сделать правильно и поступить по совести. – Не беспокойтесь о влиятельности ваших врагов, мои друзья не менее влиятельны. Мы можем разобраться в этом деле раз и навсегда, чтобы вам и человеку, за которого вы переживаете, больше не пришлось убегать и скрываться. Что это за жизнь? Уж точно не за такую вашу жизнь воевали ваши родители.
Она настроена весьма решительно и в ее записной книжке иправда достаточно имен, имеющих кое-какой вес на самом верху. Вряд ли они откажут в небольшой услуге человеку, который никогда не просит об услугах. Вряд ли они останутся равнодушными к несправедливости.
Она думает, не отвечает сразу. Она оказывается очень близко, удобно, но Толлак не спешит, ждет, что она решит - и упускает момент. Ему достается только каша, а к ней прежние строгие нотки в голосе.
Толлак огорченно берет ложку.
- Я не думаю, что они вообще переживали о моей жизни, - удачная ложь всегда в какой-то момент начинает работать на тебя. Вот теперь он знает, что огорчение скрыть не может - и ему есть, чем его объяснить.
У каши нет вкуса, одна только текстура. Вязкая. Он все равно ест с аппетитом, быстро, потому что температура больше не перекрывает в нем все остальное, уступая первое место голоду.
Доктор у него слишком участливая. Тут, думает Толлак, он и ошибся. Не подумал о том, что его история и ранняя смерть придуманных родителей могут побудить ее сделать больше. Обычно люди, выполнив мелкую услугу, чувствуют больше готовности помочь в чем-то немного более важном. но доктор Калония от того, чтобы поправить ему подушку, сразу же перепрыгивает к тому, чтобы поправить ему жизнь. Но ее влиятельные друзья все только усложнят.
- Что я сделал?
Толлак пытается проглотить забившую рот кашу, а потом и вовсе отставляет тарелку на столик рядом с кроватью. Смотрит на Калонию, будто решает, можно ли ей рассказать. В руках у нее ничего опасного нет, и она просто врач, просто женщина, что она сможет? Он садится прямее, чуть наклоняется вперед. Может, и она придвинется ближе? Но если нет, он уже чувствует себя достаточно хорошо, чтобы снова доверять своему телу.
- Очень скверно поступил с человеком, который меня спас, - говорит Толлак и выкидывает руку вперед, чтобы схватить ее за шею.
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
Невозможно спасти всех, вот уж правда. Почему-то Хартер думает об этом снова, пока "Тавет" ест кашу и молчит. Она почему-то вспоминает всех тех людей, которые говорили ей, что она слишком часто лезет не в свое дело. Невозможно успеть везде. Достаточно того, что ты хорошо делаешь свою работу. Не надо работать психологом на неоплачиваемую ставку, Хартер, не надо пристраивать сбежавших из очередного приюта сирот, не надо беспокоиться о том, кто сбежал из больницы раньше времени, таскать из дома теплые вещи тоже не надо - серьезно, та девушка выпишется и найдет способ их себе раздобыть. Тебя на всех не хватит, ты это помнишь, да?
Хартер помнит, но иногда кажется, что нет. Сейчас, дождавшись, пока "Тавет" позавтракает и решится на разговор, она придвигается к нему немного ближе, ведь информация, судя по всему, конфиденциальная, и не так-то просто поделиться ею с первым встречным. Жена погибшего друга погибших родителей - очень сомнительная степень родства. Итак, она придвигается ближе и...
Ничего не успевает сделать, когда рука сжимается на ее горле.
Она смотрит испуганно, растерянно, непонимающе. Она пытается прохрипеть что-то, но рука держит крепко, будто и не лежал этот человек вчера без сознания, будто не был он так слаб еще утром. Такое состояние сложно подделать. А вот имя, историю, все остальное... А ведь она уже готова была помочь ему, о звёзды, еще пара слов, и она бы согласилась!
- ...зачем... - все-таки хрипит она неразборчиво. Да кто он, ранкор его задери, такой?! Откуда он знает что-то о ее муже на самом деле?!
Он опасается, что переоценил себя, что доктор станет кричать - и что тогда делать? - но про все это Толлак беспокоится уже в процессе. Может, потому все и получается. Легко делать, когда сомнения и вероятность неудачи не нависают над тобой. За это он чуть ослабляет хватку.
Вопрос у нее один и не самый актуальный.
- Затем, чтобы вы не кричали и слушали.
В нем больше нет ни смущения, ни дружелюбия. Толлак встает. Какое-то мгновение он не держит Калонию, а скорее опирается на нее, пока не понимает, что на ногах стоит довольно твердо. Тогда он заставляет подняться и ее.
- Мы сейчас пойдем в лабораторию или что там у вас, и вы уничтожите все, что взяли и нашли, все, что ввели в систему.
Толлак коротко смотрит на дверь, но никто не заходит, на Калонию - так идти они не смогут точно. Повезет, если он найдет по дороге что-то и правда острое. Пока он берет с подноса один из шприцов, не уверенный в том, что с ним сделать. Это больница, она опытный врач, наверняка же испугается только чего-то совершенно смертельного.
- Никто не пострадает, - обещает Толлак и снова немного ослабляет хватку, решив, что он пока что будет сам себе оружием, - если вы все сделаете, как я прошу. Не кричите, не подавайте вид, что что-то не так, не зовите на помощь - это не поможет, только все усложнит еще больше. Наверняка вы сможете как-то меня остановить, но я успею убить кого-то раньше. Вас или кого-то еще, или даже нескольких. Оно ведь того не стоит. Жизни людей - и какая-то там кровь. Не стоит ведь, правда?
Он разжимает пальцы, держит их широко, чтобы она видела, но руку отнимает очень медленно.
- Будете сотрудничать?
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
Страх уходит быстро. За себя ей не страшно, у нее за две войны было множество шансов умереть. Сейчас дети уже выросли, справятся, и за себя не страшно. Страшно за других. У них здесь, в госпитале, нет оружия, даже охраны, кажется, нет, хотя кто-то номинально и числится. Есть тревожная кнопка да один хирург, прошагавший юужань-вонгскую в пехоте. Может, у него только и есть какое-то оружие, по старой памяти. Обо всем этом Хартер думает очень быстро. Здраво оценивает свои шансы.
- Буду, - голос у нее теперь бесцветный и усталый. Хочется растереть руками шею и откашляться, но она не делает ни одного лишнего движения. - Положите на место шприц, пожалуйста, он привлечет больше внимания, чем какие угодно мои действия. Обуйтесь, возьмите меня под руку, обопритесь на меня, и выйдем из палаты.
Еще она с сожалением думает о том, что не знает, ради чего стоит - или не стоит - рисковать. Она бы отпустила этого человека завтра в любом случае. Знать бы, кто он. Положить на весы свою жизнь и его поимку, соизмерить. Отдавать жизнь вслепую - нерационально. Поэтому Калония ждет, пока ее пациент решится, потом делает вместе с ним первые осторожные шаги, выходит за порог - они сразу оказываются на улице, на тесной территории госпиталя, где друг к другу лепятся такие же палаты-палатки из переборок. Вдали кто-то стоит группкой и разговаривает, кто-то идет мимо, но в целом никто не обращает на них внимания.
- Лаборатория - это по левую руку, помещение номер пять. Там может кто-то находиться. Пожалуйста, не делайте ничего, я просто попрошу их уйти - и они уйдут, - она говорит негромко, монотонно, все так же бесцветно. Не страшно, но обидно, очень обидно за свою доверчивость и никому не нужную доброту. А ведь шестой десяток разменяла - могла бы уже привыкнуть.
Она соглашается так сразу, что странно. Альянс до того, как узурпировал власть, был известен людьми сумасбродными, готовыми действовать вопреки логике и здравому смыслу. Есть ли в ее рассудительности подвох? Толлак обувается, с трудом балансируя, и если бы он был, то выяснился бы немедленно. Значит, нет. Он просто нашел единственного практичного человека српди врагов.
Врагом, вообще-то, доктор Калония не выглядит. Просто уставшим немолодым человеком, женщирой, которая переживала так много, что разучилась делать это из-за таких пустяков. Может статься, она даже никому не расскажет об этом. А расскажет - и ничего страшного. Никто не станет тратить время на него, потому что кто он, она все равно не знает.
Толлак идет, опираясь на нее сначала для вида, потом - на самом деле. Он быстро устает, но решает, что это неважно. Отлежится, пока они будут лететь на базу, заодно придумает, что скажет, соврет там, чтобы у Янто не было проблем. Можно узнать, что они вливали в него, но Толлак не спрашивает. Искать лекарство на черном рынке - оставить след, да и медицинские рекомендации надо было получать раньше.
- Я не стану ничего делать, - обещает он. - Как я говорил - я не буду опасен, пока вы не делаете глупостей. Это никому не повредит, ни на что не повлияет. Просто я исчезну, совсем, полностью, из вашей больницы.
На свежем воздухе хорошо, он скучал по этому и до этого момента даже не понимал, как сильно. Он даже идет медленнее именно поэтому, отсчитывает палатки. Пятая выглядит так же, как все остальные, и он волнуется - вдруг там охрана? Карманная пыточная? Особая палата для тех, с кем работает республиканская разведка, для тех, пока еще нельзя умирать,, потому что с ними не закончили? Волнение добавляет ему сил, Толлак становится ровнее.
Там лаюоратория, совершенно пустая. Он отпускает локоть доктора.
- Было три пробирки, это я помню хорошо.
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
Им везет хотя бы в том, что здесь никого нет. Они бы ничем не помогли, а вопросов и тревог стало бы во много раз больше. Пока они идут, когда уже подходят к дверям лаборатории, Хартер думает о том, что этого человека, ослабленного, обезвредить сейчас будет совсем несложно. В лаборатории есть тяжелые вещи, взять портативный анализатор или колбу побольше и... Но ведь он вернется. Или вернется кто-то за него. И, что хуже всего, не к ней, а к кому-нибудь еще. Вероятно, он понимает, что это хуже. Вероятно, ее психология для нее не сложнее таблицы умножения.
- Садитесь. Здесь, - Калония указывает на большой желтый контейнер в углу, - хранятся отходы. Ваша кровь уже отработана и приготовлена к утилизации. Сейчас я буду искать здесь ваши пробирки.
Она надевает перчатки и маску, только после этого поднимает тяжелую крышку и несколько минут перебирает пластиковые пробирки. Их сюда не складывают упорядоченно, поэтому приходится повозиться, отыскивая нужное, особенно последнюю. Но в конце концов выкладывает все три на стол перед мужчиной (называть его именем мужа даже мысленно у нее теперь не поворачивается язык). Пробирки подписаны: неизвестный, 21.III.30, п. 17Р. Затем, избавившись от перчаток, она подходит к лабораторному компьютеру, выводит его из режима ожидания.
- Подойдите, - Хартер ждет, пока злополучный пациент остановится за ее спиной, показывает ему хранилище данных, папку вчерашнего дня, файл, названный так же, как пробирки, открывает и дает прочитать, затем удаляет, потом удаляет из корзины. Открывает папку сегодняшнего дня и показывает, что информация по нему еще не была занесена в реестр. - Это всё.
Сидеть хорошо, но Толлак все равно остается стоять. Ненадолго, через несколько минут, когда все происходит именно так, как сказала доктор Калония, он тяжело опускается на стул и думает о том, как будет искать Янто. Лучше всего искать его быстро, потому что Толлак сильно сомневается в себе, но тут уж как получится. Не угадаешь наверняка.
Он рассеяно следит за доктором. Не чувствует никакой вины, услышав про кровь, готовую к утилизации. Пусть кровь она уничтожилп бы и так — а документы? Результаты анализа, данные, возможно. Ну и что, что в анализах нет ничего страшного, а он подписан неизвестным. Пусть она не знает, кто он, оставлять точный способ опознать его в будущем Толлак не стал бы даже при смерти.
Правда, еще один способ опознать его в будущем — и это сама доктор Калония. Толлак стоит у нее за спиной, и хотя убить ее сейчас очень легко, отступает назад.
— Теперь скажите, как мне выйти отсюда — и я больше не стану мешать.
Толлак все еще остается серьезным, хотя он действительно благодарен ей. Все бы люди были такими разумными — скольких сопутствующих жертв удалось бы избежать. Он смотрит на Калонию и улыбается правой половиной рта.
— Жалеете, что спасли меня.
Это не вопрос — ответ Толлаку и так известен.
врач (и немного диверсантка) в восстании Невисека
майор медслужбы, главный врач на корусантской базе Сопротивления
Хартер оборачивается и смотрит на мужчину долгим-долгим больным взглядом. Жалеет ли она о том, что спасла его? Скорее нет. То есть - ему это не объяснишь, но - она не жалеет о том, что спасла человека, даже плохого человека. Но она жалеет о том, что с ее помощью он не может получить по заслугам, жалеет, что не может отдать его в руки правосудия. Умереть просто, куда сложнее - и правильнее - ответить за совершенное при жизни. Обо всем этом она молчит, только качает головой.
- Я жалею о том, что вы оскорбили память моего мужа.
Ей хочется спросить, откуда он знает, был ли знаком с Таветом или просто вспомнил строчку из новостной ленты. Хартер молчит и об этом. Она медленно поднимается на ноги, тяжело опираясь о край стола, и больше не смотрит на этого человека. Ему все равно не станет стыдно, таким лицемерам и подлецам едва ли хоть раз в жизни бывает стыдно.
- Ваша одежда лежит в прачечной, сейчас мы заберем ее, вернемся в вашу палату, вы оденетесь. Выход из госпиталя свободный, дежурный останавливает с вопросами только входящих. Выход вы найдете дальше по дороге, шлагбаум за первым строением.
Что-то иррациональное внутри все равно - даже сейчас! - рвется сказать ему, что он идиот и упадет через пару километров в ту же канаву, из которой его вынули накануне вечером. Но Калония молчит и ведет мужчину теперь к прачечной. Думает при этом, что надо бы еще раз пересмотреть все ориентировки и объявления о розыске, может, появилось что-то новое? В противном случае ей просто нечего заявить. "Он хотел меня задушить и присвоил имя моего мужа"? Второе, к слову, обиднее.
Иначе она не осталась бы, и Толлак потерял бы еще один день.
Этого он не говорит. Доктор Калония не смотрит на него больше, она смотрит куда-то в сторону и выглядит как аллегория оскорбленного достоинства. Может, ему и правда стоило бы придумать ложь получше, но эта была хороша со всех сторон. Она сработал на эмоциональном уровне, том, который обычно сложно подцепить, она дала ему время, чтобы не только придумать, что делать дальше, но еще и ослабить ее внимание, но еще и успеть поесть. Может быть, Калония и правда неплохой человек - такое случается, и в Республике встречаются приличные люди - но вся разница между ней и тем республиканским врачом, который щупал ему пульс, но все равно всегда говорил, что можно продолжать допрос, в месте работы и задании.
Потому он ничего не говорит, перестает улыбаться только, и снова берет ее под руку. Ему еще уходить и функционировать весь день, он успеет потратить достаточно сил, здесь не до гордости.
Его одежда чистая, насколько это возможно,, потом они идут в палату. Доктор всегда рядом с ним, но Толлак все равно беспокоится, что она как-то передала сигнал. как-то дала знать, и сейчас за поворотом, в прачечной, в палате, чуть дальше его остановят.
Но его не останавливает никто. Толлак одевается, поправляет рубашку, которая кажется какой-то мешковатой. Вся его одежда кажется какой-то мешковатой, будто он ребенок, который забирается в отцовские вещи. Это ничего, он отъестся, потом. Вернется в форму - потом. Долечится - тоже потом.
Сейчас он просто выйдет, найдет шлагбаум, уйдет, и все будет хорошо. Все будет просто - потому что доктор Калония оказалась исключительно умным доктором.
- Надеюсь, - и Толлак очень искренен, когда говорит это, - что мы с вами больше никогда не встретимся, доктор. Но спасибо. Я запомню, что вы сделали.
Вы здесь » Star Wars Medley » Завершенные эпизоды » Таймлайн ABY » [21.III.30 ABY] Врачебная тайна
